Дамы и господа, история мировой культуры изобилует примерами того, что некоторые гениальные личности не всегда находят дорогу к сердцам своих современников. Зачастую творческое наследие таких непризнанных гениев все же становится известным, популярным, а то и культовым, но спустя много лет после упокоения их авторов. Вспомните хотя бы Антонио Вивальди, Винсента Ван Гога, Андрея Платонова. К этому перечню необходимо отнести и Николаса Родни Дрейка. Или попросту Ника Дрейка, английского музыканта и поэта. Он настолько опередил своё время, что вошёл с ним в непримиримое противоречие, что и стало, по сути, причиной его безвременной кончины. Но всё же он успел оставить, пусть и скудное, но совершенно необычное музыкальное наследие, которое спустя много лет всё же было понято и признано в художественно-интеллектуальной среде как одно из главных достижений музыкально-поэтической мысли второй половины XX века. Три изданных при жизни пластинки Ника Дрейка – настоящие жемчужины, наиболее крупной из которых является альбом Bryter Layter.
Альбом Bryter Layter вышел 5 марта 1971 года, в те солнечные весенние денёчки, когда в природе потихоньку появляются первые признаки бурления новых жизненных сил. Одним из этих признаков, по сути дела, был и этот альбом – тихий и трогательный, но в то же время обладающий силой, не соразмерной с камерным звучанием музыки. Величие этой силы невозможно оценить в привычных градациях. Можно только почувствовать нутром, как далёкий, за тридевять земель, гул нарождающегося извержения вулкана. Для такого альбома весна самое лучшее время – он должен был взрасти в душах потенциальных слушателей, как слабое на вид зерно или семечко, в котором кроются задатки мощных колосьев или даже несгибаемого кедра. Должен был… Но не возрос. Подавляющее большинство душ в то время оказалось глухо к вкрадчивым и чрезвычайно личным песням Ника Дрейка. Слава Богу, что времена изменились. И души стали чуть более воспримчивее и отзывчивее.
Что касается душевного подхода к музыке, то, нужно признать, что свою душу продюсер Джо Бойд вложил полностью во второй альбом своего подопечного, немного странного длинноволосого молодого человека, сильно стеснявшегося своего роста (1 м 90 см), неразговорчивого, неконтактного и абсолютно, до болезненности сосредоточенного на своём творчестве.
Первый альбом Ника Дрейка Five Leaves Left, который вышел в июле 1969 года, Джо Бойд позволил делать ему практически самому. Сам Джо лишь руководил процессом записи и обеспечивал необходимую с точки зрения любого грамотного саунд-продюсера поддержку. Поддержка заключалась в обеспечении струнного сопровождения нежных мелодий Дрейка, а также приглашения двух известных и близких по духу музыкантов из фолк-роковых групп Pentangle и Fairport Convention.
Но в отношении второго альбома Ника Дрейка, который записывался в 1970 году, Джо Бойд решил, что его долг заключается не только в достойной фиксации песен на звуковом носителе, но и в придании им формы, удобоваримой для широких слоёв населения. Для этого требовалось наведение, ну насколько это возможно, коммерческого лоска. Для решения этой задачи Бойд призвал в студию уже гораздо более расширенный состав авторитетных музыкантов. Не надо забывать, что Джо Бойд на тот момент был одним из самых известных молодых импресарио в Британии, главой собственной фирмы Witchseason production. Именно он записал первый сингл группы Pink Floyd. Именно ему обязаны своей раскруткой культовые команды британского фолк-рока Fairport Convention и The Incredible String Band. Так что для него обеспечение мощной оркестровки для скромняги Ника Дрейка было вопросом пяти минут.
Да и не вопросом вовсе: все профессиональные музыканты, кто слышал Ника Дрейка, сразу же понимали, что имеют дело не просто с самобытным талантом, но явлением незаурядным, необычным, да и вообще почти необъяснимым. А, следовательно, поработать с ним не только интересно, но и почётно. Среди музыкантов, которые записывались с Ником Дрейком на альбоме Bryter Layter были участники Fairport Convention – басист Дэйв Пегг, барабанщик Дэйв Мэттокс, гитарист Ричард Томпсон, барабанщик The Beach Boys Майк Ковальски, клавишник The Velvet Underground Джон Кейл и еще несколько других замечательных музыкантов. Оркестровки струнных и медных инструментов, как и для дебютного альбома Дрейка, сделал его приятель, студент консерватории Роберт Кирби.
Любого профессионала не могла не восхитить манера игры Ника Дрейка на гитаре – совершенно особая и при этом идеально чистая. В ней лишь слегка проявлялась блюзовая школа. Всё-таки начинал он своё – кстати, достаточно позднее – обучение на гитаре с блюзов. Но он обладал невероятной музыкальностью. В раннем детстве Дрейк с лёгкостью освоил фортепьяно, а в подростковом возрасте ещё и кларнет с саксофоном. Так что музыкальные способности не позволили ему остановиться на каком-то одном способе звукоизвлечения. Он пошёл дальше: изобрёл свою гитарную технику. Для него не существовало одного раз и навсегда закреплённого гитарного строя – едва ли не для каждой своей песни он придумывал новый строй: каждая его новая поэтическая мысль требовала не только особых выражений, рифм, метафор и аллегорий, но ещё и особого звука.
Кроме того, на профессионалов, особенно гитаристов, производили впечатление его аккорды, которые по структуре больше соответствовали фортепианным арпеджио. И это шло из его детства: мать Ника, сама прекрасная пианистка, сочиняла фортепианные пьесы, состоящие из подобных фантастических аккордов. Их-то по прошествии времени, их необычный звук Ник и постарался воспроизвести на гитаре.
Необычное звучание гитары Ника Дрейка великолепно сочеталась с его вокалом, не слишком богатым, почти безэмоциональным, но таящий в себе мудрую – не по годам – созерцательность.
Его песни полны экзистенциального покоя и смиренной меланхолии, покрывающие собой бушующий где-то у самого дна океан боли. В словах этих песен гораздо больше нерва, чем в иных рок-н-ролльных визгах и криках. В треке "One of These Things First" («Одной из этих вещей поначалу»). В тексте этой песни Ник сокрушается по поводу возможностей, которые существуют лишь в его воображении:
Я мог бы быть матросом
Или поваром
Настоящим любителем жизни
Я мог бы быть книгой
Указателем или часами
Простым как чайник
Твердым как камень
Я мог бы быть здесь и сейчас
Я был бы, должен бы. Но как?
Я мог бы быть одной из этих вещей поначалу
Я мог бы быть твоим почтовым ящиком
Или твоей дверью
Я мог бы оставаться рядом с тобой
Мог бы задержаться подольше
Я мог бы быть твоей статуей
Или твоим другом
Я мог бы быть одной из этих вещей поначалу
Забавно, что композиция “Hazey Jane I” («Хейзи Джейн – первая часть») завершает первую сторону виниловой пластинки. А вторая часть “Hazey Jane II” идёт вторым треком. Как-то слишком вычурно и претенциозно? Да нет. Просто вот таков он был, непонятый при жизни, да и не стремившийся быть понятым Ник Дрейк.
Вторую сторону виниловой пластинки открывает заглавная инструментальная композиция Bryter Layter. Ярче будет чуть позже – примерно так можно перевести это словосочетание, в котором кроется потаенное и несбыточное желание автора.
Трек “Northern Sky” со второй стороны виниловой пластинки - лирическая баллада, открывающая нам ещё одну сторону истинного Ника Дрейка. Записывался это трек при активном участии Джона Кейла, весьма уважаемого Ником Дрейком музыканта, клавишника группы The Velvet Underground. Оттого и звучит этот трек отчасти напоминая творения этого нью-йорского коллектива.
Я ещё никогда не ощущал настолько безумной магии,
Я никогда не видел лун, понимающих смысл моря,
Я никогда не держал эмоции у себя в руках
И не ощущал нежный бриз на вершине дерева,
Но теперь ты рядом,
Озаряешь моё северное небо.
О Нике Дрейке советским меломанам практически ничего не было известно. Доходили смутные слухи из каких-то пространных музыковедческих статей, но ни музыки, ни песен никто из нас не слышал. Лично до меня творчество Ника Дрейка дошло уже с наступлением эпохи Интернета. Я был им сражён. И это при том, что объяснить магию воздействия этих песен на собственное сознание, подсознание и психосоматику я не мог. Я просто слушал и вслушивался в голос и гитару Ника так, как слушают и вслушиваются в музыку океанских волн и журчание лесного ручья, и треск сухих поленьев у очага в лютый мороз.
Первым альбомом Дрейка в моей коллекции стал как раз Bryter Layter. На протяжении нескольких месяцев я наслаждался исключительно им – эта музыка будила во мне какие-то скрытые очаги тихой почти печальной, но всё же, жизнеутверждающей светлой радости. А потом – памятуя, что радостью нужно делиться, я оторвал альбом от сердца и подарил его одному своему хорошему другу – мне хотелось, чтобы и он ощутил то волшебство, какое заключено в звуковых дорожках этой пластинки.
Собственно роком музыку Ника Дрейка назвать, вроде бы, нельзя. Но в том-то и дело, что рок – это не столько стиль или жанр, это образ мышления, который позволяет существовать в этом безумном, безумном, безумном мире. И в этом смысле Дрейк даже бОльший рокер, чем какой-нибудь брутальный, весь затянутый в кожу рок-кумир, поющий насквозь лживые слова про мир и любовь лишь для того, чтобы понравиться публике и продать свои записи.
Ник Дрейк родился 19 июня 1948 года. И рос в принципе обычным мальчуганом в меру активным, в меру успевающим и даже сверх меры спортивным (особенно преуспел он в регби и беге). Музыкальность его до поры до времени разивалась как бы параллельно обучению в школе и в колледже. То есть при всей своей огромной занятости он ещё и в рок-группе успевал принимать участие (группа называлась The Perfumed Gardeners («Надушенные садовники») – Ник играл на фортепьяно, саксофоне и пел иногда. Исполняли они, кстати, ритм-н-блюзовые кавера из репертуара групп Yardbirds и Manfred Mann. В их составе одно время состоял и Крис де Бург, но по причине чересчур коммерческих умонастроений был с позором изгнан из группы.
Лишь в 1965 году (в возрасте 17 лет - sic!) Ник приобрёл свою первую акустическую гитару за 13 фунтов и начал учиться играть на гитаре. Всё бы и проистекало таким вот образом, обычным для любого начинающего рок-музыканта. Если бы однажды Дрейк не ощутил в себе поэтическую силу – ту самую силу, которая заставляла петь и импровизировать древнегреческих сказителей аэдов, средневековых менестрелей и бардов. Ник начинает писать собственные песни, которые представляют собой вполне законченные и самодостаточные произведения с глубокими поэтичными текстами и пышными мелодиями. Они даже вокально-инструментального сопровождения не требуют. С этого момента и начинается взлёт и одновременное падение Ника Дрейка.
С одной стороны, он прекрасно творит, прекрасно исполняет собственные песни. Но, с другой стороны, его уверенность в собственных силах вместо того, чтобы возрастать, только уменьшается, практически обратно пропорционально росту его мастерства.
Почему так происходит – вопрос к специалистам-психологам. Но есть одно объяснение, которое мне кажется вполне реальным: требовательность Ника к самому себе была такова, что она блокировала все его коммуникативные возможности. Он с огромным трудом находит контакт с аудиторий в зале поначалу. А в конце исполнительской карьеры он вообще как будто находился в параллельном измерении: во время выступления Дрейк по нескольку минут перенастраивал гитару, не замечая того, как раздражает зрителей своим перфекционизмом и полным наплевательством на развлекательную сторону концерта.
И всё-таки его нелюдимость не касалась одного человека – Джо Бойда, самого близкого по духу и самого верящего в Ника Дрейка человека. Ник полностью подчинился диктату Джо Бойда как продюсера. Вот вам пример того, как шла работа над записью альбома Bryter Later.
Рассказывает Джо Бойд: «Одной из тех вещей, которые повлияли на мой подход к Нику, была первая запись Леонарда Коэна... мне очень нравилась одна его песня «Прощай, Марианна»… И эти женские голоса, которые издеваются над его словами… там где-то за его спиной… такой контраст между их нахальным пением и его деликатностью…
Когда Ник мне сыграл партию хора в песне «Poor Boy» - «О, бедный мальчик, как он себя жалеет…», он это спел, и сразу же мне в голову пришла идея… Я сказал: «Ник, давай найдем девушек, чтобы они спели эту строчку, а ты будешь им отвечать… в начале этой партии хора…». А он просто посмотрел на меня и спросил: «Ты уверен?». Я сказал: «Да, уверен». И он сказал: «Э-э… ладно…». Так на бэк-вокалах появились две темнокожие соул-певицы Пи Пи Арнольд и Дорис Трой.
Подобную лояльность Дрейк допускал только в отношении Бойда.
За всю свою жизнь он дал всего лишь одно мучительное интервью, уступив настойчивым просьбам журналиста, но при этом ни разу не взглянув тому в глаза (случилось это через неделю после выхода альбома Bryter Layter, интервью должно было стать частью рекламной компании, к которой сам Ник не проявлял ни малейшего интереса). Всё, что он хотел сказать, было сказано в его песнях.
Позднее Ник Дрэйк записал ещё один альбом Pink Moon, уже полностью сольно, без поддержки других музыкантов и без Джо Бойда – в сопровождении одной собственной гитары. Альбом не имел никакого успеха, повторив судьбу двух его предшественников (наибольшим тиражом, около 3-х тысяч экз. был распродан лишь альбом Bryter Layter). После этого Ник совершенно разочаровался в музыкальной деятельности и уехал из Лондона, к родителям. Правда, он всё же вернулся в студию незадолго до своей смерти. Записал несколько песен, которые долгое время оставались неизданными. Умер Ник от передозировки антидепрессантами в 1974 году. Ему было всего-то 26 лет. То есть даже в пресловутый клуб 27-летних мертвых рок-звезд он не вошёл. Впрочем, он никогда и не был рок-звездой. И не хотел ей быть.
Он хотел творить. Но стремление к творчеству на фоне отсутствия какого бы ни было признания вызывало у него прогрессирующую депрессию.
Он пел не про себя и не от себя. Он пел для себя. И в этом заключалась его главная проблема. Ник Дрейк не желал думать о том, как донести эти песни до слушателя – для него любая мысль об имидже, методе подачи, рекламе, пиаре и прочих вещах, которые напрямую не связаны с творчеством, отождествлялась с коммерцией, чего он вообще не понимал, не признавал и о чём знать не хотел. Коммерческая сторона шоу-бизнеса для него как будто и не существовала вовсе.
Окружающий мир был слишком жесток для его тонкой и чрезвычайно чуткой душевной конституции. В 2000 году о Дрейке был снят документальный фильм. Он получил название «Слишком тонкая кожа» – на мой взгляд, всё объясняющее.
Нежная кожа – реагирует на агрессивную среду аллергическими реакциями. Нежная душа, практически не защищенная тонким слоем кожи, истирается, как подметка, от трения о внешние обстоятельства.
Его диагноз – то ли обостренная интроверсия, то ли реверсивный аутизм, то ли крайняя степень гордыни, переросшая в сомнамбулическую мизантропию. Хотя последнее – это уже домыслы злопыхателей. Его последний концерт закончился очень странно. Он сыграл первый номер, а потом что-то переключилось у него в мозгу: он играл песню “Fruit Tree” и вдруг прервался на середине. Взглянул невидящими глазами в зал, о чём-то думая, по привычке втянув голову в плечи. А потом просто ушёл со сцены. Как оказалось, навсегда.
В русском роке есть поэт и музыкант чем-то похожий на Ника Дрейка. У них разные песни, с совершенно непохожим смыслом. Но у них очень близкое настроение, атмосфера, которую определяет боль. Боль за несовершенство окружающего мира. Я говорю об Александре Башлачёве, гениальном поэте русского рока. В конце своей жизни СашБаш, как и Ник Дрейк также утратил связь с суетой действительности, а последний концерт стал для него настоящей пыткой (это видно на документальных кадрах). Оба не признанные при жизни – они не могли найти для себя места под солнцем по той причине, что этого места среди духовных нечистот современной цивилизации для них просто не было. Дрейк и Башлачёв – они из другой галактики.
Своим творчеством Ник Дрейк оказал значительное влияние на всё движение «новой волны» в её интеллектуальном проявлении, на таких исполнителей, как Роберт Смит, Ник Кейв, Кейт Буш. Считается, что Дрейк – из той категории гениев, которых называют «проклятыми поэтами». Но, честно говоря, в его песнях столько неугасимого света, что отнести его к собратьям по перу и гитаре, испепеливших свою жизнь в огне страстей, невозможно. Ник Дрейк сам по себе.