Протоиерей Евфимий Александрович Малов. Штрихи биографии. Часть первая.
Евфимий Александрович Малов родился 20 января 1835 года в селе Тереньга Сенгилеевского уезда Симбирской губернии в семье Александра Семенова (Семеновича). Село стояло на реках Теренгульке, левом притоке реки Усы, и Барахматке, находясь в 70 верстах[1] от Симбирска. На тот период в селе действовала Введенская церковь, деревянная, построенная к 1787 г.
В их роду изначально соединились две ветви будущих родственников: одна – из села Михайловки на реке Уса, другая – из расположенного на расстоянии 1 версты от него села Горюшки.
В Михайловке его дед Семен Васильев (Васильевич) служил в Покровской церкви Сызранского духовного правления священником, будучи рукоположен из диаконов того же села 10 октября 1787 года.[i] И имел он сына Александра Семенова (Семеновича). В те стародавние времена, особенно у простых людей, не было заведено иметь фамилию, обязательность которой вошла в правило только после отмены крепостного права в 1861 году. Упоминая кого-то, говорили: «Это Семен, Васильев сын» или просто: «Это Семен Васильев». Причем, слово «Васильев» упоминалось как принадлежность сына к отцу, то есть, выступало в качестве отчества. Со временем центральная власть решила закрепить у каждого человека не только имена и отчества, но и фамилии, иначе не избежать было постоянной путаницы, ибо в одном селе, особенно крупном, тех же «Семенов Васильевых» могло проживать несколько. Фамилии давались по барскому усмотрению, либо происходили от прозвища или физических особенностей (Кривоносов, Безруков, Глухов), отчества (Иванов, Петров, Николаев), принадлежности к профессии (Кузнецов, Рыбаков, Чумаков) или названия родных сел и деревень. Так Семен Васильев и его сын Александр стали называться Михайловы или Михайловские, то есть из села Михайловки.
Кроме того, в духовных училищах и семинариях поступившим ученикам уже учебным начальством фамилии зачастую менялись на более разнообразные и благозвучные (Амфитеатров, Овидиев, Павлинский, Зефиров), по названиям церквей тех сел, откуда они прибывали (Воскресенский, Троицкий, Никольский), либо по каким-то еще собственным соображениям (Птицын, Каменский, Любимов, Несмелов, Софоклов, Карасев и др.). Даже родные братья, записываемые в разное время или даже одновременно в один класс, иногда получали разные фамилии, например: Петр и Иван Померанцевы и Сокольский – родные братья, дети священника Симеона Козьмодемьянского из села Пермягаш. Продолжалась такая путаница довольно долгое время, внося неразбериху во всевозможные документы, судебные и наследственные дела, пока специальным указом Священного Синода от 18 ноября 1846 года эта практика не была прекращена.[ii]
Видимо, как-то так и получилось с Михайловыми (Михайловскими), потому что их потомки – братья и сестры Евфимия Александровича, и он сам, все уже носили фамилию «Маловы». Причем, почему и когда произошла эта перемена, для автора так и осталось неизвестным.
По соседству с Михайловкой располагалось другое село – Горюшки. Как сказано в рукописи Е.А. Малова от 20.08.1864, переписанной его сыном Сергеем 19.07.1897: «В селе Горюшки[2] проживал очень зажиточный мужичок Григорий Михайлович Ларин (умер он 105 лет; в жизни своей никогда не хворал; перед смертью за неделю ослабел только немного). Он имел у себя жену прекрасных качеств Наталью Даниловну. Эта женщина обладала редким умом и внешнею красотою; за последнюю была любима даже помещиками, которые поживали в этом селе, в последствии удельном. При своем здравом уме Наталья не роняла себя даже и в высоком обществе. Хорошие средства Григория Михайлова[3] давали ему возможность вести свое хозяйство лучшим порядком. У Натальи и Григория были две дочери: Екатерина и Меланья. У Натальи еще была сестра добрая Марфа. С этой Марфой Наталья и советовалась относительно воспитания и будущей участи своих дочерей.
«Деньги у нас есть, - говорила Наталья Марфе, - надобно получше срядить Катю и Малашу и выдать их за поповичей. Что толку выдать их за мужиков? Одна работа. А то выдать хоть за причетников, да Бог даст, будут у них детки попами, за нас будут Богу молиться…» (Наталья Даниловна была женщина религиозная, к службам Божьим ходила не опустительно).
Марфа радовалась за такие речи сестры своей. И Господь действительно послал женихов для Екатерины и Меланьи из духовных. Екатерина Григорьевна была выдана за причетника Александра Семеновича Михайловского священнического сана, а Меланья после вышла за диакона Александра Николаевича Овидиева. Когда у Екатерины Григорьевны родился сын Никифор, бабушка Наталья помогала ему учиться и своими молитвами теплыми и настоятельными и своими средствами. Никифор не забывает теперь ее в своих молитвах иерейских. Равно и брат Никифора священник Петр по завещанию своей матери поминает бабушку в своих молитвах, хотя и не пользовался расположенностью и ласками бабушки Натальи. Из рода Овидиевых трое теперь священниками. Все они, конечно, не забывают добрую и умную Наталью Даниловну в своих молитвах. Из рода Михайловых (Михайловских) или Маловых происхожу и я – Евфимий Малов.
20 августа 1864 г. Село Обшаровка.
[Приписка] Из этого рода Михайловых или Маловых происхожу и я – Сергей Малов[4].
1897 г. июля 19 дня. Суббота. Утро».*
Полный документ см. в конце текста в разделе «Дополнительные материалы». № 1.
Согласно автобиографии [фрагмент см. ниже], написанной Евфимием Александровичем Маловым для Энциклопедического словаря Брокгауза и Эфрона 17 января 1906 года, родился он в семье пятидесятитрехлетнего причетника[5] Александра Семеновича, более известного в селе под именем «белого дьячка» из-за своих в молодости светлых, а с возрастом абсолютно белых от седины волос.
Имея самый нижний чин церковного служителя, глава семьи не мог в большом достатке содержать своих чад. Однако образованию, причем образованию именно религиозному, здесь уделялось должное внимание. Недаром из четырех сыновей «белого дьячка» трое стали священниками. Старший – Никифор, в селе Суровки, другой – Петр, в селе Подвалье. И младшему – Евфимию, была уготована отцом та же стезя, увидеть воплощения которой он уже не успел.
Когда Евфимка был еще пацаном, отец тяжело заболел и скоропостижно скончался. Малолетнего брата взял в свою семью старший – Никифор, который стал для него вместо родителя. Именно отсюда, получив братское благословение, он поехал и поступил сразу во второй класс Симбирского духовного училища, где в связи с потерей кормильца содержался за казенный счет, проживая на съемной квартире, которую оплачивал брат Никифор. Обучение давалось легко. Евфим неизменно числился в рядах преуспевающих учеников.
По прошествии многих лет с любовью и уважением вспоминал он своих преподавателей[iii]:[6]
В 3 классе своим прекрасным объяснением «Пространного православного Катехизиса» Митрополита Московского Филарета на него произвел большое впечатление Василий Илариевич Благовещенский, обучавшийся в Казанской духовной академии, но не окончивший ее полного курса.
В 4 классе он любил изучать географию, греческий и латинский языки. Греческий язык и географию преподавал Степан Петрович Миловский, который однажды был настолько растроган проявленной учеником любовью к географии и успехами в этой науке, что подарил Евфимию свой, лично им изготовленный, глобус. А по греческому и латинскому языку преуспевающий ученик частенько помогал в подготовке к занятиям своим не столь способным сотоварищам.
Преподавателем латинского языка был кандидат богословия первого курса Казанской духовной академии Иван Иванович Феликсов. Он же, исполняя обязанности смотрителя училища, обладал способностью заохотить учеников изучать сложный древний латинский язык ясностью перевода и подробным объяснением. Отдельные страницы латинского текста он заставлял всех заучивать наизусть.
По окончании полного курса Симбирского духовного училища в 1852 году Евфимий переведен в Симбирскую духовную семинарию. Здесь он жил в самом здании семинарии и содержался на полном казенном счету.
Среди преподавателей особое влияние на молодого семинариста оказали преподаватель математики Иван Андреевич Смирнов; словесности – магистр богословия Киевской духовной академии Дмитрий Николаевич Орлов, впоследствии ректор Самарской духовной семинарии; Библейской истории – протоиерей Арсений Петрович Успенский, который после, когда Евфимий уже оканчивал семинарский курс, особенно советовал ему идти в академию, чтобы получить высшее духовное образование; Священного писания, Ветхого и Нового Завета – магистр богословия Санкт-Петербургской духовной академии Николай Васильевич Охотин[7].
Волею судьбы в отличие от всех остальных своих родственников Евфимий Алексан-дрович учился и проживал в Казани – крупном губернском городе. Осознавая это, он со студе-нческой поры считал своим долгом помогать многочисленной родне, откликаясь на различные просьбы, став фактически основным связующим звеном в обширных родственных связях.
Вот такое письмо он, студент-семинарист, 5 июня 1856 года пишет своей матушке, которая, как видно из текста, ранее прислала деньги и просила его купить в городе и послать пару обуви дочери Анне[8]; здесь же приписка сестре Пелагее Александровне:
«Милая моя маменька Екатерина Григорьевна!
Еще открылся случай писать к вам, и я спешу пожелать вам доброго здравия и благополучия. При сем письме уведомляю вас, что башмачки в Коржевки я давно уже отослал с надежною оказиею и думаю, что давно сестрица носит их и благодарит вас. Извините меня, маменька, я, кажется, не уведомил вас о том, что у Никифора Александровича[9] малютка Мария волею Божиею померла. Кажется, и Никифор Александрович писал к вам об этом, я что-то позабыл.
Коржевские[10] все живы и здоровы. Петр Лукич прислал письмо и просит меня, чтобы я никому не давал слова быть у кого-либо из братьев, кроме его, а это потому, что мне во время ваката[11] позаняться с Мишенькою[12], а потому, маменька, я прошу у вас позволения. От Петра Александровича[13] также получил небольшое известие – они все живы и здоровы, обещались скоро побывать в Симбирске. Я и Леваша[14] – живы и с нетерпением дожидаемся ваката.
Не вздумаете ли к Никифору Александровичу, он просит вас к себе, с Левашею вы можете доехать, за ним обещался братец прислать перед вакатом лошадь.
Уведомляю вас, маменька, что в Коржевках сгорело еще 9 дворов, другого конца.
После сего прошу вашего родительского благословения.
Сын ваш Евфим
Милая моя сестрица Пелагея Александровна!
Вам также желаю доброго здравия и благополучия. Неумедлил я, сестрица, исполнить и ваше приказание, именно я послал ваше письмо в Подвалье к Петру Александровичу и с своей стороны просил его вспомнить всё ваше попечение и заботливость о нём, напомнив ему вашу любовь и ваше расположение. Если приедет он в Симбирск, я ещё буду говорить ему от лица вашего, что следует. Теперь прощайте! Я напишу вам, если будет здесь, и что делает в вашу пользу.
Любящий вас брат Евфим».*
Полный документ см. в конце текста в разделе «Дополнительные материалы». № 3.
Из той же автобиографии, написанной для Энциклопедического словаря, можно узнать отдельные моменты студенческой жизни Е. Малова в духовной семинарии и академии.
Перейдя в старшие классы семинарии, он с большим интересом изучал общую церковную историю, а также историю и обличение раскола.
Нужно сказать, что юноша настолько преуспевал в учебе, что в последний год перед окончанием семинарского курса, с первой недели великого поста и до окончания курса он жил в архиерейском доме в качестве «старшего над певчими». Сам архиепископ Симбирский и Сызранский Феодотий (Озеров) благоволил к Евфимию, выделяя его среди других, и предполагал направить в Московскую духовную академию. Однако в лето 1858 года сильно захворал и умер. Семинарское начальство в отсутствие покровителя решило судьбу Е.Малова по-своему, направив его на казенный счет в августе 1858 года не в Москву, а в духовную академию того округа, к которому принадлежала Симбирская семинария – в академию Казанскую.
Это событие не сильно расстроило молодого человека, и, став студентом, он с упоением погрузился в изучение словесности, истории литературы, гражданской истории, истории философии, церковно-канонического права, изучал латинский, греческий, древнееврейский, немецкий, арабский и татарский языки. Но, все же, преимущественное влияние на него имели лекции по миссионерским предметам противомусульманского отделения.
Миссионерство Русской православной церкви Волго-Уральского региона было поставлено на прочную основу незадолго до этого в 1842 году, когда Казанская духовная академия стала специализироваться в области мусульманства и других религий Востока. Переводческий комитет при ней к концу 19 века издавал вероучительскую литературу и священное писание на двадцати двух языках русского Востока. На стольких же языках совершались и православные богослужения.
Евфимий Малов навсегда остался благодарен своим учителям и преподавателям академии, которых вспоминал самыми добрыми словами, профессорам: словесности и истории литературы – Ивану Яковлевичу Порфирьеву; общей гражданской истории – Ивану Петровичу Гвоздеву; истории философии – Петру Григорьевичу Рублевскому; церковно-каноническому праву – Алексею Степановичу Павлову.
Но преимущественно, как он сам написал позднее в автобиографии, на него имели влияние лекции по миссионерским предметам противомусульманского отделения профессора Гордия Семеновича Саблукова. Кроме того, в период учебы его наставниками были весьма известные и почитаемые в православии люди, в том числе знаменитый ректор академии Иоанн (Соколов), доктор канонического права, известный оратор-проповедник, бывший впоследствии Епископом Смоленским. Правда, в то время, когда учился Евфимий, Иоанн по болезни уже не читал лекций по догматическому богословию, и его замечательные проповеди Малов слушал только в академической церкви.
Когда же Евфимий Александрович готовился писать диссертацию в последний год академического курса, его высокопреподобие отец Иоанн зачеркнул избранную им тему и как наиболее подготовленному в этом плане студенту поручил готовить диссертацию по истории мусульманства в России.[iv]
На вопросы «как жилось?» и «чем дышалось?» студенту Евфимию Малову в стенах Казанской духовной академии мы, к счастью, можем подробно и абсолютно достоверно узнать, обратившись к книге «История Казанской духовной академии за первый (дореформенный) период ее существования (1842-1870 годы)», изданной в 1892 г. в Казани однокашником Е.А. Малова, впоследствии профессором Петром Васильевичем Знаменским. В ней он описывает быт учащихся следующим образом (стилистика изложения сохранена)[v].
В студенты академии поступали только перворазрядные воспитанники семинарии. Одни из них вызывались в академию по распоряжению начальства на казенный счет; другие приезжали сами на свой счет волонтерами. Число вызываемых воспитанников было неодинаково. Хотя в каждом курсе академии по штату полагалось одинаково по 30 студентов, но на деле их могло быть и больше, и меньше. Приемные экзамены были очень взыскательны и не легки. Они охватывали все предметы семинарского курса, не исключая и таких, как медицина и сельское хозяйство, и постоянно производились с 17 августа по 25 сентября. Результаты экзаменов рассматривали сами ректоры, никого не спрашиваясь, и сами же с секретарями составляли приемные списки, принимая, таким образом, всю ответственность за их верность на свою собственную проницательность.
При приеме студенты разделялись на несколько разрядов. Одни, получившие вполне удовлетворительные баллы, принимались в число штатных студентов на казенное содержание – число их в курсе бывало больше или меньше, смотря по строгости ректора. Другие, от 3 до 8 в курсе, принимались в качестве сомнительных на казенное же содержание, но условно, до усмотрения – обыкновенно до первых рождественских экзаменов, а иногда и до годичных, после которых, как обнаружившие достаточные успехи, они включались в число полных и несомнительных студентов. Третьи, чаще всего волонтеры, если не успели попасть в первый из этих разрядов, принимались в академию на свое собственное содержание, за которое платили в казну за питание 50 рублей, а за питание и одежду 100 рублей в год; их называли вольными слушателями, но при окончании курса они получали обыкновенные права кончивших курс. По числу их бывало немного, и то, рано или поздно, они почти все зачислялись на открывавшиеся казенные вакансии. Наконец, четвертые, оказавшие на экзаменах слабые успехи или ненадежные по состоянию здоровья, которое у всех студентов освидетельствовалось академическим врачом, возвращались обратно в свои епархии. Таких неудачников было тоже немного, и то большей частью из волонтеров, оказывавшихся всегда слабее присланных на казенный счет.
По принятии в академию новые студенты прежде всего получали домашние сюртуки, потом черные суконные пары. Из серого сукна, кроме вещей, выдававшихся за семинарские деньги, шились только шинели, по положению две на 4 года, из коих одна на семинарские деньги, другая на академические в начале 3-го года каждого курса. Суконные черные сюртуки выдавались 2 раза в курс – в начале первого и в начале четвертого курсового года. Кроме того, при окончании курса для выпускных студентов шились еще форменные костюмы, фрак или после, в 60-х годах, сюртук с форменными пуговицами и бархатным воротником, жилет и брюки. Вся эта одежда выдавалась студентам в полную собственность, так что более бережливые люди долго носили ее и по окончании курса, на должностях в семинариях или училищах. Сукно употреблялось небогатое, но приличного достоинства, так что в сюртуках из него студентам можно было свободно являться в люди, у кого было какое-нибудь знакомство в городе. Серые студенческие шинели студенты носили бессменно и лето, и зиму и чувствовали от них и летом, и зимой одинаковые неудобства – материал их для лета был слишком тяжел, а для зимы уже слишком легок; под сукно шинели подкладывалась только зеленая жидкая фланель и то лишь до пояса, все остальное было без подкладки, да согревал еще несколько капюшон, употреблявшийся, впрочем, главным образом для защиты шеи и головы, для чего его заворачивали на голову, разумеется, когда этого не видала публика, например, когда студент энергично шагал по пустому Арскому полю в город или обратно. Позднее, уже в 1868 году шинели были заменены зимними драповыми пальто на вате. Для покрытия головы выдавали фуражки. Из обуви на каждый год выдавали по две пары сапог, пару головок и галоши; некоторые студенты, по желанию, получали взамен какой-нибудь из этих трех пар глубокие галоши, в которых очень нуждались для перехода летом грязного, а зимой сугробного Арского поля.
Белье шилось исключительно из холста – для сорочек (покроя ночных сорочек) потоньше, а для нижнего белья из холста порядочно грубого. Почти такого же качества употреблялся холст и на белье постельное. Манишки (а в последнее время и дневные сорочки) шились студентами на свой счет и мылись казенною прачкой с известной приплатой со стороны владельцев. Деньги на пошив лучшего белья и на другие свои нужды бедные студенты обыкновенно получали от эконома за «мелочи» – так назывались остальные предметы, назначавшиеся к выдаче студентам, галстуки или шелковые платки, полотенца (из скатертного полотна), две пары перчаток – фильдекосовые и шерстяные, носки летние и зимние, карманные бумажные платки, подтяжки и фуражки; натурой эти вещи брали из казны только немногие студенты, большая же часть получали за них деньгами в количестве за все до 6 и более рублей. Многие, пользуясь собственным бельем, брали деньгами и за казенное белье.
Предметы спальные выдавались по приведенному положению. Снаружи студенческие постели, по своей униформе и опрятности, были красивы, но спать на них было не мягко. Подушки делались из полупуха, т. е. из настоящего пера с прибавлением иногда папортков[15] от крыльев и даже целых кусков сухого мяса, с которым этот полупух выдирался продавцами, некоторыми перьями этого полупуха можно было в случае нужды даже писать какое-нибудь семестровое или курсовое сочинение. Неизбалованная молодежь, впрочем, вполне удовлетворялась и такими возглавиями и догадывалась об их неудобности большею частью уже после на должности, потому что по окончании курса студенты получали свои постели в полную свою собственность, как и одежду, и увозили их из академии с собой на должности, так сказать в приданое. Тюфяки сначала заводились по положению из конского волоса и были, можно сказать, роскошны.
Что касается питания студентов, то к началу 1850-х годов его организация обстояла в Академии следующим образом.
Выдача казенного чая и сахара к этому времени была прекращена для всех студентов, кроме больных, содержавшихся в больнице, и не возобновлялась до самого преобразования академии. Кто из студентов желал пить чай, тот должен был покупать на свой счет не только чай и сахар, но и чайную посуду; академическая экономия предоставляла для чаепития только помещение в своей столовой и свои казенные самовары с углями, водой и прислугой. Полностью прекращена была и выдача сбитня.
На завтрак студентам полагался только белый хлеб из муки 2-го сорта (около ½ фунта)[16] и кому угодно квас, всегда в избытке находившийся при буфете, в умывальной, гардеробной и на ночь в спальных помещениях. Чай не полагался и в праздники, не исключая и Пасхи, когда студенты в течение трех первых дней получали всегда богатый завтрак (по паре яиц, по порции сыра из творога, по куску кулича с ветчиной и сливочным маслом). Кроме Пасхи, особенные завтраки были еще в последние три дня Масленицы (кроме Прощального воскресенья), состоявшие из гречневых блинов, за которыми студентам дозволялось даже самим спускаться в кухню, чтобы получать их прямо со сковороды. Обед состоял в обыкновенные дни из трех блюд, а в праздники из четырех. В скоромные дни из этих трех блюд два блюда всегда были мясные, в постные же, когда полагалась по церковному уставу рыба, из рыбы. Ужины состояли из двух блюд – из них мясное или рыбное было одно.
Е.А. Малов. Казань. Конец 1860-х гг.*
Окончание "Протоиерей Евфимий Александрович Малов. Штрихи биографии. Часть первая." и о породнившихся с ним (по Казанской, Симбирской и Костромкой губерниям) можно прочитать и скачать, пройдя по ссылкам:
https://disk.yandex.ru/d/SmaCMGtDt0jbkQ
и
https://disk.yandex.ru/d/gk2jmIeNB85Ieg
[1] 1 верста – 1,067 км
[2] Располагалось в 2 км от с. Михайловка. Ныне – с. Гавриловка Тереньгульского р-на Ульяновской обл.
[3] Михайловича.
[4] Сын Е.А. Малова.
* Звездочкой здесь и далее обозначены фотографии, письма и документы из личного архива автора.
[5] Причетник (дьячок, чтец. Псаломщик) – член притча, церковнослужитель.
[7] В будущем - архиепископ Новгородский Гурий.
[8] Анна Александровна – сестра Е.А. Малова.
[9] Брат Евфимия Александровича Малова.
[10] В Коржевках проживала сестра Анна Александровна, вышедшая замуж за священника Петра Лукича Соколова.
[11] Свободное время, каникулы.
[12] Сын Анны Александровны Соколовой (Маловой) и Петра Лукича Соколова.
[13] Брат Евфимия Александровича Малова, священник с. Подвалье Симбирской губернии.
[14] Племянник Евфимия Александровича Малова (сын брата Никифора Александровича), видимо, студент училища или семинарии.
[15] Папоротки – кончики крыльев кур, цыплят.
[16] Около 200 г.
[i] Книга о производимых во священнослужительские чины и проч. с 1785 г. Библиотека Казанской духовной академии. № 1805, стр. 27 об.
[ii] Благовещенский А.А. «История казанской духовной семинарии с восемью низшими училищами за XVIII – XIX столетия». Казань, 1881 г.
[iii] По материалам автобиографии, направленной Е.А. Маловым в редакцию «Энциклопедического словаря» Брокгауза и Эфрона, 17.01.1906. Рукопись из личного архива автора.
[iv] По материалам автобиографии, направленной Е.А. Маловым в редакцию «Энциклопедического словаря» Брокгауза и Эфрона, 17.01.1906. Рукопись из личного архива автора.
[v] По материалам: Знаменский П.В. История Казанской духовной академии за первый (дореформенный) период ее существования (1842-1870 годы). Выпуск III. Казань, 1892. Стр. 99-101, 107-110, 123, 135, 139-140, 146-150, 165-179, 187, 190-205, 214-217.