Постоянная борьба за свои права, борьба за свободу, стремление доказать другим, что они не правы, поиск противоположной точки зрения, неискренность перед самим собой. «Вы меня все притесняете, вы меня все подавляете». Постоянное стремление к конфликту, как способу ощутить свое существование.
Иногда в парах люди тоже так подбираются. У меня есть знакомая пара, где женщина так искренне и говорит: «Что-то скучно стало, надо поругаться. Пойду посмотрю, что там муж делает». И вот они поругались, и она такая довольная! Она доказала, что она есть, она живет.
То есть, когда точки кипения человек не достиг, он как будто сам себя не чувствует. А в точке кипения он значим, он есть, будто с помощью этой энергии воина доказал свое существование. Другой вопрос, что это неэффективно, что от таких людей стараются держаться подальше, от них шарахаются, их боятся.
Эти энергии, эти программы, они существуют как в конкретном человеке, так и в системе семьи, государства, в архетипичных энергиях.
Кстати, желание достичь победы через борьбу может быть в разных сферах: наша семья самая правильная, наше сообщество самое справедливое и разумное, только мое мнение истинное, моя точка зрения самая верная, только я живу разумно.
Постоянная борьба за свои права, борьба за свободу, стремление доказать другим, что они не правы, поиск противоположной точки зрения, неискренность перед самим собой. «Вы меня все притесняете, вы меня все подавляете». Постоянное стремление к конфликту, как способу ощутить свое существование.
Иногда в парах люди тоже так подбираются. У меня есть знакомая пара, где женщина так искренне и говорит: «Что-то скучно стало, надо поругаться. Пойду посмотрю, что там муж делает». И вот они поругались, и она такая довольная! Она доказала, что она есть, она живет.
То есть, когда точки кипения человек не достиг, он как будто сам себя не чувствует. А в точке кипения он значим, он есть, будто с помощью этой энергии воина доказал свое существование. Другой вопрос, что это неэффективно, что от таких людей стараются держаться подальше, от них шарахаются, их боятся.
Эти энергии, эти программы, они существуют как в конкретном человеке, так и в системе семьи, государства, в архетипичных энергиях.
Кстати, желание достичь победы через борьбу может быть в разных сферах: наша семья самая правильная, наше сообщество самое справедливое и разумное, только мое мнение истинное, моя точка зрения самая верная, только я живу разумно.
У меня в 17 лет обнаружили проблему с щитовидкой. Я тогда была очень худенькая, весила 46-48 килограммов, у меня был тремор рук, и я до сих пор очень хорошо помню то свое состояние, почему и могу анализировать проблемы такого рода – все пропущено через себя. Стиль воспитания у нас в семье был с самого начала, с самого раннего детства такой: мне нельзя было иметь свое мнение. Никакое, ни хорошее, ни плохое, ноль. То есть если мне говорили, что это сделала ты, это плохо, мы тебя накажем, мне нельзя было сказать, что это не я, даже если это была не я. Если я пыталась объяснить, что произошло, как это случилось, кто еще тут был, мне говорили: закрой рот, не смей отговариваться. Если я вдруг эмоционально что-то говорила – сразу получала по губам. Так делали все взрослые рядом со мной, другой позиции ни у кого не было, и я не говорю сейчас, что это плохо или хорошо, просто факт, была такая позиция.
И до 14 лет ангина была моим любимым заболеванием. Фолликулярная, гнойная, с высокой температурой, с гнойными пробками, по шесть раз в год в любой сезон. Последствием ангин стали пиелонефрит и проблемы с щитовидкой к 17 годам. Это цена, которую заплатил ребенок за «молчи, ты никто и звать тебя никак, ты не имеешь права голоса, не имеешь права на свободу». Тогда это называлось хорошим интеллигентным воспитанием. Интеллигентные люди не кричат, интеллигентные люди больше думают, читают книжки. И да, это сработало, потому что я перечитала вообще все, что можно. Две тысячи книг огромной подписной библиотеки дома, все, что можно было найти у соседей и в городских библиотеках, включая тридцать томов Диккенса. Перечитала все, попутно научилась молчать. И мне никогда не было плохо одной, я очень любила сидеть одна в садике под пионами, до сих пор прекрасно это помню. Одиночество сработало таким образом, что сформировался определенный паттерн характера. И у меня нет суждения, что это было плохо или хорошо, я просто анализирую причинно-следственную реальность, как это складывалось. И конечно, понимаю, как бы замечательно не было ребенку одному, иногда и жизни хочется.
У меня в 17 лет обнаружили проблему с щитовидкой. Я тогда была очень худенькая, весила 46-48 килограммов, у меня был тремор рук, и я до сих пор очень хорошо помню то свое состояние, почему и могу анализировать проблемы такого рода – все пропущено через себя. Стиль воспитания у нас в семье был с самого начала, с самого раннего детства такой: мне нельзя было иметь свое мнение. Никакое, ни хорошее, ни плохое, ноль. То есть если мне говорили, что это сделала ты, это плохо, мы тебя накажем, мне нельзя было сказать, что это не я, даже если это была не я. Если я пыталась объяснить, что произошло, как это случилось, кто еще тут был, мне говорили: закрой рот, не смей отговариваться. Если я вдруг эмоционально что-то говорила – сразу получала по губам. Так делали все взрослые рядом со мной, другой позиции ни у кого не было, и я не говорю сейчас, что это плохо или хорошо, просто факт, была такая позиция.
И до 14 лет ангина была моим любимым заболеванием. Фолликулярная, гнойная, с высокой температурой, с гнойными пробками, по шесть раз в год в любой сезон. Последствием ангин стали пиелонефрит и проблемы с щитовидкой к 17 годам. Это цена, которую заплатил ребенок за «молчи, ты никто и звать тебя никак, ты не имеешь права голоса, не имеешь права на свободу». Тогда это называлось хорошим интеллигентным воспитанием. Интеллигентные люди не кричат, интеллигентные люди больше думают, читают книжки. И да, это сработало, потому что я перечитала вообще все, что можно. Две тысячи книг огромной подписной библиотеки дома, все, что можно было найти у соседей и в городских библиотеках, включая тридцать томов Диккенса. Перечитала все, попутно научилась молчать. И мне никогда не было плохо одной, я очень любила сидеть одна в садике под пионами, до сих пор прекрасно это помню. Одиночество сработало таким образом, что сформировался определенный паттерн характера. И у меня нет суждения, что это было плохо или хорошо, я просто анализирую причинно-следственную реальность, как это складывалось. И конечно, понимаю, как бы замечательно не было ребенку одному, иногда и жизни хочется.