Я бы, может, так грубо не пошутил, кабы не дедлайны сдачи в печать журнала. Токмо волею стреноживших мя дедлайнов вместо новой, внятной и короткой, рецензии на хорошую книгу прошу принять и простить старую, "личную" – длинную, манерную и мутноватую по смыслу, но... "Хорошие чувства делают плохое искусство", сказал якобы Андре Жид. Вы как считаете, что важнее? Чувства – или искусство? Я – честно – не знаю.
* * *
...Очень хорошо помню эту книгу в жёлтом тканевом переплёте c картинкой – папа с сыном едут на мотороллере. Ветер дует им в лицо, пыль из-под колеса, уголки потёрты, побиты.
Мамы, зажмурьтесь. Невесты, закройте ставни.
Дмитрий Горчев рассказывал, как в детстве всякий раз, дочитывая «Незнайку на Луне» до той страницы, где Незнайка обедает в лунном кафе, он бежал на кухню за холодной котлетой или что там мама оставила, так что вся эта волнующая страница была в жирных пятнах от котлетных пальцев. У меня они были от халвы, пятна. Сумрачные, оплавившиеся по краям громады её покоились на прилавке в сельмаге. Налегая на бармалейский нож, продавщица откалывала сколько нужно, заворачивала в серую бумагу, и та пропитывалась маслянистыми пятнышками. Путь к сердцу через желудок. Невесты, откройте. Выше стропила, плотники.
Из других гастрономических впечатлений: герой книги, мальчик Илюша, воспользовавшись тем, что никто на него не смотрит, тянет руку за очередной воблой, а ведь бабушка предупреждала: обопьёшься, рыба воды просит. Эти важные слова на всю жизнь запомнились: «Рыба воды просит». Встал Илюша попить ночью, — а наверху в горенке кто-то ходит, половицами скрипит. Что такое? Это дедушка не спит, возится с его игрушечными кубиками, обдумывает новый способ кладки кирпичных стен.
А я ещё помню, как Илюша лежал в кровати, разглядывая «Трёх богатырей» на стене. В нашем посёлке тоже обязательно держали в домах репродукции картин: «Итальянский полдень» Брюллова, васнецовскую «Алёнушку», «Рожь» Шишкина. Были наверняка и «Богатыри».
Об авторе, Эсфири Цюрупе, Интернет сообщает скупо: «Лауреат конкурса, награждена медалями». Ещё сообщает, что жила она на Арбате, и было у неё два сына: обоих звали Юриями Павловичами, оба были женаты на Екатеринах Степановнах, только почему-то один был архитектор, а другой кинорежиссёр, и разница в возрасте у них была лет тридцать. Интернет такой интернет, как говорят в интернете.
...А перед тем приснился Илюше запотевший ковшик в полном студёной воды обливном ведре (это когда рыба воды просила). О, я конечно знал этот ковшик! Он был мне знаком до последней крапинки на неровном алюминиевом донце. Сколько раз я, клацая по нему зубами, с наслаждением уставившись в звёздную карту крапинок, пил из него студёную воду! Только обливное ведро у нас уже называлось эмалированным.
Помню, как стоит на крыльце Таиска, приложив руку козырьком к лицу, и день такой ветреный, солнечный, шелестит листвой и треплет подол Таискиного платья… Иллюстрации Юрия Ракутина необыкновенные, такие живые… Кажется, ими написана половина книги. Это невозможно, нечеловечески прекрасные иллюстрации, «это какой-то позор», до чего они хороши!
Помню, как однажды литературный критик Басинский сказал: «Сейчас хороший сериал по телевизору идёт — «Дальнобойщики». — «Почему хороший?» — спросил я. — «Воздуха много, — объяснил Басинский, — натурных съёмок. Всё почти происходит на природе, на местности».
Тогда я понял. Город — человеческих рук дело, а природа — Божье творение. На город смотришь — человеческую мысль видишь, а вне города чувствуешь мысль Бога. Что кажется важным в городе? Банковский кризис, ливневая канализация, выборы, выборы, кандидаты. А за городом? Облака плывут и листва шумит. И точно так же было сто лет назад, и тысячу. Словно повторяется тихо и неназойливо раз за разом одна и та же фраза. И мы должны её расслышать, расшифровать. Но сперва хотя бы просто услышать.
Вот и в повести, которую я так странно, так крепко запомнил, «много воздуха». А значит, и много вечности. Много того, что со временем не теряет значения. Солнца, ветра — того эфира, в который погружены все остальные смыслы.
Мне кажется, что эта книга из тех, что «своею кровью склеивают» (двух столетий позвонки). Нет уже ни тех людей, ни той страны, а гляди-ка ты, есть почти такое же (ну, чуть похуже, сам сколотил) крыльцо, с которого смотрит, щурясь на солнце, мой сын, — точно так же, как смотрел я когда-то, а до меня — Таиска. Важно это или не важно?
Ну ладно. Поговорим о том, что важно в любом столетии.
На лугу над речным обрывом появляются люди в плащ-палатках и резиновых сапогах: что-то измеряют стальной лентой, которая сама выскакивает из коробочки, смотрят в какую-то трубу, вбивают в землю колышки. Дети встревожены: уж не злоумышленники ли? Оказывается, нет — геодезисты, делают привязку плана города к местности. (Вот и книги, подобные этой, делают «привязку». Человек будет расти, книга забудется, а память о том, что хорошо и как надо жить, останется у него внутри.)
Городок Старая Уза («не огорчайтесь, если не найдёте его на карте») заново отстраивается после того, как был разрушен в войну фашистами. Бдительный читатель волен добавить: ну, не только фашистами. Вон, церковь без куполов, в ней теперь техническая станция размещается: это артиллеристы пристреливались, или постарались любимые Илюшины дедушка с бабушкой — бывшие комсомольцы-активисты, которые хлеб у кулаков отбирали, м-м-м?
Всё непросто, да. Зато теперь именно они, дед Илья и баба Таня, учат Илюшу главным (в том числе – и главным христианским) добродетелям: трудолюбию, скромности, нестяжательству.
Вот Илюша овладевает серьёзным мужским умением: забивать гвозди с двух-трёх ударов. Гвоздей ему не хватает, послевоенное железо дорого, и бабушка незаметно помогает ему: «Сходи к погребице, вытащи из порога гвоздь, всё об него спотыкаюсь. Справишься?». А когда Илюша зарвался, поссорившись с ребятами на улице: «Мой дед будет Новый город строить! А ваш дед не будет!» — баба Таня крепко взяла его за ухо и отвела в дом: «Ты своими руками хоть один кирпич в те дома положил, хоть один гвоздь вбил? Раскудахтался кочеток во весь голосок!..»
А вот дед Илья, мастер-каменщик, хмурится, глядя, как пять кирпичей (один треснувший) валяются в луже. «Нечего из-за них кланяться, руки марать, — доверчиво повторяет Илюша чужие слова, — им цена грош ломаный».
Дед так на бревно и сел:
— Ты это точно знаешь?
— Точно, — ответил Илюша. — Мне Семёнов Николай сам сказал.
— Ах — сам?.. А где он сейчас, этот «сам», околачивается?..
Дед Илья достал из кармана горстку жёлтых монеток, выбрал самые маленькие: пойди-ка разложи на дороге. А теперь сядь рядом. И раскатисто на всю площадь: Семёнов!..
Семёнов Николай перестал лущить семечки и не торопясь направился к нему. Вдруг будто споткнулся — монета! Наклонился, сунул в карман, ступил три шага. Ещё одна!.. Вот ведь удача привалила! «В кармане уже весело позвякивало, а Семёнов Николай всё кланялся, подбирая копейки».
А когда подошел, увидел, что дед Илья раскачивается от хохота. «Спинушку гнул, рук замарать не побоялся!..»
«Последний кирпич, надтреснутый, остался лежать в воде. Илюша поглядел вслед Семёнову Николаю и молча встал. Кирпич лежал далеко, в самой серёдке лужи. Илюша влез в воду. Кирпич был скользкий и тяжёлый. Крепко прижав его к себе, Илюша отнёс его на место».
Для Илюшиного деда строительство Нового города — может быть, последнее большое дело перед наступающей старостью, финальный аккорд.
А строить-то собрались «хрущобы». Из железобетонных секций-блоков. Не оказалось места старому каменщику на его последней стройке... Да ещё главный инженер, Илюшин отец (тоже Илья, они все трое Ильи Платовы) говорит: «Нам нынче и богатырская сила мала, руками ракету меж планет не забросишь. Разум нужен…»
Почернел дед Илья, поселилась в душе горькая обида на сына. Уехал за реку, в колхоз, коровники строить. Для телят небось можно и руками. Раз ни на что боле не годен…
Тогда-то Илюша, разрываясь сердцем между отцом и дедом, и разглядывал картину на стене. «Он давно знает, как их зовут — Илья Муромец, Добрыня Никитич и Алёша Попович. Но Илюша придумал, что они все трое Ильи. Три Ильи на картине никогда не ссорятся между собой…»
А ещё он теперь каждый день гнёт подкову. Ту, которую дед Илья согнул, а батя разогнул, когда они спорили. «Прячется за комод, когда баба Таня не видит, и гнёт изо всех сил, двумя руками. Ещё не согнул, пока тренируется».
Ещё Илюша готовит подарок Новому городу: будку для мороженного. Настоящую, большую, чтобы всем хватило (им с Таиской не хватило на празднике). Показывает её отцу.
«- Теперь закрой глаза и сделай три шага. Только не подсматривай!
Платов Второй послушно зажмуривается. Потом шагает вперёд — раз, два, три…
— Можно! — кричит Илюша.
Платов Второй открывает глаза.
Перед ним очень странное сооружение. Он такого никогда не видал. Оно сколочено из ящиков, из обрезков досок, разных фанерок и планок. Даже старое сиденье от стула, даже круглое днище от бочки крепко прибиты к нему. И кажется, что оно всё в деревянных заплатках. И поверх всё это выкрашено небесно-голубой краской.
— Ты потрогай стенки, какие прочные, совсем не качаются! — с гордостью говорит Илюша. Вот отсюда погляди, снизу!
Платов второй послушно садится на корточки и глядит снизу.
А сам всё думает: что ж это может быть такое?
— Нравится? — спрашивает сын.
— Здорово! — отвечает отец».
Потому что он ведь сам строитель. И он хорошо понимает, как много было вложено в это сооружение настоящего труда. И как много понадобилось смекалки, чтоб набить крест-накрест вот эти все горбыльки-распорки, которые не позволяют качаться стенам. И как, должно быть, трудно было раздобыть весь этот удивительный строительный материал, в котором нет ни одной ровной дощечки, и не найдёшь двух одинаковых. И сколько пришлось строителю распрямить гвоздей, ржавые шляпки которых торчат отовсюду…
Ещё Илюша сам, никому не сказавшись, едет за реку в колхоз к деду — с важным письмом от бабы Тани. Про батю: «Трудно ему, Илья…» Едет тайком, в бочке из-под мела, в кузове грузовика. А грузовик возьми да заедь за шестьдесят километров в другую сторону! Это было настоящее приключение! С ветром в лицо… «Впереди уже видно было, как расступается лес, готовясь пропустить сквозь себя дорогу, по которой едет Илюша. А из-за леса, сияя на солнце, лезли вверх, в синее небо, толстобокие облака».
Из-за этих самых кучевых облаков и случилась беда на Стройке.
Зарядили дожди, размыло дорогу, и встала Стройка, — не могут к ней пробиться грузовики. Напрасно дожидаются бетонных блоков и рабочие-монтажники, и крановщики, и начальник строительства Платов Второй. Напрасно завывают надсадно моторы. «Щебёнки бы подсыпать, что ли, или шлаку», — сердито говорит усатый шофёр.
И тогда случается главное событие в книге: дети спасают Стройку.
«У нас полно шлачков! Целая гора!» — кричит Илюша. И все ребята подхватили: «Близко! На Буром отвале! Давайте во что набирать, мы наберём!»
Всем миром, всей старой Узой выходят люди мостить дорогу, работают под дождём всю ночь. «Народ дунет — ветер будет», — говорит баба Таня. (Она, как положено литературным бабушкам, любит говорить поговорками.) И вот уже спешат на Стройку грузовики…
А дед Илья вернулся, как же иначе.
Теперь благодаря Илюшиной смекалке и ему на Стройке дело нашлось. Будет строить со своими учениками всё для собственного производства бетонных блоков. Из Илюшкиных шлачков!
Заканчивается всё так:
«Илюша спустил на пол босые ноги, вскочил и, подбежав, крепко обхватил шею деда Ильи.
Деда! Крикнул он радостно. — Здравствуй! Доброе утро, деда!
На верхних нарах зашевелилось байковое одеяло. Из-под него высунулась растрёпанная Таискина голова и хриплым, заспанным голосом сказала:
— А он уже научился вбивать гвозди. Он уже будку построил.
— Вон как? — удивился дед Илья.
— Да, подтвердил Илюша. — Хочешь, покажу, как я гвозди вбиваю? — и вытащил из кармана штанов — они сушились возле печки — большой гвоздь.
— Ну валяй, показывай, — сказал дед.
Илюша взял из ящика молоток, влез на скамью. Дед Илья придержал плакат, который висел боком. Илюша ударил — раз, два, три! — и гвоздь крепко вошёл в стену.
Теперь плакат висел ровно. На нём было написано:
СТРОИТЕЛИ! СДАДИМ РАБОТУ В СРОК!
Илюша повернулся и молча посмотрел на деда Илью.
— Ну, видите, спросила Таиска.
Илюша стоял на скамье с молотком в руках. Он сейчас был почти одинакового роста с дедом..."
Ну, там ещё пара строк и всё, конец. Всё-таки вбил Илюша свой «хоть один гвоздь». Стал почти вровень с дедом.
Мне эта мысль о мистическом значении труда в человеческой жизни не кажется забавной и старомодной. Я хочу, чтобы в жизни моего сына этой мысли и этого важного знания было больше. Ну, хотя бы про запас, теоретически. А там — кто знает, может, и на практике пригодится?
P.S.
Ну и коли рецензия "не по правилам" (а что тут было по ним, напомните?..), иллюстративный материал тоже будет нетакой. Дело в том, что я нашёл всего одну иллюстрацию Ракутина к повести Эсфири Цюрупы "Дед Илья и внук Илья" в этом их интернете. Сканировать книгу? А дедлайны А.Е. Зилков блюсти будет? Пусть так – из-за стола впечатлений надо вставать слегка голодным, это тренирует фантазию. (Вдруг пригодится, теоретически?)
А, и миа бамбине:
Журнал "Лучик" можно выписать, купить или скачать детям. Мы стараемся учить только хорошему. Вдруг при...