Дэвид Херн — выдающаяся фигура в британском и международном фотографическом сообществе. На протяжении десятилетий он был успешным фотографом и опубликовал множество работ. Кроме того, Херн основал известную школу документальной фотографии в Ньюпорте, Уэльс. Однако в 1989 году он решил покинуть программу и вернуться к собственной работе.
Интервью Дэвида Херна, где он рассказывает о карьере и опыте за шесть десятилетий работы в сфере фотографии.
Вопрос: Я читал, что фотографии великого фотографа Magnum вдохновили вас взять в руки фотоаппарат. Сегодня мы завалены изображениями и, кажется, имеем доступ к любым знаниям. Как вы думаете, фотожурналистика всё ещё обладает той же магической силой раскрывать разные миры?
Ответ: Я очень надеюсь, что волшебство не исчезло! Я по-прежнему снимаю, руководствуясь теми же убеждениями, что и в начале своей карьеры. Было бы невероятной тратой 60 лет моей жизни, если бы всё это изменилось…
Я хочу рассказать о том, как фотография стала частью моей жизни. В детстве я столкнулся с трудностями в обучении. Это мешало мне учиться так, как хотелось бы. Мои мечты о карьере археолога или ветеринара казались недостижимыми. В то время в Великобритании была обязательна военная служба, и я решил присоединиться к армии.
Когда я прибыл в Королевскую военную академию Сандхёрст, я заметил табличку над входом, которая гласила: «Входите сюда и будьте офицером и джентльменом». Для человека без образования это казалось неплохой идеей.
До того, как я поступил на службу, я даже не думал о том, чтобы стать фотографом. Однажды в офицерской столовой я взял номер «Пикчер Пост», популярного британского журнала. Я помню дату: 12 февраля 1955 года.
Я просматривал журнал и наткнулся на фотографию, которая поразила меня настолько сильно, что я заплакал. Обычно в Сандхёрсте не принято плакать в офицерской столовой.
На фотографии был изображён офицер советской армии, покупающий своей жене шляпу в московском универмаге. Этот момент глубоко тронул меня, потому что мой отец был вдали от дома во время Второй мировой войны, и моё первое воспоминание о нём с мамой было, когда он вернулся, и мы всей семьёй отправились за покупками. Мы пошли в универмаг Howell’s в Кардиффе, чтобы купить маме шляпку. Это был момент, когда я впервые увидел любовь между моими родителями, увидел, как они радуются, делая что-то вместе.
Это яркое воспоминание.
Именно тогда я понял, что фотография может создавать эмоции и, казалось бы, противостоять пропаганде. В тот момент я решил, что это то, чем я хочу заниматься. Я хотел запечатлеть обычные, но особенные моменты людей, покупающих шляпы для своих жён.
Много позже я попытался выяснить, кто сделал фотографию, которая так тронула меня. В то время это имя было мне незнакомо: Анри Картье-Брессон.
Затем я начал карьеру фотографа в качестве ассистента и фрилансера. Прорыв произошёл, когда я путешествовал автостопом из Лондона в Будапешт, чтобы освещать венгерскую революцию. Это путешествие началось как забава, но привело к созданию снимков, которые положили начало моей карьере.
Нужное место, нужное время.
Вопрос: Фотография, как и жизнь, во многом зависит от случайностей, но в сочетании с мастерством и выбором времени она может стать настоящим искусством. Как вы находите баланс между случайностью и планированием в своей работе и жизни?
Ответ: Это действительно интересный вопрос. В нашей жизни часто возникают шансы, но всегда ли мы умеем их использовать? Я подозреваю, что нет. Мы не всегда осознаём, что перед нами — возможности, которые только и ждут, чтобы мы ими воспользовались.
Наши решения в настоящем влияют на наше будущее, но на эти решения также влияет контекст наших ранних лет. Например, моя мама часто брала меня с собой в Национальный музей в Кардиффе по субботам утром. Моим первым воспоминанием была «непослушная статуя», как я тогда думал. Годы спустя я понял, что это был «Поцелуй» Родена. Позже, в школе-интернате, у меня на стене висели открытки с картинами Брейгеля — изображения, наполненные визуальными деталями и тщательно продуманным рисунком. У меня также были фотографии моих мамы и папы — воспоминания. Разве это не строительные блоки фотографии?
Все эти вещи были там, но потребовалось что-то внешнее — фотография Картье-Брессона — чтобы понять, почему они были важны для меня. Внезапно всё как будто встало на свои места. Такие понятия, как детализация, память, закономерность — всё это было фотографическим, и всё это объединилось в одном занятии.
Как ослепительная вспышка света в окне, которая сказала мне: «Тебе следовало бы стать фотографом».
Со временем Джон перестал заниматься журналистикой и начал создавать более личные фотографии. Он решил рассказать о том, как произошла эта эволюция.
Джон Х. вырос в семье, где работа была важной частью жизни. Когда он пошёл в армию, он считал это своей работой. Позже, когда он решил стать фотографом, он не имел смутных представлений об искусстве.
Фотография была для него работой, и он выбрал жанр, который ему больше всего подходил — журналистику. Он хотел выходить на улицу, запечатлевать мир как можно более честно и показывать свои наблюдения другим.
Когда Джон переехал в Лондон, чтобы начать свою карьеру, он понял, что если ты деятель, то ты привлекаешь других деятелей. Но именно деятели добиваются успеха. Вскоре он оказался в удивительной компании — с Доном Маккаллином, Филипом Джонсом Гриффитсом, Яном Берри и другими талантливыми фотографами.
Они были отличной группой сверстников, с которыми можно было учиться ремеслу.
Джон понял, что если ты хорош в своём деле, то это может заинтересовать других людей. Но никто не сможет украсть твои идеи, потому что никто не сможет сделать это лучше тебя. Для него это стало стремлением запечатлеть моменты повседневной жизни. Эта цель была тем, что ассоциировалось у него с Magnum.
Однажды, когда он прогуливался по Трафальгарской площади и внимательно фотографировал голубей, он столкнулся с другим мужчиной. Тот сказал ему: «Я думаю, вы очень хороший фотограф». Он предположил, что у людей, которые хороши в своём деле, возникает необычайное чувство сосредоточенности, когда они делают то, что любят.
Фотограф-любитель будет порхать вокруг, но по-настоящему хорош тот, кто концентрируется. Мир вокруг становится размытым. И вот этот человек попросил Джона взглянуть на его фотографии. Он сказал ему: «Большая часть того, что ты делаешь, — не самая лучшая твоя работа. Сосредоточься на том, что у тебя получается хорошо: на повседневной жизни».
В то время спрос на такие фотографии был невелик. Тем не менее, было что-то обнадеживающее в том, что Джон получил поддержку и пошёл своим путём. Затем этот человек сказал ему, что он был членом группы под названием Magnum Photos. Джон Х. о них не слышал. Его звали Серхио Ларраин.
Это хороший совет. В то время журналов было немного, и они интересовались в первую очередь «текущими событиями». У каждого из друзей Джона была специальность, в которой они преуспели: Дон любил всё, что повышало уровень адреналина, Филип обладал глубокими политическими знаниями, Ян был путешественником. Джон мог делать всё это, но был у них на втором месте.
К счастью, в начале 60-х появилась цветная полиграфия. Неожиданно появилось время для обыденного, и это была одна из тех картин, которые Джону нравилось снимать, и которую другие никогда бы не сняли — эти неожиданные моменты легкомыслия в повседневном мире. Поэтому, пока его друзья соревновались за заголовки, он бродил по Шотландии, снимал испытания овчарок и публиковал свои работы на постоянно растущем рынке.
Подход Джона к фотографии лучше всего выразить цитатой великого эссеиста Мишеля Монтеня: «Я сам являюсь предметом моей книги». Применительно к фотографии это означает, что если вы являетесь самим собой, то в том, что вы делаете, будет проявляться что-то от вашей индивидуальности и взгляда на мир. Но вы добьётесь успеха, только если будете искренне следовать своим интересам.
Для меня это напоминает мужчину, который покупает своей жене шляпу. Если у вас есть четкое представление о том, что вас интересует в мире, и вы следуете этому представлению, значит, у вас есть что—то, пусть незначительное, личное, чем вы занимаетесь. И если вы сделаете что-то очень личное для вас, никто другой не сможет сделать то же самое.
Это, кстати, относится ко всем великим композиторам, художникам и, конечно же, фотографам. В этом и заключается чудо фотографии — у каждого из нас есть просто коробка с отверстием спереди, называемая фотоаппаратом. У всех нас это более или менее одинаково. И все же, если вы посмотрите на 12 картин Брессона, 12 — Куделки, 12 — Франка и 12 — Фридлендера, вы сразу увидите, что они написаны разными людьми. Разве это не удивительно?
У всех великих людей есть авторский стиль. Это то, что мы ищем — удивительную уникальность, которая показывает нам что-то новое о мире.
ЛК: Вы как-то сказали: «Я считаю ненужным создавать новые реальности. Для меня больше удовольствия в том, что есть, как есть.» Не кажется ли вам, что это представление вступает в противоречие с идеей фотографии как искусства?
Люди хотят, чтобы их называли артистами, и я говорю: «Прекрасно, но что вы под этим подразумеваете?» Иногда мне кажется, что это слово используется в том смысле, что подразумевает «я лучше»; я также подозреваю, что они думают, что это означает больше денег. Однако многие из тех, кто работал в журналах, теперь позиционируют себя как «художники» — вспомните Билла Брандта, Уокера Эванса, Картье-Брессона… все они работали в журналах и выполняли «работу» большую часть своей жизни.
На самом деле, в наши дни кажется, что художник — это любой, на ком галерея может заработать деньги, развешивая свои работы на стенах.
Мне больше всего нравится фотографировать людей, которые видят мир и запечатлевают его настолько честно, насколько это возможно. Мне нравится наблюдать за работой таких фотографов, как Ларраин, Уиджи и Куделка.
Я не против других жанров фотографии, таких как снимки Аведона с моделями и слонами. Конечно, каждый фотограф имеет свой стиль и подход к работе, но я считаю, что важно сохранять прозрачность и не оправдывать свои фотографии на трёх страницах текста. Для фотографа, занимающегося изобразительным искусством, вполне законно оформлять свои снимки и называть их произведениями искусства. Однако я не хочу, чтобы фотографии осуждали другие жанры и подчёркивали важность только своей работы.
Различные жанры фотографии не конкурируют друг с другом. Если же вы хотите устроить соревнование, то я думаю, что есть только два важных вида фотографии: медицинская и семейные альбомы.
Медицинская фотография спасает жизни. В 2002 году у меня был рак, и мне сделали колоноскопию с помощью специальной камеры, которая спасла мне жизнь. Эти фотографии были самыми важными для меня.
Семейные альбомы также очень важны. Когда у кого-то горит дом или они вынуждены бежать из своей страны, первое, что они часто берут с собой, — это семейный альбом. Они говорят, что самое важное в их жизни — это эти фотографии, которые хранят память, любовь и образы их близких.
Если бы в моём доме случился пожар и я могла бы спасти хоть что-то из своей карьеры, это были бы фотографии моего отца. Он попал в дом престарелых недалеко от того места, где я живу, примерно в 20 милях.
Я часто навещал его и фотографировал во время визитов. Однажды, уходя, я увидел, как он сидит в своём кресле и машет мне на прощание, смеясь и делая очень преувеличенный жест прощания. Вскоре я узнал, что он умер ещё до того, как я вернулся домой.
Эта фотография говорит мне многое о фотографии и памяти. Когда я смотрю на неё, я не только вижу отношения между мной и тем человеком, но и получаю яркое представление о нём — очень позитивное.
У меня есть ещё одна фотография, которую я сделала для журнала «Холидей». Она стала мне особенно дорога. Меня попросили передать в ней своё представление об обыденной Шотландии. Я прогулялась по окрестностям, просмотрела объявления в местных газетах, чтобы узнать, что происходит. Одно объявление о бале автолюбителей MG привлекло моё внимание. Мне понравилась идея, и я отправилась на мероприятие. Там я сфотографировала пожилого мужчину, играющего с воздушным шаром. Это было так радостно, это вселяло в меня надежду на то, что я тоже смогу стать старше.
Фото также говорит мне о важной проблеме фотографии: мы создаём образ другого человека. Я всегда старался не вторгаться слишком сильно в личное пространство моих объектов. Первое, что я делаю, когда просматриваю контактные листы — это вычёркиваю снимки, которые, на мой взгляд, каким-либо образом унижают достоинство. Я действительно пытаюсь снимать людей как символ — в данном случае пожилого человека, который показывает радости старения — но я также помню, что это реальные люди.
Спустя много лет после того, как фотография была опубликована, я получил письмо от жены этого человека. Она сообщила мне, что он умер. Но она также рассказала мне, что они снова и снова видели фотографию, опубликованную по всему миру, и каждый раз это доставляло им огромную радость. Затем она спросила, можно ли получить фотографию её покойного мужа. Было так приятно осознавать, что людям на моих фотографиях, хотя я и не пытался выяснить, кто они такие, действительно нравилось фотографироваться.
Фотографии Дэвид Херн, интервью Александра Стрекера.