Очень захотелось как-то приобщиться к 225-му юбилею любимого поэта. Что-то написалось, что-то осталось... Жизнь продолжается, и Пушкин, конечно, с нами.
У Александра Сергеевича Пушкина родни было много. С отцовской стороны – братья Сергея Львовича: Николай, Пётр, Василий, а также их сестра Анна. Поэт часто подшучивал над тётушкой. Эту «невинную девушку» он увековечил в «Графе Нулине». И в то же время своим близким признавался, что он «всегда любил тётку».
Дальше идут дальние родственники – два Алексея Михайловича Пушкина. Один — писатель, переводчик с французского, генерал-майор, действительный статский советник. Дружили семьями. Второй Алексей Михайлович участник Отечественной войны, преподаватель военных наук в Благородном пансионе при Петербургском университете, профессор. Поэт встречался с ним в пансионе, навещая брата Лёвушку, и у своих родителей, где тот нередко бывал.
По материнской линии — все выходцы из рода Ганнибалов: Вениамин, Павел, Семён и Дмитрий. Они были богаты, имели вес и влияние при дворе. У Александра Сергеевича самые тесные отношения в роду Ганнибалов были с его бабушкой, Марией Алексеевной, женой сына «арапа Петра Великого». В купленном ею подмосковном Захарьине внук провёл раннее детство. На всю жизнь он запомнил её рассказы о старине и семейные предания, «коими так дорожил впоследствии».
Пушкину суждено было родиться в поэтической семье: его отец, Сергей Львович, получив «французское образование», писал стихи и, по словам родных, – «даже целые поэмы». Общался с известными литераторами: Батюшковым, Фонвизиным, Карамзиным, Жуковским и многими другими. В доме была замечательная библиотека, в том числе и на иностранных языках, включая латынь. По воспоминаниям близких, отец часто читал домочадцам любимого Мольера.
Но вот большого внимания детям он не уделял. К сожалению, и Надежда Осиповна не была заботливой матерью. Образованная, знатная, красивая, острая на язык, она не любила заниматься хозяйством и семьёй, предпочитая вести светскую жизнь. И к детям относилась странно: своего первенца не любила, благоволила к младшим – Ольге и Льву. Так вот и получилось, что из всего близкого окружения поэта самые доверительные отношения у него сложились с бабушкой и со старшим братом отца Василием Львовичем.
Дядя первым заметил у племянника большое поэтическое дарование и предсказал ему великое будущее.
Самой судьбе было угодно, чтобы ещё ребёнком Саша потянулся к этому доброму, радостному и общительному человеку. Сначала они встречались в огромной библиотеке отца Пушкина, где мальчик запоем читал французскую литературу. А позже у них появилась общая страсть — стихи. Сочиняли они не только на русском и французском языках, но пытались и на немецком, и английском, которыми владел дядя. Хозяин дома, как и его брат, были к тому же ещё и заядлыми театралами. Они переводили иностранные трагедии и комедии и с удовольствием играли в домашнем театре. Все домочадцы, конечно, присутствовали на этих представлениях. Сохранились детские впечатления Ольги, сестры Александра, которая вспоминала, что
«...оба они (отец и дядя) играли в совершенстве».
Не пропускал юный Пушкин и литературные вечера, на которых дядя читал свои сентиментальные стихи или забавлял присутствующих составлением длинных и весёлых буриме, в сочинении которых был признанным мастером.
Ещё Василий Львович обожал путешествовать. Всем близким и знакомым запомнился его длительный европейский вояж в начале века. Тогда он побывал во Франции, Германии и Англии. Особенно москвич восторгался Парижем. Он целыми днями бродил по величественному городу, посещая храмы, музеи, художественные выставки и букинистические лавки, но особенно интересовался театром. Посмотрел все последние спектакли, познакомился с крупнейшими представителями классицизма, о которых знал ещё в России. А у великого актёра-трагика Франсуа Жозефа Тальма (того самого, который учил Наполеона искусству перевоплощения) Василий Львович брал уроки декламации. Франт и сибарит, Василий Львович, безусловно, приезжал из-за границы
«С запасом фраков и жилетов,
Шляп, вееров, плащей, корсетов,
Булавок, запонок, лорнетов,
Цветных платков, чулков а jour…
К тому же дядюшка был заядлый библиофил, поэтому у него в багаже, естественно, были и книжные новинки:
С ужасной книжкою Гизота,
С тетрадью злых карикатур,
С романом новым Вальтер-Скотта,
С bon-mots парижского двора,
С последней песней Беранжера,
С мотивами Россини, Пера,
Et cetera, et cetera».
Думается, что, описывая наряд графа Нулина и вещицы, которые он привёз с собой, автор имел в виду любимого дядюшку.
Василий Львович в молодости служил в армии в лейб-гвардии Измайловском полку. Тридцати лет в чине поручика вышел в отставку и поселился в родном городе. Жил на широкую ногу, интересно, радостно, беззаботно и вкусно. Слыл заядлым картёжником, по рукам ходили его шутливые куплеты:
«Без карт не можно жить,
Кто ими в обществе себя не занимает,
Воспитан дурно тот и скучен всем бывает».
Кроткий нрав, весёлость и доброта, отличавшие его от других мужчин рода Пушкиных, превратили Василия Львовича во всеобщего любимца и своего рода достопримечательность барской Москвы того времени.
Натура активная и увлекающаяся, он везде успевал себя проявить, что-то сделать: был членом Общества любителей российской словесности, гостеприимным хозяином известного в городе литературного салона на Старой Басманной улице, 36 (в своём собственном доме), где с удовольствием проводили досуг известные литераторы, также он взялся представлять в Москве петербургское литературное общество «Арзамас». И в кругу его друзей, знакомых и почитателей долго пересказывали друг другу байку о вступлении самого Василия Львовича в это знаменитое богемное общество!
Действо происходило в доме главного основателя «Арзамаса» графа Сергея Семёновича Уварова. Когда Пушкина туда пригласили, он не стал вдаваться в подробности и самого общества, и процесса приёма в него. А кто-то ему ещё сказал, что «Арзамас» – своего рода ложа литературного масонства, Василий Львович, сам, будучи убеждённым масоном и притом человеком крайне доверчивым, заранее согласился со всеми условиями посвящения. Руководил посвящением староста «Арзамаса», признанный и любимый всеми остряк и шутник, Василий Андреевич Жуковский. По воспоминаниям поэта Дмитриева,
«... в руках вступающего в общество была настоящая эмблема города Арзамаса — мёрзлый гусь, которого Василий Львович должен был держать в руках, пока Жуковский с пафосом говорил длинную приветственную речь».
Новый член общества, веря, что все подвергаются таким же испытаниям, спокойно выдержал эту сделанную специально для него
«театрализованную вступительную галиматью»,
а, узнав о розыгрыше,
«не обиделся на друзей-устроителей».
Кстати, «арзамасцем» был и его племянник. К сожалению, вступительной речи самого Александра Сергеевича не сохранилось, остались только первые строки:
«Венец желания! Итак, я вижу вас,
О други смелых муз, о дивный Арзамас!»
Женат Василий Львович был дважды. Первый раз — на известной московской красавице Капитолине Вышеславцевой. Этот союз распался с большим скандалом и шумом из-за чрезмерно любвеобильного характера мужа. Святейший синод, расторгнув брак, вынес ловеласу пожизненный запрет на повторную женитьбу. Так что второй брак Василия Львовича с Анной Николаевной Ворожейкиной, молодой образованной купчихой, с точки зрения Церкви и государства законным не считался. Недруги стали судачить о его связи с «вольноотпущенной девкою», открыто смеялись над ним. Василий Львович не стал биться головой об стену и уехал с новой семьёй в Париж. Анна Николаевна до самой смерти Василия Львовича была рядом с ним, разделяя все его заботы, растила двух детей, которым, к сожалению, он не мог дать свою фамилию, но сделал их наследниками своего имущества.
Хозяйкой она была замечательной – дом № 36 на Старой Басманной всегда был в образцовом порядке (в отличие от родительского дома племянника). Судя по всему, Анна Николаевна и к юному Пушкину относилась заботливо. Так, в июле 1811 года она поехала вместе с Василием Львовичем в Петербург для определения мальчика в лицей. Сохранились упоминания о том, что Пушкин общался с ней и после окончания учёбы
В то время русские аристократические семьи определяли своих чад в престижные учебные заведения России или отправляли учиться за границей. Семья Пушкиных решила отдать мальчика в пансион иезуитов аббата Николя. Это заведение уже приобрело в России определённую известность: его окончили Чаадаев, Бенкендорф, некоторые из будущих декабристов.
Но, к счастью для юноши, в январе 1811 года был обнародован высочайший указ об открытии Императорского Лицея в Царском Селе. Было решено, что это будет привилегированное учебное заведение
«для молодых людей разных состояний, призванное готовить юношество, особо предназначенное к важным частям службы государственной».
И главное – «воспитать их в духе неприятия идей французской революции».
Проект для России был прогрессивным и смелым (так, в нём было сказано о «равенстве в образе жизни учащихся»). Общество было поражено и уставом и требованиями к учебному процессу. Старших Пушкиных здесь устраивало всё: и шестилетний срок обучения, и деление на два курса (начальный и окончательный), и что в отношении воспитанников запрещались телесные наказания, и что учёба продолжалась с 1 августа по 1 октября, что на курсе будут учиться только тридцать мальчиков, а набор в Лицей будет проводиться раз в три года. И самое важное – для работы в Лицее были отобраны самые опытные преподаватели, а обучение в нём приравнивалось к университетскому образованию.
Идея создания этого Лицея принадлежала Михаилу Михайловичу Сперанскому, известному государственному деятелю
«дней Александровых прекрасного начала».
Отбор учащихся проводился по конкурсу: за каждого поступающего поручался кто-нибудь известный в обществе. Список зачисленных утверждал сам император.
Но свободных мест было всего тридцать..., желающих поступить — во много раз больше. Пришлось родным Пушкина искать людей, могущих посодействовать при поступлении в это уникальное учебное заведение. Привлекали всех, кто имел хоть маленькую возможность помочь, но, судя по рассказам родственников, больше всех усилий приложил Александр Иванович Тургенев, один из удивительнейших представителей эпохи. Замечательно образованный, брат декабриста Николая Тургенева, близкий друг Жуковского, Карамзина, Вяземского и семьи Пушкиных. Именно благодаря его стараниям двенадцатилетний Александр попал в число воспитанников Лицея. Кстати, потом Тургенев не раз навещал его в Царском Селе.
Как правило, устраивать ребёнка в Лицей приезжали родители и потом в слезах возвращались домой, впервые в жизни расставаясь с любимым чадом на долгие шесть лет. И мать, и отец Пушкина устранились от определения старшего сына на учёбу. Этим с удовольствием занялся любимый дядюшка. Василий Львович с племянником приехали в Петербург в июле. Остановились в одной из лучших гостиниц, в «Демутовом трактире». Номера в «Демуте» стоили дорого, а жить им там пришлось долго: вступительные испытания были назначены на август, открытие Лицея — на вторую половину октября.
А пока дядя с племянником осваивались в столице. Гуляли по городу и пригородам, любовались красотами «Северной Пальмиры». При них произошло знаменательное событие — открытие Казанского собора. Позже Пушкин не раз приходил под эти величественные своды храма,
«в молчанье погружённого».
Здесь хранились трофейные знамёна и ключи городов, взятых русской армией.
Перед гробницею святой
Стою с поникшею главой...
Всё спит кругом; одни лампады
Во мраке храма золотят
Столпов гранитные громады
и их знамён нависший ряд.
Под ними спит сей властелин,
Сей идол северных дружин,
Маститый страж страны державной,
Смиритель всех её врагов...
Дядя терпеливо ждал, когда закончатся все формальности, связанные с поступлением. Он возвратится в Москву только после начала занятий в Лицее.
Наконец, с 9 октября у флигеля Екатерининского дворца стали появляться кареты, в которых родители привозили мальчиков лет 11-12. Это были первые ученики Царскосельского Лицея. Точно неизвестно, с кем приехал Александр Пушкин. Скорее всего, его сопровождал или дядя, или Александр Иванович Тургенев, а может, и оба сразу. Всех приезжающих приветливо встречал взволнованный директор Василий Фёдорович Малиновский. Он старался ободрить и успокоить детей, сразу приглашал их отобедать у него в кабинете.
Василий Фёдорович был широко образованным человеком: окончив Московский университет, служил в русских миссиях в Лондоне, затем в Молдавии. Отличное знание европейских и восточных языков, его прогрессивные взгляды снискали ему авторитет у воспитанников и коллег. Он многое сделал для того, чтобы в Лицее были дружественные отношения между преподавателями и воспитанниками. К сожалению, весной 1814 года Малиновский заболел и умер, о нём скорбели все, кто его знал.
Вечером мальчиков переодели: вместо домашних курточек и панталон выдали синие казённые сюртуки с красной отделкой и полусапожки. Новая одежда юношам понравилась. А потом всех развели по комнатам со спартанской обстановкой: узкая железная кровать, конторка (есть куда убрать привезённые с собой из дома любимые книги), стул, умывальник, небольшой комод. Перегородки между спальнями не доходили до верха зала – потолок был общий. Александра Пушкина поселили в угловой комнате под номером 14. Когда он туда вошёл, над дверью уже была прибита именная табличка. И висела там 6 лет, пока он учился. И сейчас там висит... Рядом была комната Ивана Пущина, с другой стороны — капитальная стена. Бедность обстановки нашего лицеиста не огорчила (он не был избалован). Но всё вокруг наводило на печальные мысли: в двери окошко с сеткой, из коридора слышны шаги дежурного дядьки. В пушкиниане осталась якобы сказанная им фраза:
«Решётка, часовой... Будто в тюрьме».
В середине октября директор Лицея доложил министру просвещения графу Разумовскому, что все зачисленные уже приехали. Торжественное открытие состоялось 19 октября 1811 года в самом большом и красивом зале. Присутствовал царь и Августейшее семейство. Церемонию начали с чтения Устава Лицея, всех поразил его роскошно оформленный внешний вид. Потом выступил с приготовленной речью Малиновский. Но больше всех присутствующим понравился профессор Александр Петрович Куницын, который зачитал мальчикам «Наставление воспитанникам». Потом все лицеисты ежегодно будут отмечать эту дату как праздник.
Сам Александр Сергеевич ещё во время празднования 14-ой годовщины задался вопросом:
«Кому ж из нас под старость день Лицея торжествовать придётся одному?».
Судьбе было угодно, чтобы последним «несчастным другом» стал князь Александр Михайлович Горчаков. По словам Пушкина, тот был
«счастливцем с первых дней».
После учёбы его определили в Коллегию иностранных дел, где он сделал блестящую карьеру: дослужился до государственного канцлера. Скончался Горчаков в феврале 1883 года.
Пушкину понравилось учиться. А главное – на его взглядах, вкусах и интересах отразилось одухотворяющее влияние Лицея и та нравственная обстановка, в которой он очутился. У него сложились хорошие отношения почти со всеми преподавателями. Так, прекрасно зная французский язык, он часто общался с профессором Давидом Ивановичем де Будри, родным братом Жана Поля Марата, героя Французской революции. Можно не сомневаться, что между профессором и его лучшим учеником часто происходили беседы о Великой революции, её выдающихся деятелях и влиянии на мировую историю.
С большим интересом юноша слушал лекции и профессора Куницына, книга которого «Право естественное», излагающая основы учения о государстве, имела большой успех. Но цензура нашла её вредной, призывающей к «ниспровержению всех связей семейственных и государственных». В 1821 году книгу арестовали (отбирали и сжигали), а автора вывели из преподавательского состава. Пушкин высоко оценил нравственный подвиг своего учителя:
«Поставлен им краеугольный камень,
Им чистая лампада возжена».
Ещё учась, Пушкин начал собирать свою личную библиотеку, приобретал книги любимых и уважаемых профессоров. Сейчас их можно увидеть на полках его огромного книжного собрания в музее на Мойке, 12. Тут стоит и «Краткое изложение дипломатии Российского двора с 1613 до 1762 года», написанное известным историком Кайдановым, и учебники по латыни, принадлежащие перу одного из лучших знатоков латинской словесности и античной литературы Кошанского. Он первый в Лицее организовал открытое соревнование юных поэтов. Победил Александр Пушкин, за ним назвали Алексея Илличевского, Антона Дельвига и Вильгельма Кюхельбекера.
Купил Пушкин и книгу «Картина человека. Опыт наставительного чтения о предметах самопознания для всех образов людей» профессора Галича. Кстати, именно этот преподаватель российской и латинской словесности в январе 1815 года на переводных экзаменах из младшего класса в старший уговорил своего ученика прочитать свои «Воспоминания о Царском Селе» в присутствии великого Державина. Успех превзошёл все ожидания.
«Старый поэт со слезами на глазах бросился целовать его и осенил эту кудрявую голову».
Юноша произвёл огромное впечатление на маститого творца. Позже поэт напишет:
«Старик Державин нас заметил
И, в гроб сходя, благословил».
Так он подвёл итоги уходящей эпохи.
Наслаждение учёбой дополнялось и невиданным духовным подъёмом русского народа, победившего в Отечественной войне. Это чувствовалось повсюду и во всём. А особенно в Царском Селе, где расквартировали Гусарский полк, в котором служило немало будущих декабристов.
В Лицее у поэта появилось много друзей. Самыми близкими стали: Иван Пущин, Антон Дельвиг и Вильгельм Кюхельбекер, последнего для краткости звали Кюхля. Все они писали стихи. Первым печататься начал Дельвиг. В 1814 году в журнале «Вестник Европы» он поместил стихи «На взятие Парижа». Этот же год стал и началом подъёма на поэтический Олимп юного Пушкина. С радостью юноша отмечает:
«Являться муза стала мне».
Дядюшка сам отнёс в «Вестник Европы» стихотворение племянника «К другу стихотворцу», обращённое к Кюхельбекеру (автор даже постеснялся подписать его). В редакции стихи признали безупречными по форме и по содержанию и с удовольствием их напечатали.
Кроме этой троицы, Пушкин дружил с сыном директора Лицея Иваном Малиновским, известным проказником и шутником; «повеса из повес» он был в те годы приятель задушевный». Они оба (и ещё Пущин) даже влюбились в одну девушку – прелестную Катеньку Бакунину, сестру их товарища. С ней юноша
«счастье тайных мук узнал»,
ей посвятил двадцать два нежных стихотворения. Поэт вспомнил Малиновского и на смертном одре. Об этом сообщил его друг и секундант Константин Данзас:
«...умирающий поэт произнёс: ...как жаль, что нет теперь здесь ни Пущина, ни Малиновского, мне бы легче было умирать!»
Отношения дяди и племянника были по-настоящему родственные. Отведя себе роль
«ленивейшего из поэтов-племянников»,
дядю юноша называл
«любезнейший из всех дядей-поэтов здешнего мира».
Все годы обучения мальчика они вели активную переписку, которая вносила особый оттенок в их отношения, делая их ещё душевнее, ещё теплее. Так, дядя в ответ на поздравления с каким-то весенним праздником отвечает ему:
«Письмо твоё меня утешило и точно сделало с праздником».
А какой нежностью дышит поздравление с Новым 1817-м годом, присланное дядюшке из лицея:
«В письме вашем Вы называете меня братом; но я не осмелился назвать Вас этим именем, слишком для меня лестным».
Я не совсем ещё рассудок потерял,
От рифм бахических, шатаясь на Пегасе,
Я не забыл себя, хоть рад, хотя не рад.
Нет, нет вы мне совсем не брат;
Вы дядя мне и на Парнасе.
Чувствуя в племяннике родственную душу, дядя сердечно его любил, помогал, чем мог и гордился его успехами. Пушкин, выделяя Василия Львовича как человека из всех родных, как к поэту относился к нему весьма спокойно, порой иронично. Тот же, оценив впечатлительную и легкоранимую натуру юноши, уговаривал его не избирать поэтическую дорогу:
«Поверь же дяде — тот спасается от бед,
Кто в тишине живёт, кого не знает свет».
Но сам Василий Львович занимался поэзией вполне серьёзно. В 1811 году в Москве стала распространяться в списках его шутливая поэма «Опасный сосед». О ней упоминает в «Евгении Онегине» его племянник. Среди гостей Лариных ...
«Мой брат двоюродный,
Буянов, в пуху, в картузе с козырьком
(Как вам, конечно, он знаком)».
Дядя всегда с удовольствием читал своим гостям собственные сочинения. Слушатели нередко подшучивали над ним, но, имея лёгкий характер, он на них не обижался. В 1822 году вышел сборник его «Стихотворений», о котором племянник собирался написать отзыв, но, к сожалению, так и не собрался...
Родные Пушкина, кроме дядюшки, навещали его редко. Чаще приезжали близкие друзья и знакомые. Юноша очень ценил их внимание и заботу, был по-настоящему счастлив в этом творческом дружеском кругу.
Несмотря на строжайшие порядки, невзирая на суровый отбор учащихся и преподавателей, зная, что за своим детищем внимательно следит его основатель Александр I, в стенах Лицея получили распространение свободолюбивые настроения (этого-то монарх и боялся больше всего). И неудивительно, что несколько бывших лицеистов стали декабристами. На каторгу отправили самых близких друзей Пушкина: Ивана Пущина, который был для него «мой первый друг, мой друг бесценный» и Кюхлю, о котором он пишет:
«Мой брат родной по музе, по судьбам!»
Крепкую дружбу между лицеистами отмечал их старший друг Кондратий Рылеев, писавший весной 1825 года своему младшему товарищу:
«Что за прелестный человек этот Кюхельбекер! Как он любит тебя!»
Пушкин это чувствовал и высоко ценил такое отношение к себе любимого Кюхли. Когда за участие в восстании декабристов друг Вильгельм был сослан на двадцать лет в Сибирь. Поэт, чем мог, помогал ссыльному и его семье. В сентябре 1827 года в жизни друзей произошёл удивительный случай: Кюхельбекера этапировали из Шлиссельбургской крепости в Динабургскую, и на станции Залазы он неожиданно увидел Пушкина. Встреча была мимолётной, поговорить не удалось. Жандармы их растащили. Больше им в жизни свидеться не довелось...
Среди лицеистов ходили свободолюбивые пушкинские стихи: «Вольность», «Деревня», злая эпиграмма на Аракчеева и другие вещи. Сам поэт в это время стал часто встречаться с новым другом, гусарским офицером, писателем-философом Петром Чаадаевым. Это к нему обращены слова, полные больших чувств и страсти:
«Товарищ, верь: взойдёт она,
Звезда пленительного счастья,
Россия вспрянет ото сна,
И на обломках самовластья
Напишут наши имена!»
Летом 1817 года состоялся первый выпуск в Лицее. Царь, как шесть лет назад его торжественно открывал, так столь же помпезно устроил и проводы первых лицеистов. Собственноручно вручил им награды за успехи в учении и дипломы с «кратким отеческим наставлением». Директор Энгельгардт надел выпускникам на указательные пальцы специально изготовленные чугунные кольца как символ их вечной дружбы. Торжество закончилось хоровым исполнением «Прощальной песни», написанной Дельвигом. В июне Пушкин покинул Лицей.
Поселился он у родителей в доме на Фонтанке. Большую часть времени проводил, навещая друзей, заводя новых, а вечера оставлял на театральные премьеры. Знакомится с актрисами Екатериной Семёновой, Александрой Колосовой, становится их горячим поклонником. Причисленный к Коллегии иностранных дел, поэт стал посещать популярные салоны Лавалей, Голицыной, Орловых и др., где по определённым дням принимали столичное высшее общество и членов дипломатического корпуса. На одном из литературных вечеров Пушкин знакомится с Грибоедовым, и впоследствии этой дружбой дорожат оба.
Семья поэта была не очень дружная: каждый жил, как хотел: отец витал в эмпиреях, мать воодушевлялась какой-либо идеей, но быстро остывала. У младшего брата и сестры, у каждого, была своя жизнь. Вот и получилось, что в жизни юноши для сердечного тепла остались только любящие его няня Арина Родионовна, дядя Василий и Царское Село, которое он назовёт своим Отечеством. Помня, что
«с музами сосватал его дядя»,
поэт посвятил ему несколько стихотворений:
«Христос воскрес, питомец Феба», «Дяде, назвавшему сочинителя братом», «Скажи, парнасский мой отец».
А в своей переписке и во многих стихах он часто с любовью вспоминает Василия Львовича. И дядя никогда не выпускал племянника из виду, всегда знал, где он, что с ним, как у него обстоят дела и при первой возможности старался сделать для молодого человека что-нибудь приятное. Так, зная, что тому нравятся сочиненные им мадригалы, он во время южной ссылки в 1824 году передал ему с женой Вяземского свой поэтический подарок.
Потом они долго не встречались: мешали ссылки, то одна, то другая. И только 8 сентября 1826 года, приехав из Михайловского по требованию царя, Пушкин сразу после свидания с ним отправился на Старую Басманную, 36. Там его с нетерпением ждал дядя Василий...
А в 1830 году Василий Львович стал часто болеть, обострилась подагра. Его любимый племянник жил в это время в Москве и часто навещал больного, был рядом до самого конца. Умер Василий Львович 20 августа с томиком Беранже в руках. Он успел поздравить племянника с помолвкой, попросил его не забывать муз после женитьбы, обогащать язык и обещал на свадьбу подарить молодожёнам свои стихи. Присутствующие при кончине запомнили последние слова угасающего поэта, относящиеся к статье критика в «Литературной газете»:
«Как скучен Катенин!»
Чтобы дать дядюшке «умереть исторически», Пушкин и все, кто был у постели умирающего, вышли из комнаты. Любящий племянник принял на себя все расходы, связанные с погребением дяди. 23 числа его отпели в церкви Никиты-мученика на Старой Басманной, потом траурная процессия двинулась к Донскому монастырю, где, по завещанию почившего, его должны были похоронить. С ушедшим поэтом прощалась депутация от всей литературы: всех школ, партий, течений, именитейшие поэты и писатели – короче, вся литературная Москва. Дядюшка Пушкина многих «с музами сосватал» и благодарные соотечественники пришли проводить его в последний путь. Как писал когда-то Константин Батюшков в посвящённом Василию Львовичу стихотворении:
Ты наш, в тебе запечатлено
Таланта вечное клеймо!
А Вяземский в день похорон написал в своей знаменитой записной книжке:
«Я в Пушкине теряю одну из сердечных привычек жизни моей».
Сам Александр Сергеевич шёл за гробом пешком все девять вёрст, от Басманной улицы до кладбища Донского монастыря, где упокоился любимый человек.
На память о дяде к племяннику перешла его печатка XVIII века, и с той поры поэт запечатывал ею свои письма и рукописи.
Василий Львович Пушкин остался в русской литературе, по мнению Чернышевского, «...одним из ревностных приверженцев карамзинского направления». Он всю творческую жизнь был рядом с любимым племянником, они вместе боролись против своих литературных врагов, которых в известной эпиграмме
«Угрюмых тройка есть певцов —
Шихматов, Шаховской, Шишков,
Уму есть, тройка супостатов -
Шишков наш Шаховской, Шихматов,
Но кто глупей из тройки злой?
Шишков, Шихматов, Шаховской!»
навсегда высмеял Александр Сергеевич.
P.S. И кто знает, состоялся бы Пушкин вообще, если бы у него не было такого дяди!