83 года назад 22 июня началась Великая Отечественная война. 27 ноября 1941 года в Рязани было введено осадное положение.
Только в течение осени было совершено 18 вражеских авианалетов, сброшено 320 бомб. Вокруг Рязани за короткий срок на протяжении более 150 километров были построены оборонительные рубежи, оборудовано 49 батальонных узлов обороны, более 3000 дзотов, огневых позиций, убежищ, траншей, противотанковых рвов, окопов и других сооружений. Ежедневно на их строительстве было задействовано от 15 до 20 тысяч рязанцев.
Рукописи не горят, если верить расхожей литературной фразе. Но иногда теряются, оседают в архивах, папках, ящиках письменных столов. И таким же непостижимым образом находятся. Так произошло с воспоминаниями нашего рабкора Владимира Змиева, принесшего когда-то в редакцию свой очерк, в котором запечатлены картины военного детства. Редакция переезжала с места на место, менялись названия газет, а очерк хранился у одного из наших коллег. Разбирая архив, он извлек на свет и этот текст, отпечатанный на пишущей машинке. Сегодня пришло время представить его вниманию читателей с незначительными сокращениями.
Дядя Женя, перед тем как идти на фронт добровольно со своим дружком-одногодкой Лёнькой Трофимовым (в будущем – известным рязанским футболистом и хоккейным судьёй), соорудили в нашем погребе бомбоубежище, сделав очень мощное верхнее перекрытие из железнодорожных рельсов. Но спускаться туда без присутствия взрослых мы не решались из-за крутой лестницы и обитания мышей и крыс.
Воздушная тревога
Вечерело. Мать, прежде чем прилечь на койку вздремнуть часок-другой перед ночной сменой, сказала мне: «Сходи, сынок, закрой оконные ставни. Да поплотнее зашторь окна, чтобы свет от керосиновой лампы не проникал наружу. Глядишь, с немецкого самолёта нас и не заметят».
Пока немец ещё был силён, как я помню, от налёта вражеской авиации был разрушен нынешний Дом художника. В щепки разбит детский сад, в котором погибли чуть ли не все дети с их воспитателями. Бомбили и обстреливали из пулемёта людей на Молочном (Центральном) рынке. На город Рязань падали бомбы, гибли мирные жители. Фашистские стервятники носились в небе над железнодорожными станциями, где от вражеских бомб горели и взрывались поезда с горючим, боеприпасами, военной техникой и другими грузами, что перевозили по железной дороге на фронты Великой Отечественной.
И мы, дети и взрослые, чьи жилища располагались вблизи станции Рязань-1, были живыми свидетелями того ада, который создавали здесь тогда фашисты. Жутко было глядеть на эту страшную картину огня, дыма, взрывов. А ещё опаснее – оставаться поблизости от этого адского зрелища. Вот поэтому мать в дни наиболее интенсивных бомбовых ударов вражеской авиации стремилась увести нас, малолетних детей, отсюда в более безопасное место: к своей подруге Катюше, что жила в селе Борки под Рязанью. Там коротали мы жуткие и страшные ночи. К тому времени, когда я по просьбе матери маскировал от налётчиков окна, немецкие самолёты появлялись в небе Рязани всё реже и реже.
И всё же тревога и беспокойство матери в этот день волновали меня не в меньшей степени, так как забота о младших, когда взрослые были на работе, целиком и полностью ложилась на мои неокрепшие семилетние плечи. Не успел я замаскировать окна, как мать от продолжительного недосыпания повалилась на койку, уснув мертвецким сном, ничего не слыша и не ощущая. В доме на миг воцарилась тишина, которую минут через пять нарушил четырёхлетний братишка Шурик: «Вов, – прошептал он, – у нас что-нибудь есть покушать?».
Хотел было ответить, что ничего на сегодня не осталось, что, мол, потерпел бы он до утра, пока не придёт бабушка с ночного дежурства. Наверняка зайдёт в магазин. И по карточкам приобретёт что-нибудь съестного. Тут вспомнил, как днём на помойке собирал кем-то выброшенные толсто обрезанные картофельные очистки. «Сейчас придумаем», – сказал я, ювелирно счищая тонкий слой кожуры с каждой дольки очисток. Помыв, аккуратно приклеивал их к печке-чугунке, в которой догорали каменные угли. Картофельные дольки поджаривались только с одной стороны. Полусырыми отваливались от чугунной стенки печурки и сыпались на пол. Не скажешь, что поужинали, но, как говорят в народе, червячка заморили. И несколько ломтиков не забыли оставить матери, которой уже надо было просыпаться. «Мама, вставай, пора на работу», – легонько потянул я за кончик ватного одеяла. Она быстро, по-военному поднялась с постели. Насыпала в рот горсть хрустящих поджарок. И хотела было закрыть за собой входную дверь, но вдруг замешкалась и, обращаясь ко мне, как к старшему, сказала: «Если будет воздушная тревога, веди малышей в бомбоубежище». Проводив мать на работу, мы улеглись в постель. Прижавшись друг к другу, младшие Шурик и Лора уснули. Я тоже начал погружаться в сон, как вдруг услышал тревожный голос диктора: «Внимание, воздушная тревога, воздушная тревога!» – повторял он неоднократно. И сразу где-то недалеко, а может быть, по радио, душераздирающе завыла сирена, засвистели гудки паровозов, заводов, фабрик.
«Что делать?» – пронеслось в голове. Пока оденешь, обуешь, доволокешь их до бомбоубежища (полуторагодовалая сестрёнка от слабости самостоятельно ходить не могла), глядишь, его закроют, как в прошлый раз, аж перед самым носом. Это произошло белым днём на прошлой неделе.
Вырытая в земле траншея, покрытая брёвнами и землёй, плохо спасала от бомб и снарядов. Но других вариантов переждать бомбежку в относительной безопасности не было. Тогда, перед самой дверью укрытия, мы увидели, как в небе почти над головой кружил мессершмитт. Казалось, вот-вот фашист нажмёт на гашетку пулемёта, и больше никогда нам не видать белого света. К счастью, всё обошлось тогда благополучно.
Я вышел на крыльцо. В тёмном небе, надрывно завывая, доносился гул моторов немецких бомбардировщиков. Прожекторы, которые располагались в близлежащих к городу сёлах Мервино и Борки, длинными и мощными лучами пытались нащупать чёрные силуэты вражеских самолётов. Зенитки беспорядочно палили, при взрыве оставляя в небе серые расплывчатые лепёшки.
А тем временем устрашающие звуки смещались на восток, в направлении Горького. «Эти пройдут мимо», – подумал я. Так оно и было. Вскоре утихла сирена, умолкли гудки паровозов. По радио уже раздавался голос диктора «Отбой воздушной тревоги».
К сожалению, так и не довелось мне увидеть тогда в небе ни одного советского истребителя, который хоть раз задал бы перцу этим проклятым фашистам. Но, по рассказам, женские эскадрильи под руководством летчиц Гризодубовой и Осипенко храбро сражались в небе под Рязанью.
Владимир Змиев
Фото Димитрия Соколова
Друзья! Уважаемые читатели "Рязанских ведомостей"!
Мы каждый день рассказываем о событиях, которые происходят в регионе, пишем о людях, которые меняют область к лучшему)
Присоединяйтесь к нашему каналу. Читайте материалы, пишите в комментариях отклики или ставьте лайки! Ваши поддержка и интерес очень важны!
