Утром Лиза поняла, что умирает. Она лежала в постели и чувствовала, что сердце бьётся всё реже и тише, как бы с пробуксовкой, а потом наступил его последний толчок. И всё.
- -Как хорошо, что так, -подумала Лиза, -без грязи и боли. Спасибо, Господи
Стало бело и тихо. И легко, невесомо...
И вдруг через открытые двери услышала голос своей двенадцатилетней внучки:"Бабушка, я есть хочу! "
И потягивание, какое бывает только у молодых организмов.
-У-у-у-у-и! С одновременным разминанием всех жилок, косточек, мышц и голоса.
И столько в этом "у-у-у-и-и! " было радости жизни, требовательности и безусловного права на эту жизнь, что это чувство не поместилось в комнате внучки и прошло в комнату Лизы, завалило её волной любви и к внучке, и к жизни, и к этому вкусному летнему воздуху из открытого окна...
Лиза вдруг резко вдохнула этот прохладный воздух, одновременно приподнимаясь и улыбнулась сквозь слезы. Как будто тонула и вынырнула к солнышку.
-Доброе утро, родная! Гренки с какао будешь?
А голодный, давно проснувшийся муж потребовал чего-нибудь посущественней. И получил макароны с сыром и яичницу.
А себе Лиза налила какао и ушла в комнату. Залезла с ногами на кресло и пила маленькими глотками тёплый мягкий напиток и слушала за окном птиц, смотрела на букет пионов на окне и просто была тихо счастлива.
-Спасибо тебе, Господи! Спасибо тебе, внученька! Спасибо всему миру!
А вечером сидела на балконе с подругой, держала в руке бокал вина такого же цвета, как небо на закате и улыбалась.
Подруге о том, как она умирала, рассказывать не стала. Да и что рассказывать? То ли сон, то ли явь, то ли репетиция.
Но бояться неизбежного перестала. Просто всё стало ярче и хотелось подольше остаться здесь.
Ну как на море в отпуске. Все же знают, что он скоро закончится, но не грустят, а радуются каждому мгновению.
"Цветы последние милей роскошных первенцев полей... "