— Товарищ, Вам плохо? – к плечу прикасается рука и я просыпаюсь то ли от ее тепла, то ли от окружающего холода. .
— Спасибо, все хорошо. А где мы?
— Это гестапо.
— Ясно.
— Да хватит вам, дайте поспать, - раздается в темноте чей-то раздраженный голос, и мы оба, я и мой невидимый собеседник замираем.
Гестапо. Я в гестапо. И явно не на стороне рейха. Что, впрочем, уже хорошо – представляю, как бы я себя чувствовал, окажись одним из эсэсовцев. Хотя кого я обманываю - эсэсовцем сейчас тепло, а мне ужас как холодно. И еще этот сильный запах каких-то ветких, полусгнивших тряпок. Постепенно глаза привыкают к темноте, и я вижу, что лежу в каком-то помещении, где прямо на полу, вдоль стен лежат люди, человек десять – пятнадцать. Свет с трудом пробивается из узенького окна, чем-то то прикрытого, то ли забитого. Что - то среднее между тюремным казематом и небольшим сараем. Тряпки под мной влажные и сырые и неизвестно, то ли они греют, то ли холодят. Поворачиваюсь и спиной чувствую другого человека, это он меня и разбудил. Я прижимаюсь к нему спиной, мало – мало согреваюсь и проваливаюсь в забытье.
— Вставайте, свиньи, вставайте, - в дверях стоит какой-то силуэт с громко стучит металлом по железу. «Что бы ты сдох» - проносится у меня в голове, и я сто процентов уверен, не только у меня. Мы шевелимся, встаем и выходим из помещения. На улице или позднее бабье лето или ранняя осень – солнечно и свежо. В такое время хорошо бы оказаться на крыльце своего небольшого домика, окинуть взглядом желтые деревья и ясное, синее небо, и подумать, как мало человеку надо для счастья. Мы разбредаемся между обычным деревянным туалетом и бегущим по соседству ручьем. Проходит полчаса и все также молча, мы выстраиваемся по росту в центре огороженного пространства. Мое новое тело, в котором я оказался, богатырским сложением не отличается, и я стою в конце строя. Старый, усатый, плюгавый фашист начинает перекличку. Сейчас должны назвать и мое имя, знать бы только, какое оно…
— Мессинг Вольфган, - пауза зависает, сосед толкает меня локтем в бок, и я тут же кричу писклявым голосом:
— Здесь.
Мессинг Вольфган, Мессинг Вольфган, повторяю я про себя. Почти как Моцарт, только без музыки и без гестапо. Что-то где-то я это имя слышал, но никак не могу понять, где и когда.
Перекличка заканчивается, и мы строем идем в столовую. После завтрака, состоящего из какой-то баланды вместе с куском чего-то, напоминающего смесь хлеба, опилок и мыла, все тот же плюгавый фельдфебель ведет нас на стройку. Мы делаем пешеходный переход, так нам говорят официально. Но укладывая бетон толщиной 20 сантиметров, я понимаю, что на самом деле это дорожка не для людей, а для самолетов. Катая туда-сюда тачки с песком, цементом, бетоном, я выуживаю информацию и понимаю, в каком времени нахожусь: аншлюс Австрии уже есть, советско – финской войны еще нет – значит 1938 год. Также происходит ориентация по месту: Гольдап, Восточная Пруссия.
Постоянно гавкая как собака, фельдфебель смотрит, чтобы мы работали по принципу «бери больше, кидай дальше, пока летит – отдыхай». А у меня в голове постепенно вызревает план – осталось только дождаться утра, проверить одну идейку и тогда все, капец тебе, Гитлер.
Физически все очень тяжело, ноги и руки с непривычки просто отваливаются, а вот на души – ровно, чисто и спокойно. Мне ясно и понятно, зачем какая-то неведомая сила забросила меня именно сюда, и я знаю, что мне делать Я убью Гитлера и спасу десятки миллионов людей. Не будет ни Хатыни, ни Холокоста, ни Майданека, ни блокадного Ленинграда, да много каких ужасов не произойдет, когда этот зверюга в человеческом обличии не сможет своим обонянием совратить целую нацию, превратив культурных людей в свое подобие. Как убить Гитлера, я еще не знаю, но я точно, точно знаю, что смогу это сделать, даже со своей чисто еврейской внешностью, тщедушным телом и полным отсутствием навыков каких-либо восточных или западных единоборств. Мне бы только дождаться завтрашнего утра.
Погрузившись в грезы, я на какой момент теряю бдительность и со всего размаху наступаю на торчащий из опалубки гвоздь. Боль адская, нога проткнута не насквозь, но до крови. Ковыляя кое как, добираюсь до вечера. Падаю как подкошенный на тряпье в углу и с улыбкой на устах засыпаю – готовься Гитлер, я иду, завтра тебе капут.
§2 Какой тайный смысл тела ашкенази в Померании?
Автор благодарит почитателей за лайки, комментарии, вопросы