Жихарка — персонаж уральской сказки. Это такой озорной, находчивый паренёк — рыжий, глазастый и обаятельный. А слово «жихарь», от которого и образовано имя сказочного героя, имеет значения разные, но слуху приятные: «хозяин», «удалец», «плясун», «насмешник».
В истории, которую я вам расскажу, Жихарка — по задумке сказки имя мужское — стало ласковым прозвищем одной милой девочки. На самом деле, её звали Евгения. Читайте историю, кому интересно.
В нежном возрасте мы жили с Женей в одном пятиэтажном доме и учились в параллельных классах, но я мало что о ней знала, поскольку в ней сочетались общительность и закрытость. Она была светло-рыжей: волнистые волосы, брови, ресницы имели невыразительный рыжеватый цвет. И даже её глаза казались зеленовато-рыжими.
Но и веснушки, не слишком обильные, выглядели не особо приметно. Такую девочку не назовёшь красивой, но Женя брала смешливостью, обаянием и подвижностью. Единственная девочка в нашем дворе, гонявшая мяч с пацанами, она на спор залезала с ними на крышу нашего дома. Умела свистеть, цыкать слюной через зубы и разбавлять речь жаргоном.
«Шухер, копец, зырить» и прочее — у Жени выходило вкусно. Мальчишки от неё просто балдели и баловали конфетками, семечками. Это уже был возраст прозвищ: Людка - верблюдка, Чиняк, Сивый, Маланья (Маланина Таня)... Банальное - Рыжая, Женька сразу отвергла, заявив: "Я - Жихарка! Так человечка из сказки зовут."
Покрутив странное прозвище на языках, дворовая команда его признала. Оно так подходило к внешности и внутренней атмосферности рыженькой хулиганки, что всем было по барабану откуда это имя и что оно не девчачье. Надо сказать, что Женин папа против дочки - пацанки не возражал, а вот мачеха - тётя Наташа, не имевшая собственных деток, переживала.
Она самолично шила падчерице платья с оборочками, вплетала в косы яркие ленты. И умоляла не откликаться на прозвище: «У тебя такое прекрасное имя, деточка!» Нежное отношение этой доброй женщины было очень заметно. Оставаясь в личном закрытой, Женя никогда не говорила о своей родной матери и мы полагали, что та умерла.
Подрастая, наша рыженькая подружка остепенилась. Уже не ходила растрёпкой, не гоняла в футбол в стареньких брючках. Из речи ушли жаргонизмы. Прилично одетая, аккуратно причёсанная, послушно ходила в музыкальную школу. Не то чтоб особо способная - её "мама Ната" там преподавала сольфеджио.
Удивительное обаяние, как и прозвище Жихарка, оставаясь при Женьке, по-прежнему привлекали повзрослевших мальчишек. Однако она с ними только приятельствовала. Закончив музыкалку и получив школьный аттестат, Женя поступила в музыкальное училище нашего города. Консерватория перед ней не маячила даже в мечтах.
Но перспектива стать, скажем, музруком в детском саду казалась вполне привлекательной и, учась между "хорошо" и "удовлетворительно," Жихарка закончила первый курс МУ. Вроде они на юг всей семьёй собирались, и вдруг Женька объявила своим, что едет в Воронеж. Её решение возмутило отца, а мачеха так плакала, что через стену соседи услышали.
«А что, Воронеж какой-то особенный для тебя город?» — спросила я у хмурой Евгении. Побледнев так, что исчезли веснушки, она призналась:
«Там живёт моя мама. Мне было четыре года, когда отец с ней развёлся и уехал вот в этот город. Он здесь в командировке бывал и познакомился с моей будущей мачехой. С его слов, мама, работавшая официанткой, злоупотребляла спиртным. Вместо того, чтоб помочь, папа сбежал...
А я помню маму весёлой, такой же рыжей, как я. К нам часто приходили гости. Нарядная мама накрывала стол, как на праздник, включала проигрыватель. Меня не отправляли спать, можно было есть сколько угодно конфет. Правда, потом мама стала забывать забрать меня из детского сада, перестала готовить, с работы её уволили.
Бабка, мать моего отца, вызвала его. Сама обратилась в опеку. Маму лишили родительских прав. Мы с папой уехали, у меня появилась мачеха — мама Ната. От того, что сама родить не могла, она вообразила себя моей мамой. Я к ней хорошо отношусь и папку люблю. Но давно маму хочу повидать. Написала ей, и она откликнулась: «Жду тебя, моя Жихарка!» Это она стала меня называть, как сказочного мальчишку».
Уезжала Женя на месяц, но и к первому сентября не явилась. Поехавший за ней отец вернулся один, растерянный и рассерженный. Немного погодя стало известно, что Женя осталась у матери. Ей шёл восемнадцатый год — не уведёшь за руку. Отправили ей документы, книги, одежду — всё, что просила. Писала ли Женя отцу с мачехой, я не знаю. Постепенно интерес к ней растворился.
Столько отмелькало вёсен и зим, что мне уже исполнилось сорок пять лет. Изменилась наша страна, и я вместе с ней. Уже работала в военкомате, и в период очередной реорганизации к нам добавилось не меньше десятка новых сотрудниц. Не с улицы — из более мелкого, "поглощённого" военкомата. И, например, Евгения — приятной полноты женщина с хорошими профессиональными навыками.
На этом её приятность заканчивалась, хотя тёмно-каштановые волосы были причёсаны волосок к волоску, чуть приметные веснушки припудрены, стрелки на веках нарисованы ювелирно и помада удачно подобрана. Картинку портила напряжённость лица и заметное подёргивание щеки — тик. Моё отделение располагалось на первом этаже. Евгения исполняла свои обязанности на втором.
Мы бы с ней так и остались на уровне «здравствуйте», если бы не «Зарница». Речь о специальной (секретной) программе, в которой определённая часть сотрудников работала по расписанию. И несколько рабочих часов среды я проводила рядом с Евгенией, в одном кабинете. Что такого — каждая за своим компьютером, вносит свою закодированную информацию.
Но дело в том, что, заполучив «уши», Евгения начинала рассуждать на одну и ту же странную тему — она желчно критиковала молодость. Замужних Евгения не трогала. Доставалось незамужним девушкам и молодым, бездетным разведёнкам.
«С ними не о чем разговаривать, в постели они холодны, как рыбы. Держатся исключительно за счёт солярия, нарощенных ресниц, нарисованных бровей и тонны косметики! Молодые мужчины это понимают, интересуясь взрослыми женщинами. Браки, в которых жена старше, становятся нормой. И только перезрелые, несостоятельные в мужском плане дураки ведутся на молодую «виагру!» — брызгая слюной, утверждала Евгения.
При этом ей, как и мне, оставалось пять лет до пятидесяти, и всякие «мелочи» проступили в виде морщинок, лёгкого изменения овала лица, утраты беспечного взгляда. Разумеется, не катастрофа, и по-прежнему «вся жизнь впереди», но глупо так рьяно противопоставлять себя истинной молодости. Мы в ней побывали, черёд других. Не успеют оглянуться, как будут наш возраст приветствовать.
Примерно такими словами я попыталась затушить раздражённость Евгении. Но она захлёбывалась примерами. Про знакомых, «безумно счастливых» во втором браке с мужчинами лет на десять моложе. Про тридцатипятилетнего соседа по даче, посматривающего на неё, когда она фланирует в открытом купальнике.
«А подруге его, между прочим, тридцати не исполнилось! Но дура дурой и вся в целлюлите!» — злорадно говорила Евгения.
Дальше она рассказала, как в кабинете флюорографии рентгенолаборант пришла в восторг от её бюста, воскликнув: «Вот она — красота! А молодёжь нынче только силиконом спасается. Смотреть тошно». Вспомнив очередь-конвейер в данный кабинет, я усомнилась, что взмыленному рентгенолаборанту есть дело до чьей-то груди. Евгения вспыхнула:
«Думаешь, вру?! Да целый пляж таких — никаких! А возьми Веру с картотеки — двадцать четыре, а парни её через месяц бросают. Всё по той же причине — тупая и талии нет».
Верочка, очень симпатичная девушка с высшим образованием, действительно пережила два неудачных романа подряд. Допускаю, что она отпугивала мужчин явным желанием поскорей выйти замуж, но уж точно не глупостью или каким-либо изъяном во внешности . Щёку Евгении трепал тик, делая лицо жалким. За четыре часа рядом с ней я одурела. И так, как под копирку, происходило каждую среду.
Я знала, что Евгения, в своём возрасте ягодки, одна сына растит, но ткнуть её в это, такую "замечательно самоуверенную," мне, замужней, казалось неудобным. Спросила при случае у сотрудницы, тоже из новых:
«Вы с Евгенией давно коллеги? Что-то она так на молодых женщин обижена — просто жуть!»
Та, округлив глаза, внесла ясность: «Три года назад от неё муж ушёл к старой деве. Ну, а как ещё сказать, если двадцать девять лет и замужем не была? Ради неё он выставил из квартиры жену и сына. Мальчик, правда, усыновлённый, жена — бывшая, но что это меняет? Сертификат от МО на всех давали! Хорошо, Женина мачеха — вдова их приняла. С того времени Женя, как с ума сошла. Всё будто доказать хочет, что она - лучше второй жены. У неё даже тик на этой почве развился. И невролог не помог».
Меня пронзило ощущение дежавю. Жихарка-искорка вспомнилась. Нет, не может быть. Но в ближайшую среду не выдержала и спросила у Евгении: «Твою мачеху не Наталья зовут?»
«Допустим. А ты... Неужели Лина из моего прошлого?! Не помню, чтоб ты носила очки и волосы у тебя длинные были».
«Ты тоже светло-рыжей была — волосы, ресницы, брови. И мы тебя чаще Жихаркой называли, чем Женькой».
«Муж меня тоже Жихаркой называл. А рыжину закрасила. Да что там — у меня вся жизнь чёрным закрасилась, Лина!»
Дальше работа на автомате пошла. Я с интересом слушала Женю. Много лет назад, юной, она ехала к маме, представляя её молодой, красивой, весёлой, а дверь ей открыла постаревшая, больная женщина. Вынужденно завязавшая алкоголичка. И чужая, хоть обнялись.
«Думала: «Побуду пару недель и вернусь к папке и маме Нате». Но чуть ли не на другой день судьбу встретила в виде курсанта Володи. Любовь с первого взгляда нас подстрелила обоих. Ему ещё год предстояло учиться. Боясь потерять, осталась в Воронеже.
Прописки нет. Но взяли на почту полы мыть, да мои деньжат присылали. Но обиделись и на два моих письма не ответили. Я тоже губу закусила. Володя выпустился, и мы расписались. Без свадьбы. За ним только мать стояла, и я ей не нравилась. Иллюзия о своей - родной, развеялась, а папка с мамой Натой на меня обижались», — делилась Женя с посветлевшим от воспоминаний лицом.
Молодожён уже имел назначение. Счастливые, с большими надеждами покатили они к первому месту службы — на Дальний Восток. Женька с мужем-офицером огонь, воду, и медные трубы прошла. И в холоде, и в жаре службу несли. Муж в званиях рос, а Евгения в одном оставалась - в звании офицерской жены. Профессии как таковой у неё не было. Машинисткой работала, одно время на раздаче в столовой.
В одном из гарнизонов была организатором досуга в клубе. Народились бы детки — с душой бы их воспитанием занялась. Но детей им Бог не давал. За тридцать перешагнув, усыновили младенчика. Назвали Андреем. Муж не особо хотел, но, уважая женскую суть, согласился. Объяснение на ладони лежало: очень любя свою Жихарку, через эту любовь на приёмного мальчика, как на сына, смотрел.
А Евгения, один раз перепеленав малыша, забыла, что не сама родила. И потому не решилась испытать шанс от цыганки. Про этот случай Жихарка рассказывала с улыбкой через грусть:
«Андрюше уж три года исполнилось. Я в город ездила по делам. Иду по тротуару вся в мыслях своих. Вдруг боковым зрением вижу: лохматенький цыганёнок выбежал на дорогу. А уже от светофора автобус скорость набрал. Не помню, как на проезжую часть кинулась, как подхватила его. Откуда-то набежали цыганки, мальчишку забрали.
А одна, старая, наверное, его бабушка, меня в сторону утянула, мол, «сказать надо». Я отнекиваться. А она за руку меня держит и говорит: «У тебя сын неродной. Своего хочешь?» У меня вдруг слёзы градом — в давнюю мою боль попала она. Ну и кивнула. Порывшись в кармане, цыганка протянула ладонь с зёрнышками или семенами — не разобрать.
Велела выбрать 14 штук и принимать по одному с утра, пока не закончатся, соблюдая строгие правила. Запивать семечко следовало стаканом воды из Матушкиного родника. Я знала такой. И с мужем близость не допускалась все 14 дней. Заметив моё недоверие, цыганка пообещала: «Всё правильно сделаешь — в начале следующего года родишь».
Женя и воды из Матушкиного родника набрала, и несколько зёрнышек приняла, не допуская мужа к себе. И вдруг с чего-то спросила: «Володя, а вот если б я вдруг родила — как бы ты относился к Андрюше?»
Он плечами пожал: «Ну раз взяли, назад бы не сдал, конечно. Ни к чему мне, офицеру, позор. Прокормил бы до 18 лет. А у тебя есть подозрение на прибавление?»
Жене захотелось заплакать — не ожидала она такое услышать от любимого мужа. Но только головой покачала. Кулёчек с зёрнышками в шкатулку для бижутерии спрятала, а родниковую воду в чайник вылила. Хоть в «цыганский шанс» не особенно верила — не рискнула его испытать. Ради сыночка Андрюши. Но и это перемололось.
Свою семейную жизнь Евгения считала счастливой. Очень любила. Без предчувствий.
Умер её отец. Отношения, восстановленные с ним и мачехой, были хрупкими. Виделись... Раз пять за все годы. Внук деда не знал — Жене казалось, это ни к чему, если мальчик приёмный. После смерти отца поняла запоздало, как чудовищно заблуждалась. Мама Ната, утирая слёзы, отдала ей коробку: «Это подарки Андрюше от дедушки».
Пирамидка — яркие кольца на палочке, машинка, конструктор, книжка про Незнайку... Оказывается, дед много лет думал о внуке и на встречу надеялся.
«Но почему он так скрытно? Мог бы написать или по телефону сказать, что хочет с Андреем познакомиться. Ведь всегда ограничивался вопросом: «Как там твой сын растёт?» — растерянно спросила мачеху Женя.
«Ты так была погружена в семейную жизнь, Женечка. Одни сухие факты в письмах. Вот мы и не решались навязываться. Но квартира наша тебе завещана. Мы её даже не делили на доли. И, если можно, хоть от меня внука не прячь - привези погостить ..., доченька», — попросила постаревшая мачеха.
И падчерица, кажется, впервые не просто обняла маму Нату, а к сердцу прижала. Её родная мать умерла в советские годы. Квартира отошла государству. Чужая квартира, чужая женщина в ней следа не оставили. Одно оправдание для юного предательства Жени — в Воронеже она Володю, судьбу свою, встретила. Тем и жила ещё сколько-то лет. Время не просто летит — оно изменяет нас и картинку жизни меняет.
Муж Евгении распрощался со службой, получив заслуженное право на жильё. «Где обоснуемся?» — спросил он у жены. «Хочу, чтоб Андрюша знал свою бабушку!» Какую — уточнять не потребовалось. Мать Владимира, изначально не принявшая усыновление (да и невестку), жила-доживала одна, успокоив сына приниманием денежных переводов.
На новом месте - для мужа и сына Евгении, пожили у бабушки Наты. Потом в собственное двухкомнатное жильё переехали. Женю, благодаря хлопотам Владимира - майора запаса, зачислили в штат небольшого военкомата. Сам он устроился в службу безопасности банка (говоря проще, в охрану). Андрея оформили в школу, а в секцию велосипедного спорта мальчишка сам записался.
Владимир назвал это дорогим удовольствием: спортивный велосипед, форма, сама секция не бесплатная. Он вообще на глазах менялся. Евгении стало казаться, что свою любовь к ней и симпатию к сыну муж оставил там же, где службу, — в прошлом. В выходные дома ему не сиделось. Взгляд — мимо интересов семьи. Тут соседка его матери телеграмму прислала: «Ваша мама в больнице. Зовёт попрощаться».
Оформив отпуск, поехал. По его откровениям по телефону Евгения почувствовала: муж испытывает те же виноватые чувства, что и она перед отцом. Казалось, и о своём отдалении от семьи он жалеет. Супруг вернулся печальным, но и в странном удовлетворении. Сказал жене: «Надеюсь, ты понимаешь, что мамина квартира МНЕ в наследство оставлена».
Полгода спустя по его инициативе состоялся развод. Накануне, в присутствии Андрея, прорвался «чирей» — мужчина заявил, что заявление на алименты считает несправедливым. И нашёл, что сказать непосредственному «потребителю»:
«Такое дело, Андрюха, ты замечательный парень, но нам не родной. Сами родить не смогли — взяли тебя из дома малютки. Не жалею — мамке ты жизнь раскрасил. Но так сложилось, что вторую половину жизни я проведу отдельно от вас. И вот, как ты считаешь — разве я обязан тебя содержать до 18 лет?»
Потрясённый мальчишка молчал. Женя встала стеной между ним и мерзавцем:
«Он тебе не отец. Это правда, сынок. Ты мой, весь как есть. Я тебя родила сердцем — как меня твоя бабушка Ната. Мы ещё поговорим об этом, втроём. А сейчас завари мне, пожалуйста, чай так, как ты только умеешь».
Как только вышел Андрей, Евгения обратилась к мерзавцу с уничтожительным вдохновением:
«Даю слово, навсегда бывший, мы копейки с тебя не возьмём! Из квартиры, как ты требуешь, прижав законодательными аргументами, уйдём. Но и ты, дай срок, захлебнёшься. Не новой любовью, а своим дерьмом. Знаю средство. Уж ты поверь!»
Он только посмеялся, назвав Евгению истеричкой.
Состояние аффективной возбуждённости, на котором Евгения держалась, после расставания с мужем и переезда к мачехе, закончилось и она с ужасом обнаружила, что любовь, ревность и верность к бывшему остались при ней, будто замурованные. Не выковырять, не выдрать, не выжечь. Ненавидела и тосковала - по глазам, по рукам, по голосу.
Знала, что женился - на не особенно молодой девушке до тридцати. Не сдержавшись, выследила их и едва не задохнулась: новая жена оказалась нестерпимо очаровательной и молодой, а бывший муж — счастливым. Они шли в обнимочку из супермаркета к сверкающей на солнце иномарке. Ну конечно, он же разбогател, в наследство вступив! Евгения всю ночь не спала, а утром обнаружила подёргивание щеки.
Таблетки, выписанные неврологом, не помогли. И вот, третий год она жила с тиком и патологической неприязнью к молодым женщинам. Все они казались Евгении глупыми и чуть ли не уродливыми. Спасалась сыном, мамой Натой — пожилой, но шустренькой и влюблённой во внука. Но они не всегда были рядом. Чтобы не задохнуться от ненависти и обиды, Евгении требовался не только «язвительный словесный понос» в адрес чужой молодости, но и действие.
Обещая Владимиру, что он «захлебнётся своим дерьмом», брошенная жена ничего конкретного в виду не имела. Но вдруг вспомнила про "цыганский кулёчек" с зёрнышками неизвестного происхождения. В их силу она и раньше не особенно верила. Да и созидательность цыганка ей обещала, а не помощь в мести. Но за что ей ещё было ухватиться?! Шкатулка зёрнышки сберегла, разве что подсохли немного.
Недалеко от дачи мамы Наты имелся родник. Не поленившись, Женя набрала в нём воды и 14 дней принимала по одному зёрнышку в день, с жаром умоляя:
«Накажи его, накажи! В меня попадаешь, а в нём прорасти — болезнью, любым разором. Накажи его, накажи!»
«И что?» — спросила я с ощущением холодка внутри.
«Да ничего. Живёт в своё удовольствие», — ответила Женя.
«Ребёнка не заимели?»
Она чуть оживилась: «Представляешь, нет. Хотя, по логике, должны бы. Я уж думаю, не Володька ли бесплоден? Он ведь у врача не был ни разу, а у меня проблемы не находили. Ну хоть так. Пусть в пустую живут».
Вот так, открыв, что Евгения — Жихарка, я узнала, как сложилась её судьба. О себе говорить не пришлось — она была сосредоточена на себе, да и у меня расположения не имелось. Я очень надеялась, что дальше наше общение не вернётся к теме «глупой, уродливой молодости», но, кажется, Евгению заклинило навсегда. Мы не стали беззаботнее в разговорах, когда зависали по средам в секретной программе «Зарница». Всё тот же тик и словесная белиберда.
Уж не подсчитаю, сколько прошло. Год или два. Меня перевели на другой участок работы — на так называемую «льготную категорию граждан»: участники войн, чернобыльцы. Среда стала для меня обычным днём. Без нудения несчастной Евгении. Но однажды она зашла ко мне в кабинет (я заимела отдельный из-за потока посетителей) с шальными, сияющими глазами.
«Андрюша эстафету выиграл?» — предположила я с ходу.
«Немезида меня услышала! У Владимира опухоль головного мозга. Два года назад диагностировали, когда обратился из-за наката симптомов. С точным определением стадии затруднились, но не начало. Лечился в военном госпитале, в городской и областной онкологии. Добивались коротких ремиссий, а теперь он прикован к постели и держится на обезболивающих уколах. В выходные ко мне его жена приходила. Отгадай — зачем?»
"Володя попрощаться хочет с тобой?" - предположила я.
Женя нервно засмеялась: «Она устала и хочет отдохнуть по горящей путёвке. В Тайланде или Турции, не помню. Представляешь? От круглосуточной сиделки Вовка категорически отказался. По-настоящему рвать и метать сил у него нет. Так он ей невыполнимое условие поставил: меня уговорить поухаживать за ним 10 дней. Нет, ну каков!»
«Но она могла и без согласия сиделку нанять. Куда бы он делся?» — не понимала я ситуации.
«Полагаю, ей есть что терять в материальном плане. Вот и не решается поступить резко. А он, предвидя мой отказ, именно такое придумал! Любит, видно, её. А мне всё равно! Знаешь, как-то вдруг легко задышалось!» — блестя глазами, говорила Евгения.
«Ты, естественно, их куда подальше послала».
«Пока нет. Завтра суббота. Пойду взглянуть на него», — сказав так, Евгения ушла, воинственно стуча каблучками.
Владимир не удивился приходу бывшей жены. Состояние его — физическое и моральное — было ужасным. Он доживал без надежды. Без любви со стороны молодой супруги. Евгения поискала в себе сочувствие, но не нашла. Владимир предал не только её, но и мальчика, доверчиво называвшего его папой. Он их изгнал из квартиры и из своей жизни, как надоевших.
«А знаешь, — сказала Евгения, сев напротив больного, — я, пожалуй, пожертвую двумя неделями отпуска, чтоб отпустить твою дорогую жену отдохнуть. Заслужила, ей-богу!»
Из глаз бывшего - мужа, отца, достойного офицера, потоком хлынули слёзы. Он стал умолять не соглашаться. Его последним желанием было умереть на руках своей жены (имя близко не помню). Такая любовь или тоже своеобразная месть за то, что она останется - всё ещё очаровательная и молодая, а для него всё кончено? Евгении было лень разбираться. Хотелось поступить супротив воли умирающего.
Жёны — бывшая и настоящая — ударили по рукам, воспринимая больного как неодушевлённый предмет. Но, посчитав, что это слишком жестоко, Бог милостиво прибрал Владимира. Его сердце остановилось через несколько дней, вечером, накануне отъезда «действующей» жены. Евгения сообщила сыну:
«Дядя Володя умер. Не хочешь проститься?»
«У меня тренировка», — откликнулся Андрей без эмоций.
А она пошла. Просто хотела убедиться, что всё правда, и он больше никогда не будет счастливым. Квартира и, наверняка какие-то деньги, отошли вдове. От некоторой досады, Евгения отмахнулась с усмешкой: "Буду считать, что наказание оплатила." Её тик прошёл так же внезапно, как и начался. Как-то проснулась утром, а щека не дёргается. Да и мускулы лица расслабились, избавившись от напряжения.
Евгения переменилась, став улыбчивой миловидной женщиной. Возраст под полтинник, на неё не давил, как и чужая молодость. Искренне порадовалась за ту самую Верочку, когда та объявила, что замуж выходит. Сказала: "Ты будешь самой красивой невестой!" Евгению понимали все сотрудницы военкомата, не осуждая ни за желание мести, ни за "игру в сиделки." Да, она не скрывала подробностей.
И я понимала движение её оскорблённой души. Только лезла в голову никчёмная мысль: "Жихарка бы так не поступила!" Хотя она ею давно не была. Увы, мы многие что-то утрачиваем в себе под давлением обстоятельств.
Благодарю за прочтение. Пишите. Голосуйте. Подписывайтесь. Лина.