Рецензия Марии Лескинен — доктора исторических наук, ведущего научного сотрудника Института славяноведения РАН — на книгу Светланы Григорьевны Тер-Минасовой.
Вероятно, в каждом поколении склонные к рефлексии люди стремятся оставить записи о своей жизни. Зачастую одной из причин, побудивших их к написанию мемуаров, становится желание рассказать не только о своей жизни и судьбе, но и о Времени (в особенности, когда оно обретает статус Эпохи), наполненном важными историческими событиями или революционными преобразованиями. Как ни странно, видимо, нет ни одного поколения в Европе, которому удалось бы прожить свой век в каком-то ином — прекрасном, мирном и бесконфликтном состоянии, счастливо избегнув потрясений и страданий.
Советский период в отечественной истории — не исключение. И именно через 30 лет после его официального окончания воспоминания о жизни в СССР обретают особую значимость и вызывают понятный интерес. Что-то забыто, что-то, напротив, помнится, о чем-то хочется говорить как о прекрасном и идеальном. Одни критикуют его, а другие стремятся восстановить объективный взгляд, указывая на противоречия, не отменяющие индивидуальных возможностей, обретения благополучия и успеха. Словом, двух красок недостаточно для описания, но перспектива видения своего прошлого определяется отправной точкой нынешнего взгляда, который всегда субъективен.
«Времена не выбирают, В них живут и умирают…» — эти строки поэта Александра Кушнера стали крылатым выражением. Выбрать время нельзя: оно всегда дается, но найти в нем свой путь — вечная задача. Известный философ и культуролог Георгий Дмитриевич Гачев любил выражение «советская Атлантида» («толща советской цивилизации велика есть. Тонет ее Атлантида…», — писал он в 1990-е годы). Наверное, сейчас, когда уходит поколение тех, кто не просто жил в советское время, но и деятельно созидал эту «толщу», особое место приобретают мемуары и заметки людей, состоявшихся при «советской власти». Это прежде всего наиболее заметное и отчетливое в некоем противоречивом единстве поколение шестидесятников — поколение, особенное не только в СССР, но и в Европе в целом. Это — дети войны, вступившие в жизнь в радостные и энергичные годы всеобщего подъема, надежд и грандиозных достижений.
К этому поколению относит себя мемуарист Светлана Григорьевна Тер-Минасова — человек, чья судьба изначально и навсегда оказалась связана с Московским государственным университетом имени М. В. Ломоносова, — доктор филологических наук, заслуженный профессор МГУ, педагог, ученый, организатор и вдохновитель инновационного направления в современном образовании, создатель нового факультета иностранных языков и регионоведения.
Второе, дополненное издание книги «Воспоминания Динозавра» (первое: Тер-Минасова С. Г.Записки Динозавра. М.: Слово/Slovo, 2015. 336 c.; 24 c. ил.) структурно состоит из двух частей, которые посвящены советской и постсоветской эпохе. Именно 1991 год, год распада СССР, оказался переломным и в судьбе Светланы Григорьевны. Впрочем, как и для миллионов жителей страны.
Книга написана и читается на одном дыхании. В ней отразился характер и дух ее автора — повествование плавное, не всегда соблюдена строгость хронологической последовательности событий, но зато стиль и язык мемуариста завораживают. Кажется, что это запись устного рассказа собеседника, который делится с тобой — щедро и необычайно откровенно — пережитым и переболевшим. Однако неверно было бы охарактеризовать книгу в пушкинском духе «ума холодных наблюдений И сердца горестных замет», — как зачастую представляют свой жанр создатели автобиографических записок. Такое определение совсем не подходит к живому, эмоциональному и художественному стилю изложения Светланы Григорьевны. Но вот «собранье пестрых глав» вполне соответствует избранной мемуаристом форме.
В книге отчетливо заметны три параллельных «течения», три пласта повествования. Первое — факты и события из биографий многочисленной — дальней и ближней — родни, перипетий судеб двух родительских кланов начиная с дореволюционных времен. Эти даже сдержанно перечисленные сведения настолько красноречивы и самодостаточны, что впечатляют в равной степени и специалиста-гуманитария, и неискушенного читателя. Однако каждый из фактов сопровождается конкретными рассказами (или, напротив, тщательным опасливым умолчанием) живых участников событий. Такие истории, очевидно, повторялись в течение десятилетий не единожды, став семейными преданиями. Они представляют самостоятельную ценность во всех отношениях. Ведь зачастую данные «сюжеты» расходятся с фактами официальной биографии и сведений из трудовой книжки, и только позднейшие изыскания могут установить нестыковки и расхождения разного рода и (увы — типичное для периода 1920-х–1950-х годов) сознательное стремление изменить даты и имена, социальное происхождение, участие в отдельных событиях и пр. Дополнительный «культурный слой» создается рассуждениями самого автора воспоминаний — предположениями о линии жизни предков, приведших к появлению ее на свет.
Второе течение — автохарактеристика повествователя, его размышления о своем становлении, своих побуждениях, идеалах и целях — обязательная для современных мемуаров оптика, дающая возможность описать себя. В данном случае без приукрашивания и горделивого приписывания успеха исключительно собственным талантам и достоинствам.
Третья «линия» — это образ Времени. Точнее, нескольких исторических эпох, которые определили спектр возможностей, горизонты ожиданий и направления усилий автора. Такой настрой, такая внутренняя логика мемуариста становятся важной особенностью изложения, вводя в комплекс персонажей, действующих лиц, героев и антигероев Время как наделенный определенными характеристиками субъект. Вряд ли это изначальный замысел Светланы Григорьевны, однако, на мой взгляд, именно Время обретает в книге характерные черты, которые диктуют образ жизни и варианты выбора, но не подчиняют, не заслоняют личность автора, а служат для него источником обретения внутренних сил, энергии противодействия препятствиям и трудностям.
Хронологически выделяются четыре части. Первая — история двух семей до рождения повествователя. Вторая — детство, юность, учеба и обретение профессии, третья — «советский» этап жизни. Наконец, четвертая — постсоветская реальность глазами профессора МГУ.
История семьи и непредсказуемая вязь судеб ее членов разбирается Светланой Григорьевной нежно и с любовью, но без сусальной идеализации. Эта часть книги напоминает увлекательный вид исторического расследования, в который умело вкраплены действительные происшествия из жизни разных людей, чрезвычайно разноплановые по жанру: почти детективные истории сменяются любовными романами, трагедии завершаются невероятными удачами, бегство от череды несчастий — счастливым спасением, и именно отношения и помощь людей предстают в конечном итоге главным, определяющим стержнем чудесных совпадений и удивительных схождений. Люди, а не политический строй или общественные устои, становятся главными созидателями судеб в прошлом — прежде всего карабахской линии предков автора. Эта вера в человека и его добро оказывается путеводной звездой и в жизни мемуариста.
В воспоминаниях послевоенного детства и юности автор обращается прежде всего к истории формирования характера, идеалов и интересов девочки из московской семьи, определивших, как кажется с высоты прошедших лет, и стремления, и будущий профессиональный путь, и отношение к науке. В этой части поражает противоречие (впрочем, кажущееся): образы истории времени «сталинского» и «оттепельного», которые можно считать сегодня стереотипными, отражены в воспоминаниях лишь по касательной. На первом месте — внутренняя жизнь девушки, которая, с одной стороны, мало чем отличается от сверстниц, энергичных и деятельных, для которых трудности быта и повседневной жизни не находятся в центре внимания, так как они погружены в иные сферы, выше всего ценя общение, дружбу, солидарность, знания. А, с другой стороны, мы понимаем, что такая возможность создается трепетной заботой и чуткостью родителей и поддержкой большого «клана» в целом. Именно такое — почти волшебное — защитное поле служило гарантией уверенности и счастливой смелости молодой Светланы, отдаляя от нее всегда драматичное столкновение с реалиями взрослой жизни.
Новый этап связан с поступлением в МГУ (филологический факультет), определившим всю дальнейшую личную и творческую судьбу автора, которая прошла путь от преподавателя до профессора кафедры английского языка филологического факультета. А в 1988 году Светлана Григорьевна стала деканом нового факультета иностранных языков МГУ (в 2005 году переименован в факультет иностранных языков и регионоведения); с 2012 года она — его президент.
Эта часть повествования чрезвычайно интересна для тех, кто имел отношение к учебе или работе в МГУ. Читателю открываются потрясающие детали «быта и нравов» преподавательской и студенческой среды: отношения в коллективе и способы достижения педагогического и личностного успеха в главном и самом престижном вузе страны, а также неизбежный выбор между стратегиями конформизма и принципиальности. Светлана Григорьевна умело пользуется жанром «исторического анекдота» (или, как называла его Анна Ахматова, «пластиночек» как разновидности устных мемуаров): случаи из своей жизни, в которых нет необходимости расставлять акценты или давать оценки участникам и их действиям — читатель/слушатель делает их сам. Например, о коллегиальных отношениях на родной кафедре, о стиле руководства (эта изнанка в нейтральном изложении автора порой вызывает изумление: как такое было возможно?), о том, как понималась методика преподавания иностранных языков в позднесоветскую эпоху. Однако каждый их таких элементов становится фрагментом пазла большой картины — образа эпохи в отдельном социальном срезе. Нанизанные прихотливо, по выбору памяти и пера, они создают местами причудливый, местами строгий узор.
Мемуарист не обходит стороной семейные и личные обстоятельства, иногда с невероятной откровенностью, но с неизменным юмором рассказывая и о том, что теперь анализируют исследователи гендерной проблематики: какие трудности приходилось преодолевать женщине, стремившейся сочетать без потерь выполнение семейных обязанностей, «добычу» всего для повседневной жизни с необыкновенно энергозатратной преподавательской работой и научным творчеством — сохраняя при этом достойный облик, не теряя оптимизма, вдохновения и любви к близким и к своему делу. Смешные и драматические истории сменяют друг друга, оставляя впечатление о потрясающем жизнелюбии, твердости характера и самоиронии, позволяющим преодолеть сложности быта и взаимоотношений. Однако современницы, узнавая в этих описаниях и себя, могут поспорить с автором или разглядеть иные смыслы в отдельных деталях.
Думаю, что в случае переиздания книги было бы полезно снабдить ее пояснениями к тексту в виде комментария, необходимого для читателя совсем другой эпохи. Ведь именно такая «женская» вариация жизненного пути Профессионала с большой буквы создает образ преодоления, но, как типично для того поколения женщин, они не осознавали его в категориях «борения», столкновения с «сексизмом», постоянного выбора между «домом» и «службой» и пр. Хотя — я уверена — для исследователей советского габитуса и гендерного этоса поведения эти воспоминания послужат значимым историческим источником.
Перед автором, филологом-англистом, довольно рано встала ключевая проблема методологии обучения иностранным языкам. Ее пересмотр — а именно вопрос о том, как учить языку в отрыве от объяснения культурной специфики его носителей, — привел в итоге к созданию нового факультета. Сегодня такой разрыв не представляется возможным. Но в 1970-х–1980-х годах данная задача при обучении иностранным языкам, даже для будущей профессиональной деятельности, формально не ставилась. Осознание необходимости принципиально иного подхода к пониманию языка через культуру и культуры через язык, стремление закрепить комплекс историко-культурных знаний в методике преподавания — одна из заслуг Светланы Григорьевны. Но и об этом она пишет очень легко, с неизменным юмором.
Еще одна важнейшая особенность педагогических и теоретических исканий автора — исследование проблем межкультурной коммуникации. Вряд ли нынешняя молодежь может представить, что несколько советских десятилетий обучение иностранным языкам вообще не предполагало возможности использовать это знание в прикладных целях. Отсюда — забавные и неловкие ситуации и коммуникативные казусы, в которые попадали даже блестящие преподаватели МГУ, когда впервые оказывались в стране изучаемого языка. Таких примеров мемуарист приводит немало. Это также стало своеобразным вызовом ее профессиональному мастерству — учить не только говорить, но и понимать и быть понятым адекватно; осознавать особенности национального менталитета и (что немаловажно!) этикета; умение себя держать и вести в ином окружении. Язык — не только свод грамматических правил и лексический запас. Банальная сегодня мысль, но в 1970-е –1980-е годы ее приходилось отстаивать.
И, наконец, — взлет реализации идей и планов — Перестройка, девяностые годы. Апогей зрелости в жизни, в профессии, в карьере. Страницы, описывающие то время, почти ощутимо передают радость, эйфорию, необыкновенный подъем. Минуты этого счастья описаны автором в рассказе о выступлениях в разных странах мира, в разных аудиториях. Светлану Григорьевну приглашают по всему миру на многочисленные конференции. Она обретает круг друзей за рубежом. Еще один способ преодоления границ — признание коллег, дружба с ними, вдохновение от радости сотрудничества и соратничества. Верность этой дружбе Светлана Григорьевна сохраняет и поныне, считая своим долгом упомянуть о каждом с благодарностью и признательностью.
В 1990-е –2010-е годы она погружается в освоение англоязычного мира от Канады до Австралии, общается с учеными-филологами и коллегами-педагогами, создает новые стандарты преподавания иностранных языков, в которых знание культуры и истории неотделимо от обучения устной речи и письменному языку. Во главе своего факультета она ведет его рукой опытного штурмана, объединяя вокруг себя преподавателей разных языков, включая и русский.
Много места уделяет автор теплым воспоминаниям о друзьях, коллегах, единомышленниках. Но это не только дань памяти и благодарность ушедшим и ныне живущим. Поддержка, участие, помощь — жизненно важные условия, без которых мемуарист не мыслит своей судьбы. Вообще, интерес к людям, несомненный талант в общении (может быть, в этом кроется и обращение к проблемам межкультурной коммуникации?) — яркая индивидуальная особенность Светланы Григорьевны, отличающая и ее способ изложения.
В этой части — пожалуй, более, чем в других, — нашли отражение некоторые известные факты и тенденции экономической и политической жизни страны, обусловленные «сменой вех» в идеологии, ценностях и культуре. Но человеку, чье детство выпало на войну, юношество — на «оттепель», а зрелость — на так называемый «застой», трудности «капитализации» возможно и реально было преодолеть достойно, не предав себя и свои идеалы. Характер, организованность, воля, опыт и мудрость, знания и убежденность в верности избранному пути не называются впрямую, но прочитываются именно так.
Лично меня поражает внутренний стержень женщин-ученых поколения шестидесятников. К нему принадлежала и моя мама, того же 1938 года рождения, тоже выпускница МГУ и ученый, верившая в Образование и Науку и всего добившаяся своим трудом, упорством и сохранившая до последних лет юношеский идеализм.
Такая жизненная устойчивость, сильная вера в завтрашний день и в возможность изменить его сегодня своей энергией и самоотдачей, какой-то незамутненный, ясный и чистый источник нравственных убеждений, сила и неиссякаемость которых — в Семье, в крови дедов и прадедов и в собственных детях, — все эти качества проступают сквозь совершенно различные описания автором людей и событий, семейной жизни и научной повседневности. Опора таких людей — в них самих, они не ждали и не требовали перемен, они совершали их вопреки давлению, вопреки неблагополучным обстоятельствам.
Не станем ни идеализировать, ни морализировать — в подобных представлениях о своих силах есть и другие стороны. Но нельзя не признать, что интеллектуальная честность, творческая требовательность и мудрость отличают наших предшественников.
Книга С. Г. Тер-Минасовой дарит читателю ощущение радости, заряжает энергией и воодушевлением. Но главное — в ней оживает образ уникального поколения «счастливых динозавров», которому мы многим обязаны.
Мария Лескинен
Приобрести книгу «Воспоминания Динозавра» с автографом автора можно ЗДЕСЬ