Сможет ли дочь витебских ювелиров из Беларуси – девушка из порядочной еврейской и очень обеспеченной семьи – найти себе достойного супруга? Без сомнения, она могла бы и даже должна была бы это сделать. Но Бася-Рейза (она же Белла) Самойловна (она же Шмуйлова) Розенфельд (годы жизни 1889-1944) рассудила по-своему.
Она полюбила бедного художника Мовшу Хацкелечива (впоследствии Моисея Хацкелевича и Марка Захаровича) Сегала (или же Шагала; годы жизни 1887-1985) и отдала ему своё сердце. Сильно девушка не торопилась. Она училась, писала письма любимому и всё ждала, когда же он, наконец, вернётся в родной Витебск. Белла свято верила: именно он один ей и нужен – этот «яркий молодой человек лет двадцати пяти на вид, со странными и широко раскрытыми глазами, выглядывающими из под его растрёпанных кудрей», второго такого уже точно не будет.
Две революции, две Мировые войны, бедность и богатство, частые путешествия – Белла Розенфельд – верная муза и жена Марка Шагала – была рядом с ним почти три десятка лет. Его Ангел, его символ любви почти во всех его картинах, нежная, умная и красивая, Белла понимала Шагала, как никто другой, и принимала его таким, какой он есть на самом деле. Ни одно его творение не было написано без её одобрения, художник буквально боготворил девушку и сильно любил её, как уже никого после, причём вплоть до конца своей долгой жизни, длиной почти что в век.
Несмотря на известные всем биографические данные, разница в возрасте между Марком и Беллой составляла всего лишь два года: Шагал родился 7 июля 1887, а Белла – 14 декабря 1889, а не 1895 года, как и по сей день считают многие искусствоведы. Оба выросли в одно и то же время в Витебске – городе на окраине оседлой области, выделенной в XVIII столетии специально для еврейского населения Российской империи лично императрицей Екатериной II (годы жизни 1729-1796). Город десятков христианских церквей и синагог, названный художником Ильёй Ефимовичем Репиным (годы жизни 1844-1930) «Русским Толедо», Витебск дал приют тысячам евреев, когда-то составлявших более половины его населения. Именно в этом городе, который смотрел с высоких берегов на быструю реку Двину, говорил на идише и закрывал по субботам двери почти всех контор и магазинов (ибо Шаббат – святой день), и родились оба героя нашей сегодняшней истории.
Маленький Мойша Сегал проживал в районе Пескавачиков – бедной окраине, не лучше деревушки – там, среди шатких и хлюпких деревянных домиков, свободно гуляли куры и козы. Семейство Розенфельдов было купцами, отдававшими дань витебскому быту: ювелиры жили в самом центре города и держали в своём сарае корову, которую всегда брали с собой на дачу. Когда-то давно Витебск был довольно крупным городом с несколькими театрами, городским симфоническим оркестром и целой художественной школой, за основание которой отвечал Иегуда Пен (или же Юдель [Юрий] Моисеевич Пэн; годы жизни 1854-1937).
Бася и Мойша принадлежали к абсолютно разным сословиям, но оба выросли в атмосфере любви. Молодая и энергичная Фейга-Ита Сегал просто обожала своего первенца, отдавая ему всю свою любовь, которую не очень-то поддерживал её более степенный и спокойный муж Хацкель. В 1912 году Шагал писал своим сёстрам такие слова:
«Мечтательность свою я взял от нашей матери».
Внимание, любовь, лакомый кусочек – Фейга-Ита всегда баловала своего любимого Мойшу – голубоглазого и кудрявого красавца, невольно выделяя парнишку среди своих остальных девяти отпрысков. Эта глубокая внутренняя связь с матерью останется у Шагала навсегда, и в его картинах будет звучать глубокая «женская» нота. Мать была энергией и движением первой половины его сознательной жизни; а отеческие задумчивость и размеренность пришли к Марку уже в зрелые годы.
Жёсткая и расчётливая, всегда занятая своим собственным ювелирным магазином – мадам Фрида Розенфельд по-своему любила свою младшую дочь, среди восьми потомков в общем. Самой Басе она особо этого не показывала, но всячески баловать малышку мужу и другим близким уж точно не запрещала.
Бытие обеих семей было сосредоточено вокруг религиозной жизни, обычаев, традиционных блюд и еврейских праздников. Любовь к людям и животным, песни и танцы, радость и интуитивное общение с Богом – всё это обязательно присутствовало в жизни хасидов, оно приводило человека и природу, окружающую его, в состояние внутренней гармонии. С годами Марк привнёс это и в свои картины, а Белла – непосредственно в их семейную жизнь.
Мать прикупила будущему художнику местечко в гимназии, но Шагал делал хорошие успехи исключительно в геометрии и рисовании. Художественное образование он начал получать в Художественной Школе Иегуды Пена. Академизм и натурализм, которым был привержен его учитель, совершенно не вдохновляли Шагала. Однако, будучи весьма талантливым студентом, Марк заплатил Пену только за первые два месяца обучения, и всё. Шагал бунтовал цветом, линией, штрихом и композицией. Он ещё не понимал, как это сделать, но уже точно знал наперёд, как ему рисовать не хочется. От архаичного жанра Пена молодой Шагал последовал к собственной театральной выразительности и одухотворённости еврейской жизни.
Тем временем Белла старательно осваивала французский и немецкий языки в Алексеевской Женской Гимназии, которую в итоге окончила с серебряной медалью. Это дало еврейской девушке прекрасную возможность продолжить обучение в Москве или же Санкт-Петербурге. В 1900 году, после небольшого перерыва, вновь открылись Московские Высшие Женские Курсы (известные также как Курсы Герье – с отсылкой к имени их основателя и директора, историка и профессора Московского Университета – Владимира Ивановича Герье [годы жизни 1837-1919]).
В 1907 году две подруги – выпускницы Витебской Алексеевской Гимназии – Бася Розенфельд и Тауба Брахман – ходатайствовали о зачислении их на Курсы Герье в Москве. Бася сильно интересовалась историко-философским факультетом, где она специализировалась на русской литературе, изучала психологию и логику, а также историю самой философии. Обучение стоило 100 рублей в год – такие расходы родители Баси позволить себе, конечно, могли. Очевидно, что именно тогда Бася и стала Бертой, а ещё позже – Беллой; Тауба Брахман стала Теей; а Мойша Сегал стал в итоге Моисеем Шагалом. В самом начале XX века многие молодые евреи пытались сменить своё имя на русское, дабы не выделяться из толпы.
Подруга Беллы – Тея Брахман – родная дочь витебского аптекаря – отозвала свои документы с Курсов Герье и уехала в Санкт-Петербург, где поступила на Курсы Бестужева (в принципе, те же самые, что и в Москве, только в Петербурге). Она познакомилась с Шагалом ещё в Витебске – их связующим звеном стал Виктор Меклер – однокурсник Марка по гимназии, плюс ко всему, тоже начинающий художник. Когда Шагал и Меклер прибыли в столицу России, их общение возобновилось. Тея стала «третьим романом» в жизни ещё молодого Шагала и его моделью той поры. В своей книге «Горящие Огни» Белла так вспоминала о близкой подруге:
«Весёлая, общительная и готовая петь без умолку. Шутки у неё едкие и сочные. И за всё это её любят всё больше и больше. Тее нравятся компании мальчиков, она целует их прямо в губы и ругается с ними. А к девочкам она относится с нежностью. Она может часами любоваться длинной шеей или же красивыми руками человека. Есть ли что-нибудь, чего Тея не умеет? Она играет на фортепиано, в карты, говорит по-немецки, знает наизусть поэтические новинки. Она и сама пишет. В пространных посланиях на исписанных со всех сторон листах бумаги, которые я получала от неё, всегда были самые последние стихи».
Марк Шагал познакомился со своей будущей женой в 1909 году в Витебске, куда приехал погостить из Петербурга. Первая встреча состоялась в доме их общей подруги – Теи Брахман. Белле было девятнадцать лет, тогда как Марку исполнилось двадцать два. Сам Шагал прекрасно описал сию встречу в своей книге «Моя Жизнь».
«… эта так некстати появившаяся подруга, её мелодичный голос, словно из другого мира, меня как-то волнует.
Кто она? Мне действительно страшно. Нет, мне нужно обязательно подойти и поговорить с ней.
Но она уже прощается. Она уходит, едва взглянув на меня.
Мы с Теей тоже выходим на прогулку. И на мосту мы снова встречаем её подругу.
Она одна, совсем одна.
Меня тут же осенило: это с ней, а не с Теей, именно с ней я должен быть!
Она молчит, я тоже. Она смотрит – ох, её глаза! Я тоже смотрю. Будто мы уже давно знакомы, и она знает обо мне абсолютно всё: моё детство, мою теперешнюю жизнь и даже то, что со мной будет в дальнейшем; как будто она всегда следила за мной, была где-то рядом, хотя я и видел её впервые.
И я осознал: это моя жена.
На её бледном лице блестят глаза. Она высокая, очень высокая, черноволосая! Это мои глаза, моя душа.
В этот момент Тея стала отчуждённой и равнодушной. Я вошёл в новый дом, и он стал моим навсегда».
А в своих воспоминаниях Белла писала так:
«Я даже не смею поднять глаза и встретиться с ним взглядом. Теперь его глаза зеленовато-серые, цвета неба и воды. Я купаюсь и тону в них, прямо как в реке».
Год спустя Марк и Белла стали женихом и невестой. Розенфельды были против данного союза – Шагалы с их маленькой лавочкой совсем не ровня купцам с двумя огромными лавками. Ещё им не нравилось, что у будущего зятя часто краснели щёки, по их мнению, это было странно; и занятие его сомнительно; и картины буквально не от мира сего. Но Белла уже давно выбрала себе пару и настояла на своём. Наверняка она приводила в пример свою старшую сестру Хану – социал-демократку, которая вышла замуж за большевика и тем самым «проложила» путь младшей сестрёнке – Белле точно было на кого переложить ответственность, и она сделала это, но по-своему. Они вроде бы уже собирались пожениться, но Шагалу стало как-то грустно и то ли страшно, то ли по-настоящему тревожно. Отложив супружеские дела на потом, Марк уехал в Петербург учиться искусству у Леона Бакста (Лев Самойлович Бакст; годы жизни 1866-1924), а оттуда сорвался в Париж – столицу Франции.
Парень воскликнул:
«Париж, ты мой Витебск»!
Больше уже не было никакого стеснения, никакой даже маленькой попытки быть похожим на кого-либо. В его картинах светились цветовые симфонии: всё серое, коричневое, тусклое осталось в глубоком прошлом. Пришёл успех, художника, наконец, заметили, его имя всё чаще звучало в творческом сообществе Парижа.
А что насчёт Беллы? Проведя обычные летние каникулы вместе с мамой за границей, девушка вернулась в Москву, где продолжила учёбу. Помимо Высших Женских Курсов её сильно привлекала сцена, поэтому она отправилась на курсы актёрского мастерства в студию имени Константина Сергеевича Станиславского (годы жизни 1863-1938). А литературные амбиции Беллы отлично удовлетворялись сотрудничеством с московской газетой под названием «Утро России».
Более половины студенток Высших Женских Курсов составляли девушки из бедных семей, не выносившие тяжёлых бытовых и учебных трудностей. Некоторым из них не хватало денег на оплату обучения – их отчисляли без долгих разговоров, особенно это касалось девчат иудейской веры. Белла всё это выдержала с достоинством. Выпускные экзамены она сдала в ноябре месяце 1913 года, а в феврале 1914 успешно защитила диссертацию и получила диплом кандидата наук.
Все эти годы Марк и Белла не переставили переписываться. Шагал страдал, царапая слова на бумаге:
«Дорогая Белла, если бы я писал письма, как настоящий писатель, я бы их непременно рисовал. Мне очень стыдно за слова. Каждый раз приходится их исправлять. Но моя душа требует писать тебе, чтобы ты читала эти письма и писала бы мне в ответных речах обо всём, обо всём».
Смутная тревога 1914 года заставила Шагала всерьёз задуматься о возвращении на родину. Он приехал в Витебск на свадьбу сестры и понял, что от судьбы не убежать, так как чувства вспыхнули с новой силой, как будто и не было долгих лет разлуки. Год спустя, 25 июля 1915, он и Белла стали мужем и женой. А ещё через год у Шагалов родилась единственная дочь Ида (годы жизни 1916-1994).
Из книги Розенфельд «Горящие Огни»:
«Подожди, не двигайся…
Я всё ещё держу цветы… Ты набросился на холст, и он задрожал на кончиках твоих пальцев, о, бедняга. Кисти, обмакнутые в краски. Вокруг разлиты красные, синие, белые, чёрные брызги. Ты закружил меня в вихре красок. И вдруг ты оторвал меня от земли и оттолкнул себя ногой, как будто тебе стало тесно в этой маленькой комнатке… Ты протянул мне руку, я встала и поплыла под потолок. Ты запрокинул голову и повернул мою к своей. Там ты коснулся губами моего уха и тихо прошептал… И вот мы оба в унисон медленно парим в украшенной комнате, взлетаем прямо вверх. Мы хотим быть свободными, вырваться через оконные стёкла. Небо такое голубое, нас зовут облака».
Марк Шагал, стихотворение «Жена»:
«Ты волосы свои несёшь
Навстречу мне, и я, почуя
Твой взгляд и трепет, тела дрожь,
Тебя опять спросить хочу я:
Где давние мои цветы
Под хупой свадебной, далёкой?
Я помню: ночь, и рядом ты,
И в первый раз к тебе прилёг я,
И погасили мы Луну,
И свечек пламя заструилось,
И лишь к тебе моя стремилась
Любовь, тебя избрав одну.
И стала ты женой моей
На годы долгие. Сладчайшей.
Дочь подарила – дар редчайший
В наиторжественный из дней...
Благодарю, Господь высот,
Тебя за день, за месяц тот».
Белла отказалась от сценической карьеры, на годы забыла о литературе и посвятила всю себя мужу и дочери. Конечно же, ей было нелегко. Но первые годы супружеской жизни Шагалов были, скажем так, борьбой за выживание в безумном, судорожном движении Первой Мировой войны и Русских революций.
Родственники Беллы помогли Марку уехать в Санкт-Петербург и избежать службы в армии. В 1918 году Шагал был назначен комиссаром по делам искусств Витебской губернии. И снова родной город, он хоть и изменился, но зажил новой бурной жизнью. Шагал украсил Витебск в честь первой годовщины Октябрьской революции, причём сделал это с размахом и в своём собственном стиле. Он открыл Школу Искусств и дал своим ученикам свободу в раскрытии таланта. А далее следует продолжительное противостояние с Казимиром Севериновичем Малевичем (годы жизни 1879-1935), в котором побеждает создатель художественного стиля супрематизм.
Так как Париж стал для них недоступен, Шагалы были вынуждены переехать в Москву. Из-за того, что маленькой Иде нужно было хорошо питаться, Белла стала продавать украшения. Некоторое время художник преподавал в детских колониях, а затем создал знаменитые декорации для Еврейского Театра, которые впоследствии сохранил для потомков актёр и режиссёр Соломон Михайлович Михоэлс (годы жизни 1890-1948). Но всё же Шагал в главном себя так и не нашёл. Да, он много рисовал, но абстракционизм, который процветал в новом советском искусстве, диссонировал с его творчеством. Его называли «старожилом». Его, Шагала! Марк стремился в Париж, где мог творить всё, что хотел, и где его уже ценили.
Когда в Берлине (столица Германии) открылась выставка его работ, он направился туда вместе с семьёй, а в 1923 году Шагалы уже были в Париже.
Старые друзья, новые заказы – в Париже Шагал чувствовал себя легко и свободно. Он был несколько огорчён потерей всех своих работ, которые когда-то оставил в собственной парижской мастерской. Но художник быстро наверстал упущенное, и вскоре вся семья почувствовала себя вполне хорошо. Берта теперь уже навсегда стала Беллой на европейский манер. А Шагал всерьёз увлёкся иллюстрацией – он начал заниматься ею ещё в Берлине, когда иллюстрировал графикой свою книгу мемуаров под названием «Моя Жизнь».
В Париже творец проиллюстрировал для Амбруаза Воллара (годы жизни 1866-1939) книгу Николая Васильевича Гоголя (годы жизни 1809-1852) под названием «Мёртвые Души» и восстановил по памяти некоторые свои утраченные картины. Были заказы, имелись средства. Семья вовсю путешествовала по Франции, а в 1931 году Шагалы отправились в Палестину – на землю своих предков и своей веры. Вернувшись домой, Шагал приступил к иллюстрированию Библии. Его жизнь была полна творчества, а рядом всегда находились близкие ему люди – жена и дочь.
Из биографии художника:
«Марк Шагал написал несколько портретов своей жены с натуры. И около трёх тысяч картин, рисунков и этюдов, на которых её образ, так или иначе, изображается в виде летающих по воздуху женщин».
К середине 1930-ых атмосфера в Европе стала мрачной. Адольф Гитлер (годы жизни 1889-1945), пришедший к власти в Германии, проповедовал идеи нацизма; в Мюнхене прошла пресловутая выставка «Дегенеративного Искусства», где также были и картины Марка. В 1941 году, в самый последний момент, Шагалы, наконец-таки, решили уехать в Соединённые Штаты Америки. Многие художники, бежавшие из пламени европейской войны, селились в Нью-Йорке (штат Нью-Йорк, США). История отъезда не была совсем однозначной, как и сам Марк Шагал, уже привыкший к противоположному тому, чего от него ожидали другие.
В Америке Шагал работает в мастерской родного сына французского художника-фовиста Анри Матисса (годы жизни 1869-1954) – Пьера (годы жизни 1900-1989) – и заканчивает работы, начатые ещё в Париже. Он делает декорации к балету «Алеко» в постановке Леонида Фёдоровича Мясина (годы жизни 1896-1979); борется с испанским творцом Пабло Пикассо (годы жизни 1881-1973) за заказ на «Жар-Птицу» в постановке Джорджа Баланчина (годы жизни 1904-1983); однако композитор Игорь Фёдорович Стравинский (годы жизни 1882-1971) всё же выбирает эскизы испанского художника. Тем не менее, Шагал всё-таки делает к ней костюмы.
В конце августа 1944 года был освобождён Париж. Хорошие новости застали Шагалов в отпуске, и они вернулись в Нью-Йорк с мыслями о скором возвращении в столицу Франции. Неожиданно Белле становится плохо, и на следующий день Шагал спешно отвозит супругу в местную больницу.
Мы так никогда не узнаем, действительно ли ей отказали в помощи просто из-за того, что она была еврейкой, по крайней мере, так утверждал сам живописец. По словам Иды, всеми правдами и неправдами ей-таки удалось чудом раздобыть пенициллин – очень редкое на тот момент лекарство – и как можно быстрее приехать в ту самую больницу, где и находилась её мать. Как позже писала родственникам сама Ида:
«Когда я приехала с пенициллином, было уже слишком поздно. Мама была в коме, и умерла в шесть часов вечера. У мамы была стрептококковая инфекция в горле».
Однако официальные данные гласили, что причиной смерти Беллы Шагал стал диабет.
После похорон Марк Шагал был безутешен. Художник писал так:
«Когда Беллы не стало, 2 сентября 1944 года, в шесть часов вечера, разразилась гроза и непрерывный дождь лил на землю. В моих глазах потемнело».
Он корил себя за медлительность, девять месяцев не брал в руки кисти и отворачивал все свои холсты лицом к стене – он вспоминал её снова и снова. Её, единственную, своего ангелочка, свою любимую Беллу. На тридцатый день после кончины Беллы Шагал Комитет Еврейских Писателей, Художников и Учёных организовал в нью-йоркском концертном зале «Карнеги-Холл» поминальный вечер в честь неё, на котором присутствовало около двухсот друзей и знакомых семейства Шагалов.
Со временем Шагалу удалось преодолеть своё горе и с помощью дочери почтить память Беллы книгами с её воспоминаниями: Ида перевела тексты идиша на французский язык, а Шагал самолично сделал иллюстрации и написал к ним послесловие. Книга Беллы Розенфельд «Горящие Огни» вышла в свет в 1946 году, а вторая часть мемуаров под названием «Первая Встреча» была опубликована годом позднее. И никто не скажет о Белле лучше, чем её муж Марк Шагал, написавший к её книгам ещё и предисловие:
«Её влияние на моё искусство было велико, оно продолжалось многие годы. Но мне кажется, что что-то в ней потускнело, что-то отодвинулось. Я думал, что в сердце Беллы сокрыты сокровища, пропитанные любовью. Люди, стыдилась ли она меня или же ей просто всегда хотелось оставаться в тени? Пока она не услышала голос еврейской души, пока не увидела диаспору последних лет, и язык её родителей снова не стал её языком. На кого она похожа? Она ни на кого не похожа. Ведь она моя Башня-Беллочка с Витебской Горы, отражающаяся в реке Двине вместе с облаками, деревьями и домами. Вещи, люди, пейзажи, еврейские праздники и цветы – всё это её мир, и она говорит именно о нём».
В этом мире нашлось место и другим спутницам Шагала сразу после Беллы: одна из них родила ему сына, после чего ушла к фотографу; другая же стала его официальной женой. Роли и значение всех этих женщин в продолжительной жизни художника до сих пор являются предметом для многочисленных споров. Но образ Беллы в жизни Шагала ясен вполне: это была самая настоящая любовь! Он умер 28 марта 1985 года в возрасте 97 лет, пережив любовь всей своей жизни на сорок с небольшим лет.