В ноябре 1949 года преподобноисповедник Рафаил (Шейченко) был приговорен к десяти годам заключения в исправительно-трудовой лагерь. 30 декабря, перед тем как отправляться в очередной крестный путь, отец Рафаил духовным детям написал: «Слава Богу за все! Дорогие, родные мои! Земно кланяюсь и целую... Братски-сердечно приветствую вас и всех прочих ближних и дальних, ненавидящих и обидящих мя. Прощаю всех перед Господом в сердце моем. Пишу из Москвы, с места сообщу адрес. Укрепляем благодатию, сравнительно здравствую, а паче благодушен о Нем и покорен о Нем даже до смерти... Благодарю за любовь и заботу всех... Прошу у всех прощения и святых
молитв. Поздравляю с праздником Рождества Христова.
Слава Богу за все! Грешный Рафаил. Без этой скорби жизнь моя была бы не
полна».
Находясь в заключении, уже вкусивши горечь страданий, предательств от своих и чужих, испив чашу послушания Христу в исповедническом подвиге, неся крест свой и в пору благодатной весны пастырского служения, и через зной терпения во узах оскорблений и поношений от врагов Христовых; все эти переживания, обновляя и утишая душу, радостно и молодо воскресали в воспоминаниях об Оптиной пустыни.
«Ранним майским утром, в расцвете "своей весны" подошел я к святым
воротам Оптиной пустыни, трудноописуемом на земном человеческом языке луге духовном, где так недавно еще расцветали райские цветы чистых во Христе добродетелей. – Котомка странническая уже тяготила мои плечи, в руках у меня был мой долгий верный спутник – посох. Вокруг царила майская утренняя тишина, и весенняя прелесть пробуждающейся природы ласкала взор и радовала сердце. Щебетали радостно птички, благоухали начинающие расцветать вокруг монастыря фруктовые сады; где-то вдали, на берегу реки Жиздры, в зарослях разливались утренние, звучные трели соловья.
Раздался благовест монастырского колокола, зовущий на молитву к ранней
Божественной литургии. Святые ворота обители уже были открыты. Богомольцы с умильными лицами спешили в святой храм. Но не спешил войти только я. Какая-то сила удерживала меня. Я остановился у святых ворот, погруженный в думу, как "тот путник" – русский богатырь, на распутье дорог.
Да, было над чем призадуматься и мне, было, что решить, и решить навсегда и безвозвратно. Ведь я шел в эту славную Оптину пустынь, в колыбель духовного
окормления богомудрых старцев и духоносных отцев не только помолиться, но
"поселиться"...
Я нес сюда, к честным стопам старцев, а паче к подножию Святого Креста
Христова, свою волю, свою юность и жизнь. Я шел сюда – умереть для мира...
От дней детства я всей пылкостью чистой юной души любил и жаждал
святого иноческого жития. Оно было мечтой детства и усладой юности моей.
И вот я стоял у преддверья желаний моих... Душа моя рвалась войти. Но ин
голос, голос юности и плоти, горце взывал ей: куда ты влечешь меня? Там вдали
оставлены тобою престарелые родители. Еще не высохли слезы матери твоей,
проводившей тебя в далекий путь, благословившей тебя святым крестом с груди
своей. Она ждет благополучного твоего возвращения и радостной встречи. Там
ждут тебя кровные братья, там ждут любившие тебя юноши, друзья и девы.
Там ждет в тоске та, которую чисто любил о Господе... Тело твое молодо и слабо... А тут, за прагом сим, на всю жизнь ждут тебя подвиги самоотвержения,
подвиги, кроме физических трудов, еще неведомые тебе, непонятные и
неведомые миру, подвиги абсолютного послушания, смирения, поста и молитвы. Жизнь хождения как бы пред лицом Самого Бога, в Боге и для Бога.
Куда ты ведешь меня?! Так взывала ко мне юность. Так вопияла во мне "плоть и кровь". Но и порывы души моей не унимались. Душа рвалась – туда, за "святой порог". Она готова была на все жертвы труда и подвига. Она готова была — хоть на смерть. Она взывала со святым царем – пророком Давидом: "Готово сердце мое, Боже, готово сердце мое!" [Пс. 56, 8]. И в эти минуты борьбы "духа с плотью" я возвел свой взор души туда, горе – к Тому, Кому я вверял свою жизнь и спасение, Кому ведомы пути вхождения моего и исхождения... Я взывал о помощи Его благодатной, я взывал воплем души моей: "Боже! Изведи из темницы суеты и страстей душу мою, исповедатися Имени Твоему и
славить Тя Единого во веки!" И в это время внимание мое и взор были обращены на лестницу, ведущую от святых ворот к самому входу собора, которая постепенно возвышалась.
"Таков здесь путь твой, путь духовного восхождения до входа твоего во
врата Горняго Небесного Иерусалима", – сказал мне внутренний голос мой...
А над святыми воротами во весь рост человека возвышался Ангел: в одной руке
он держал большой святой крест, как символ страдания, а в другой – венец, как
символ награды и славы... Слова святого Евангелия, как некий Божественный свет, озарили мой разум и, как острие меча, уязвили истиной слов Богочеловека мое сердце: "Аще кто хощет по Мне идти да отвержется себя и возьмет крест свой, и по Мне грядет" [Мф. 16, 24]... "Аз есмь путь, истина и жизнь" [Ин. 14, 6].
Путь на небо всякому последователю Христа, а наипаче иноку, – предлежит
только через голгофу, с крестом в руках, с крестом на плечах. Сим путем восшел в горняя и Он – Сын Божий, сияние славы Отчей, на Кресте Своими страданиями и смертью совершил искупление рода человеческого и Своим живоносным воскресением совоскресил его, даровав ему новую жизнь и спасение. Других путей туда, на небо, нет, все другие пути ведут в другие, страшные, адовы места...
Без креста – нет венца!
Я переступил благоговейно святой порог обители – и... взял святой крест,
сказав: "Се покой мой – зде вселюся в век века! [Ср. Пс. 131, 14]. Кресту Твоему
поклоняюся, Владыко!"»
22 июня Русская Православная Церковь празднует обретение мощей преподобноисповедника Рафаила.
Из книги: «Жития новомучеников и исповедников Российских ХХ века. Июнь». Тверь, 2008.
