Выступление кандидата исторических наук, востоковеда, руководителя проекта Laboratorium orientale Ольги Андреевны Бонч-Осмоловской на 10-м заседании философского собора «Великое русское исправление имён», посвящённом теме «Философия женского патриотизма».
Тема женского патриотизма вписывается в общую концепцию Философского Собора и Великого русского исправления имен. Понятие «женщина» и сама женщина как личность сейчас действительно находятся в эпицентре споров. Эти споры касаются и социальной роли женщины, и женской философии. Необходимо начать работу по исправлению понимания женщины, развенчанию некоторых стереотипов относительно женщины в традиции и вне неё.
Первая тема, которую мне бы хотелось затронуть, – женщина внутри и вне традиции; её социальное роли, как и почему они могут меняться. Сейчас мы видим некое противопоставление, особенно часто встречающееся в феминистском дискурсе. Считается, что есть традиционное представление о женщине – не очень хорошее, в котором женщина является ведомой, загнанной, играющей второстепенную роль в обществе. И есть другое представление, противостоящее первому, – современное, модное, яркое, где женщина как бы уравнивается в правах с мужчиной. Это внетрадиционное или даже антитрадиционное видение женского социального статуса; женщину нужно спасать от патриархального рабства и уравнять её в правах с мужчинами. Тогда она наконец обретёт свое место и сможет выполнять некие роли. Как мне кажется, именно здесь кроется проблема.
Начнем с общего социального контекста. Давайте подумаем, что будет с женщиной, если, полностью уравниваясь в правах с мужчиной, она окажется рядом с ним в социальном пространстве. Что останется у женщины от её прежних социальных проявлений, и как она будет себя реализовывать, если она уже равна мужчине? Что остается от женщины в новом статусе полного выравнивания? Когда женщина полностью выравнивается с мужчиной в правах, нивелируются отличия, которые необходимы в том числе для понимания уникальности самой женщины. И здесь хотелось бы обратиться к проблеме репрезентации женщины в русской традиции. Возьмем распространенные образы в русских былинах. Каковы были архетипы традиционного былинного сказания? Их можно распределить по четырём категориям, и они совершенно самостоятельны.
Первый архетип – это классическая дева-воительница Поляница (от слова «поляковать»). Поляница – это женщина, которая ездит по полям и там тешится, в основном, воинскими забавами. Любопытно, что когда женщина-богатырь тешится в поле, она обычно встречает богатыря-мужчину. Как правило, этот богатырь подъезжает к ней сзади и бьет её по темечку. В былинах есть несколько смешных случаев (кажется, Добрыня подъехал так к своей будущей жене), когда богатырь подъехал к Полянице, ударил ее по темечку и уехал, а она даже не заметила. Он подумал, что у него силы не хватает, расколотил дуб – вроде сила есть – и опять к ней подъезжает и бьет ее по темечку. Она снова не обращает внимание. Он нашёл дуб побольше, расколотил его – есть сила!
И он снова к ней подъезжает. И только тут она к нему обращается: «Я думала, меня комарики покусывают, а это русский богатырь пощёлкивает». Они сражаются. Богатырша побеждает богатыря и прячет его к себе в карман, а потом думает: «Вот у меня в кармане богатырь, посмотрю-ка на него. Понравится – в мужья себе возьму. Не понравится – голову с плеч. Богатырь ей нравится, и они женятся».
Это один из сюжетов, в котором есть яркий пример русской женщины в статусе воина-богатыря. Вероятно, когда она встречается с мужчиной-богатырем, происходит схватка, которая отражает этапы свадебного обряда – во всяком случае, она входит в ритуальное действо. Потому что в результате боя с мужчиной женщины-поляницы обретали мужа. По крайней мере, в основных сюжетах мне ни разу не встречалось, чтобы поляница оставалась незамужней. Не то чтобы женщина после замужества теряла свою силу – просто менялся её статус, хотя, на самом деле, она могла и дальше оставаться девой-воительницей. Тем не менее, русское традиционное былинное сказание не лишало женщину-воительницу другой социальной репрезентации – классического образа матери и жены. Кстати, поляницы описывались очень забавно. От их посвиста распадались темные леса, скатывались камни, вяла трава, осыпались цветы. То есть в своей богатырской репрезентации они описывались так же, как и мужчины. Разница была только в том, что происходило после сражений.
Есть и другой архетип – Колдунья-ворожея. Обычно он носит резко негативный характер, поскольку здесь мы говорим о земных колдуньях. В данном случае нас не интересует сказочная Баба-Яга – у нее совершенно иной сакральный статус, она находится между мирами. Колдунья – это обычная женщина, которая играет с чёрной магией.
Другие два архетипа – это Мать и Женщина. По моим наблюдениям, в сказаниях они тоже не остаются на вторых ролях. Стоит отметить, что матери в принципе не очень часто появляются в сказаниях, а если и появляются, то обычно посылают какие-нибудь дивные дары. В некотором смысле, они тоже обладают магическими способностями, выполняют сакральную функцию охранительниц. Матери поддерживают детей в подвигах или в других предприятиях, в которых дети терпят неудачу. Если у сына что-то не получается, он обращается к матери за советом – это тоже важная, порой сюжетообразующая функция.
В сказаниях достаточно много известных женщин, относимых к архетипу Жена – например, жена князя Владимира Апраксия, которая спасает богатыря. Когда князь Владимир гневается и на Илью-Муромца и заключает его в темницу, Апраксия подкармливает его, потому что считает, что этот богатырь Руси-матушке ещё пригодится. У Жены есть набор классических таких качеств – добрая, верная, долготерпеливая и так далее. Но вместе с тем, например, в момент нашествия на Русь, она выступает в роли уравновешивающего начала, спасает князя от паники, наставляет его, помогает советом, то есть от неё многое зависит. Она может даже спасти самых главных богатырей.
Конечно же, этими четырьмя архетипами все женские образы, которые встречаются в былинах, не исчерпываются. Это не все проявления женщины в русской фольклорной традиции, но, на мой взгляд, этих примеров достаточно, чтобы показать, что традиционное представление о женщине не такое уж тусклое и скучное в сравнении с мужским. Сравнивая традицию и современность, необходимо углублять уровень анализа, а не просто брать и огульно противопоставлять два образа женщины.
Другая тема – это социальные роли и восприятие женщины в обществе. Например, современное общество столкнулось с войной. Необходимо, чтобы определённым образом передавалось знание о том, что такое война, мир, Родина. Женщина может быть Женой, может быть Матерью; если она отказывается от таких ролей – это уже другой вопрос, но у нее есть возможность проявить себя в обществе таким образом. Классическая функция женщины – это передача сакрального знания, которое формируют определённый интеллектуальный базис человека. И от того, как воспринимается проблема жертвенности, необходимости или возможности жертвы, сейчас зависит многое, особенно, в военное время.
Может ли мужчина рассказать об этом в семье? Наверное, может. Но здесь есть определенная разница между статусами, ролями женщины, которая все-таки проводит с ребенком больше времени и может организовать [передачу знаний] постоянно и поэтапно. Мужчина же обычно выходит за пределы дома, проводит время на работе. И в этом случае ответственность ложится на женщину.
Когда я углублялась в вопросы того, как современная социальная философия рассматривает концепты жертвенности, Родины и патриотизма, то пришла к выводу, что патриотизм и понятие Родины в дискурсе западной философии оцениваются негативно. Эта оценка негативна в том смысле, что ни для чего, в том числе для Родины, жертвовать чем-то нерационально, не следует. Сейчас издаются серьезные статьи, целые сборники статей, монографии, посвященные этой проблеме, в которых говорится, что патриотизм, Родина – это часть аффекта. То есть это аффектированная страсть, которая приводит к необдуманным решениям. И если мы оцениваем такого рода вещи в рамках, например, моральной философии и теории этики, то безусловно, нужно анализировать их с рациональной точки зрения. Если мы можем сказать, что Родина где-то неправа, что уже парадокс, это приводит нас к разделению Родины и государства, которое сейчас активно пропагандируется в либеральных кругах. Это приводит нас к тому, что Родины как неизменного ориентира в жизни человека нет. Эти два понятия – Родина и мать, когда сама земля питает человека, уходят, рассматриваются как немодные и устаревшие. Если Илья-Муромец покидал Русь, он терял свои силы буквально физически, потому что переступал границу и находился не на своей земле. а где его земля, там и силушка богатырская. Если же он покидает Родину, то ему необходимо, например, носить мешочек со своей землёй. Сейчас такие взгляды переосмысляются и переинтерпретируются. В социальной и философской литературе мы приходим к мысли, что такие вещи – это придуманные сложности.
Второй момент, который также развенчивается – это проблема жертвенности. А патриотизм, безусловно, и в первую очередь, женский патриотизм, связан с проблемой жертвы. В современном обществе жертва оценивается однозначно негативно. Мы живем в контексте эвтаназийной культуры, где жертвовать чем-то – немодно, не нужно и излишне. Это нарушает комфортную жизнь конкретного индивида, а человек должен стараться жить так, как ему хорошо, и думать о том, чтобы, во-первых, полюбить самого себя, а во-вторых, устроиться в жизни так, чтобы ему ничто не досаждало. Мы стремимся к максимизации жизненного комфорта, что несовместимо с патриотической повесткой, когда собственный комфорт отходит на второй план, а на первом плане оказывается некомфортная жертвенность.
Здесь есть ряд проблем. Во-первых, преодоление психологического в человеке – это невероятно сложная задача, и требовать этого преодоления от каждого человека было бы очень смело. Тем не менее, именно в контексте женского патриотизма жертвенность необходима. Если попытаться проанализировать отличия женского и мужского патриотизма, то можно выявить актуальный для современной ситуации момент. Когда женщина отпускает мужа, сына или друга на войну, нужно его не просто отпустить, а даже заранее пожертвовать. Одно дело – уходить на фронт. В статусах человека уходящего и отпускающего есть некая разница. Конечно же, ничто из этого не исключает жертвенности; человек, уходящий сам, готов пожертвовать собой.
Но вероятно, современных женщин пугает необходимость отпустить другого человека, оставаться и ждать. Например, жена Добрыни Никитича, русская Пенелопа, тоже ждала мужа 12 лет с поля брани и дождалась его. Конечно, были свои перипетии, но отмечу, что такой сюжет не нов. В обществе, когда нам всем коллективно нужно отпустить во имя чего-то надличностного, надкомфортного, большего, чем просто мы и наша жизнь, мы противостоим фрагментарному миру, когда человек сводится к маленькой ячейке, заботится только о себе, и у него, может быть, даже никого нет. Когда женщина эмансипирована, она не выходит замуж, не рожает детей, самоутверждается в обществе наравне с мужчиной и так образует самостоятельную ячейку общества. Это, наверное, лучший сценарий для современной повестки. Такими людьми управлять намного проще, потому что если человек находится внутри семьи, он связан с ней не просто некими взаимоотношениями, а нитями, благодаря которым становится ярче понимание традиционного знания, жертвенности, Родины и патриотизма. И чем мы разобщённее в этом смысле, тем проще внушить нам идею, что это не нужно.
Поэтому, если говорить о реактуализации современного патриотического дискурса, то особую проблему представляет язык, в том числе – патриотическая повестка и роль символов которых нам очень не хватает. Советская военная пропаганда в этом направлении работала достаточно хорошо – здесь я имею в виду пропаганду не в плохом смысле, а как механизм, консолидирующий общество и дающий женские образы. Сейчас этого нет, и это огромная проблема. Сегодня нужно снова вводить такую пропаганду, не просто эксплуатируя старые образы, которые, возможно, теперь не так интересны, а придумывая то, что действительно будет работать и передавать необходимые в современной ситуации смыслы.
Ольга Андреевна Бонч-Осмоловская