Принято считать, что Дж.Р.Р. Толкиен технический прогресс в целом отрицал, а технику ненавидел. А вот советские фантасты, в особенности икона поколения 1960-х, почти обожествлявшего прогресс вообще и технический в частности, братья Стругацкие, напротив, прогресс всячески приветствовали. Но так ли это на самом деле? С Толкиеном это мнение более-менее соответствует истине (хотя и с ним не всё однозначно), техникой в его мире увлекаются исключительно орки, а сам прогресс сводится к жестокому насилию над природой и обществом, чему яркий пример не только Мордор, но и окрестности Ортханка Сарумана, ставшие одним огромным заводом. А что же со Стругацкими?
С одной стороны, их герои, особенно ранние, на самом что ни на есть переднем крае научно-технического прогресса. Они учёные, космонавты и вообще энтузиасты преобразования миров (как Земли, так и иных планет) для блага Человечества. Комов, один из членов Мирового Совета в мире Полдня, является приверженцем теории так называемого «Вертикального прогресса», то есть развития без всяких сдерживающих факторов и ограничений, кроме разве что самых очевидных этических. И казалось бы, в этом светлом будущем прогресс именно так и происходит, всё время наращивая темп (робот Драмба, включённый через 80 лет, не узнаёт окружающего мира, настолько тот изменился). Однако есть и другая сторона творчества Стругацких.
Самым первым «звоночком» можно назвать «Массачусетскую машину». Которая всего лишь «начала вести себя» — выдавала не те результаты, которых ждали её создатели. И что же, эти энтузиасты прогресса начали проводить с ней различные опыты или попытались установить контакт с этим иным разумом? Ничуть не бывало:
«…проработала эта машина ровно четыре минуты. Ее выключили, зацементировали все входы и выходы, отвели от нее энергию, заминировали и обнесли колючей проволокой. Самой настоящей ржавой колючей проволокой — хотите верьте, хотите нет».
Эти слова произносит не кто-нибудь, а Леонид Горбовский, один из самых умных и гуманных членов всё того же Мирового Совета. Стоит обратить внимание — он отнюдь не осуждает акт сознательного убийства представителя нечеловеческого разума. Точнее, целой новой нечеловеческой цивилизации. Данный разговор взят из повести «Далёкая Радуга», главный пафос которой сводится к страху перед экспериментаторами, которые ради новой технологии (в их случае — телепортации) угробили целую планету.
Там же описан крах так называемой «чёртовой дюжины» — добровольцев, киборгизировавших себя. Из них остался один Камилл, прочие покончили с собой (при всём несходстве миров, нельзя не обратить внимание на точную копию этой ситуации в «Робокопе», там из всех экспериментальных киборгов с человеческим мозгом остаётся только главный герой, остальные уничтожают себя). Но это всё цветочки в сравнении с железной поступью прогресса, творимого «жрицами партеногенеза» в «Улитке на склоне», которые похищают детей с помощью биороботов, очень похожих на оживших мертвецов. Но последствия прогресса на планете Надежда ещё страшнее — почти всё население уничтожено из-за некоего «бешенства генных структур».
Наихудшие последствия прогресса в произведениях Стругацких можно наблюдать также на планетах Гиганда и Саракш, опустошённых тотальной войной, во втором случае ядерной. Причём новые научные открытия на Саракше служат не улучшению условий жизни выживших, а совсем наоборот — тотальному подавлению воли населения посредством «белого излучения». Наконец, в повести «Волны гасят ветер» на самой Земле прогресс, на сей раз не технический, а биосоциальный, принимает форму люденов — неких сверхразумных и почти всемогущих существ, которым до людей обычных вообще нет никакого дела.
Даже в относительно ранних текстах братьев Стругацких прогресс далеко не всегда изображён благом. К примеру, в «Попытке к бегству» аборигены планеты Саула столкнулись с дармовыми технологиями, которые им можно сказать подарили Странники — непрекращающимся потоком автоматических машин, перемещавшихся по дороге от одного портала к другому. И что, данный феномен подстегнул техническое и социальное развитие местных жителей? Ничуть, он стал лишь поводом для создания системы концлагерей, смертники из которых пытались, жертвуя жизнями, остановить и подчинить отдельные экземпляры этих непонятных им машин.
Ту же картину войны каторжников-смертников против жестоких механизмов братья Стругацкие изобразили на Саракше. А теперь вспомним, чего конкретно испугался Рудольф Сикорски после нахождения землянами «саркофага»? Испугался он не того, что зародыши превратятся в жутких тварей, как в фильме ужасов «Нечто», а совсем иного. Что из этих зародышей вырастут люди, которые на самом деле окажутся автоматами Странников. То есть машинами. В мире «Полдня», где, казалось бы, нет никаких предпосылок к этому, расцвела (причём ещё в ранние годы, если вспомнить Массачусетскую машину) махровая технофобия. Кстати, антипрививочники там тоже были, они упоминаются в повести «Волны гасят ветер».
В завершение процитируем ещё один несколько курьёзный пример из детской «Повести о дружбе и недружбе» всё тех же братьев Стругацких. Мало того, что большая ЭВМ в ней служит некоему злому демону по прозванию «Конь Кобылыч», но даже «наводящая изумление японская электронная машинка» (то есть обычный калькулятор, в котором заведомо нет ничего сверхъестественного) приносит главному герою одни неприятности, она «тут же незамедлительно выскакивала из рук и с треском падала на пол. Опять же с вытекающими последствиями»…