После статьи «Психологические ловушки. Неизменяемое прошлое.» получил вот такие вопросы:
— Как, объясните мне, можно в пять-семь-десять лет понять и простить папашу, который в алкогольном психозе становится опасен для семьи? И это будет болеть. Всегда будет.
— Конечно у родителей были собственные жизненные истории, как правило не простые. Только как это влияет на мои собственные детские воспоминания и чувства.
Наверное, эти вопросы возникают у многих. Попробую обобщить свои наблюдения и выводы в отдельную статью. Возможно, вы найдёте в ней важные для себя ответы и получите поводы для переосмысления вашей семейной истории.
Среди моих ближайших родственников был Али (имя изменено) - я его выделял среди всех, любил и с нетерпением ждал, когда он вернётся из своих долгих поездок. И он меня любил, носил на руках, играл, рассказывал истории. Одна из них - он был в наземной обслуге на Байконуре, участвовал в пусках первых ракет с космонавтами, много рассказывал о предстартовых процедурах — на уровне моего дошкольного ещё понимания. А до этого он учился в военном училище в Москве:
— Трижды по Красной площади прошагал! Я был правофланговый! — с гордостью говорил он. Лет через тридцать по одному из телеканалов показывали хронику с послевоенными парадами — и вся родня узнала нашего Али! Действительно — правофланговый, камера снимала снизу, на экране крупным планом — воины в чётком маршевом шаге проходят с автоматами, и первым в шеренге — Али! Стена статных богатырей — и наш Али первый среди них!
Эпизод из конца 80-х, я уже молодой специалист, живу в общаге завода, на который был распределён после института. Из подручных материалов сделал полку — такую, которую видел в кино, перпендикулярную стене, разделяющую комнату на две зоны. Выглядела она очень эффектно и модно, я не удержался, позвал соседей:
— Вот! Красота?
— Где такую купил?
— Не купил, сделал.
— Как — сделал? Разве мебель делают? Её же в магазине покупают?.. — мои соседи впервые узнали — да, мебель можно сделать руками.
А для меня это было естественным — если чего-то нельзя купить в магазине — возьми и сделай. Вообще вопросов не возникало!
Откуда у меня это?
Да оттуда! Али постоянно делал какие-то стулья, клетки для птиц, игрушки детям — и они были потрясающие, не похожи на «магазинные», и в них был какой-то — заграничный шик. Вернее — заграничный шик, помноженный на такой алма-атинский пацанский понт — сделать лучше магазинного. Али много рассказывал о послевоенных американских фильмах, на которые они пацанами с боем прорывались — «Великолепная семёрка», «Тарзан», особенно он любил — «Серенаду Солнечной долины». И вот эта — с лихим задором «Чаттануга Чу-Чу» — она во всех его изделиях неуловимо ощущалась.
Ещё история — уже из 2010х.
Глубокие веси карагандинской области. На важное семейное мероприятие съехалось огромное количество родственников всех ветвей. Заходим длинной вереницей в гости в очередной двор, поэтому смотрю под ноги - не наступить бы на кого и не споткнуться самому. А под ногами вижу дорожку из цемента, а от неё ещё одна — изящной диагональю от дома к хозяйственным постройкам. Очень необычная для тех мест.
Не успев толком сообразить, слышу свой изумленный вопрос:
— Эту дорожку Али делал?
— Делал один человек из Алма-Аты,— говорит хозяйка, встречавшая нас у ворот.
И тут вспоминаю – картинка сверкнула перед глазами - как Али говорит мне:
— Давай, я буду заливать, а ты раствор пока мешай.
— Я с ним вместе эту дорожку делал, — отвечаю.
Мне тогда было около 10 лет, а значит дорожке — больше 40 лет, в ней — и мой труд.
Больше 40 лет — больше +40 летом и больше -40 — зимой. Али всё делал на совесть — и со своей узнаваемой «чаттанугой». И в этой дорожке она, чаттануга, тоже была, я её сразу и увидел!
А те две хозяйки были девочками, с которыми я играл в этом дворике.
Снова знакомились — и Али они хорошо вспоминали, он часто там жил.
Он редко придерживался прямых углов. Кухонный стол он на моих глазах — мне было лет 5 — сделал вписанным в интерьер, одновременно прикрыв водопроводные трубы, кухня сразу посветлела. И это было лихо и изящно, непозорно даже с точки зрения нынешнего дизайна. И, главное, нестандартно.
Во всех его изделиях был свой шик, та самая лихая чаттануга. Его изделия были лучше покупных, «магазинных».
Вот и эта дорожка — она тогда меня поразила своей формой, я тогда спросил у него:
— А почему наискось?
— Так же удобнее, — ответил Али. — И раствора меньше уходит.
В детстве нам важны прецеденты.
После Али для меня было естественно — сделать свою мебель, починить шкаф, иметь дома инструменты для любой ситуации. И делать все — с шиком, «лучше чем в магазине».
Каждый раз, беря в руки молоток или дрель — вспоминаю трудягу Али, его спокойные размышления над чертежиком, уверенную работу с инструментами.
Вот такой у нас Али был.
Алкоголь сократил его годы.
Али впадал в запои и всё моё детство прошло в этом ужасе ожидания — будет ли Али сегодня трезвым, насколько хватит его очередной «завязки». В запоях он был страшен, дрался со всеми, крушил мебель, бил окна. А когда в бессилии падал в лужу своей рвоты — звал меня. Именно в запоях он называл меня именем одного из персонажей «Великолепной семёрки», именно в бессилии он обращался ко мне:
— Помоги мне, мне встать нужно, ну, помоги, чего же ты...
Я в ужасе забивался в угол.
Потом снова он исчезал. Сейчас я уже знаю — он был на лечении, попадал на срок по хулиганке, или его отправляли в аул к дальней родне — подальше от алкоголя.
Когда возвращался — всё повторялось. Яркие, прекрасные всплески — когда он был трезвый. И мрак ужаса — когда начинался запой. Невыносимо.
Уже взрослым я расспрашивал старших — о любых событиях нашей огромной семьи, которые они помнят, видели, слышали от своих старших. И мне рассказали случай. Дело, собственно, происходило при мне, я был маленький и не тогда не понял сути.
Однажды Али снова запил и его мама — одна из моих старших родственниц —принялась его распекать, Али в гневе выбежал из дома. В этот момент за него неожиданно вступилась наша старшая бабушка. Бабушку любили все - родственники, соседи, она любила всех. У неё была сложнейшая, труднейшая судьба, она всё преодолела.
— Несправедливо! — хотелось кричать всякий раз, когда я узнавал о каком-то эпизоде из её жизни. Она же осталась в полной любви ко всем. На моей памяти она ни разу не повышала голос. Кроме того случая. Бабушка буквально нависла над мамой Али:
— Ты забыла, кто нас от голода спасал? Он же не сам таким стал!
Во время войны из Алма-Аты на фронт уезжали колонны грузовиков с продовольствием, часто — по ночам. Пацаны вычислили место, где машины шли в гору и сбавляли ход. Банда голодранцев запрыгивала в кузова и выбрасывала, сколько успевала. Потом — в темноте — собирали добычу, делили поровну на всех и несли по домам. Так выживали. Али был вожаком этой банды.
— Среди моих одноклассников, друзей со двора — уже никого не осталось, кто спился, кого зарезали, кто по пьянке на стройке погиб, в тюрьме убили... Я один живой, — говорил мне Али. Мне было лет 5, ему — около 40.
Примерно 40 было и мне, когда рассказали эту историю — и я её вспомнил в лицах, детально. Вечером я пришёл домой, налил себе чай — вспоминал и поминал Али, разговаривал с ним. Водкой я его не мог поминать, только чаем — как мы с ним сидели и за чаем разговаривали. Если б мог плакать — рыдал бы.
Все обиды на Али ушли, растворились, исчезли. Так же исчез груз того кошмара, омрачавший моё детство, зато прояснилось всё лучшее, все истории, которые происходили у меня с Али.
Он и его братья были настоящие лидеры, с сильными характерами. Удержать их можно было только такой же сильной рукой. Их папа был сильным, авторитетным, он мог бы справиться с ними, они его непременно послушались бы — и стали бы большими людьми! Только папа был на войне, а его жена, оставшись одна с этой оравой, справиться с ними уже не могла — все работали на фронт, все пытались хоть как-то прокормить и одеть детей.
В условиях безотцовщины военного и послевоенного времени у этих пацанов было мало вариантов избежать улицы с её суровыми законами тех времён, большинство так или иначе повторили судьбу нашего Али, моего Али.
Видите, он всегда был — на передке, и в банде первый, и шеренге, и, увы, в алкоголе. Артистичный — прекрасно танцевал чечётку, я видел! — яркий, остроумный, отважный.
Он везде был заметным, добивался высот, мог бы быть прекрасным воином, строителем, инженером — и каждый раз алкоголь опрокидывал его с вершины, с каждым разом во всё более глубокую яму. Однажды он не выбрался.
С тех пор, встречая даже самого негодного, казалось бы, человека — вспоминаю Али, его братьев — таких же ярких и неприкаянных — и думаю:
— Я не знаю той истории, которая сделала этого человека таким негодным. Он её и сам может не знать. И так же не знает — ни природы своих страхов, ни мотивов своих поступков, ни возможности, как вырваться из лап того детства, которое досталось ему от Большой Истории.
Сейчас на консультациях перед моими глазами проходит множество таких судеб. Взрослые дети, обиженные, озлобленные на своих родителей. А я, расспрашивая про отцов, про старших — в этих судьбах узнаю Али, его маму, нашу старшую бабушку. Эти — уже ушедшие из жизни и сохранившиеся в моей памяти — близкие помогают распутывать, понять переплетения незнакомых мне судеб.
Каждый раз я, когда удаётся найти решение ситуации клиента, наладить его отношения с близкими — вспоминаю Али и говорю:
— Спасибо, Али! Твоя жизнь помогла этим людям найти мир — в себе и в семье.
Консультации по вопросам личного и творческого кризиса, развития творческого мышления, самооценки и уверенности в себе - SaidAbishev.ru.
Канал в ТГ - Психология и за её пределами