— Да, вляпались... — начальник экспедиции произнес эту сакраментальную фразу, ни к кому не обращаясь конкретно, словно мысль вслух. Он медленно вел окулярами по горизонту, оглядывая раскинувшуюся вокруг судна унылую картину.
Вид и в самом деле был безрадостный, хотя и весьма впечатляющий. Во все стороны, насколько хватало глаз, простирался лед — плотный, ощетинившийся иглами торосов. И аккурат посередине торчал дизель-электроход «Михаил Сомов», словно муха в блюдечке с медом. Машины остановлены — их семь с лишним тысяч лошадиных сил оказались бессильны перед первозданной мощью стихии.
Про «пингвинов», валюту и жаркую Австралию
1977 год. Научно-экспедиционное судно «Михаил Сомов» совершало свой второй от рождения антарктический рейс в составе флота 22-й экспедиции к берегам Антарктиды. Поначалу все шло по плану. Зашли на Молодежную — выгрузились. Перешли к Мирному — тоже выгрузились: оставили припасы для «пингвинов», то бишь полярников, на долгую антарктическую зиму. Потом на время простились с ледяным материком, протиснулись сквозь строй величавых айсбергов, которые в изобилии сбрасывал в океан шельфовый ледник Шеклтона, и взяли курс на Австралию.
Подобные «прыжки в сторону» от основной цели экспедиции всегда радовали экипаж и по чисто меркантильным соображениям. Антарктида — зона демилитаризованная. Следовательно (по неисповедимой логике высших сфер власти), это не заграница. Следовательно, валюту платить команде не положено. Скудные валютные копейки иссякали, стоило прибыть на какую-нибудь из станций белого континента, и вновь начинали капать, как только судно покидало антарктический берег. Поэтому даже временное прощание с Антарктидой вызывало дополнительное оживление.
В Сиднее пару дней погрелись, походили по твердой земле, чуток испили «Смирновской» — и снова на юг, на холодный Крайний Юг.
На сей раз путь лежал к станции Ленинградская — почти вдоль меридиана вниз от Сиднея. Места не очень гостеприимные (если это слово вообще применимо к Антарктиде): берег начинается гораздо южнее, а вокруг островов Баллени расположился никогда не тающий Балленский ледяной массив, с гнусным норовом которого познакомились еще промышлявшие в этих водах китобои. Но опять-таки на первых порах трудностей не возникло. «Сомов» подобрался к материку почти впритык. При помощи бортовых вертолетов сменил зимовщиков — на станции, угнездившейся на крутом скалистом утесе, их всего-то было двенадцать человек. После чего сделал Антарктиде ручкой и направился восвояси.
Но под вечер погода резко ухудшилась, поднялся ветер со снегом, лед зашевелился, и видимость упала почти до нуля. Не мудрствуя лукаво, решили до утра подождать у моря погоды — дали «Стоп» машине и легли спать. А утром...
Ледовый дрейф
А наутро выяснилось, что лед не спал, а очень даже шустро перемещался, волоча за собой железную щепку дизель-электрохода. Поднятый на разведку вертолет принес известия неутешительные: до кромки, то есть до чистой воды, миль двадцать, не меньше, и лед везде основательный, без разводьев и трещин. Вот так все и началось.
Поначалу еще дергались, напрягая дизельные мышцы, но потом поняли безнадежность этих усилий. «Сомов» был построен по проекту транспортного судна ледового класса. Суда этого типа неплохо работали в Арктике, пробиваясь в караванах за ледоколами и даже самостоятельно — если лед не слишком тяжелый. А вот тут как раз и оказалось это самое «слишком».
Потянулись дни. Нет, никто особо не впадал в отчаяние — как-то не укладывалось в голове, что в последней четверти ХХ века с современным судном может случиться что-то нехорошее. Выручат — иначе и быть не может! Молодежь, в силу свойственной возрасту тяге к романтике и бесшабашности, вообще рассматривала случившееся как захватывающее приключение, о котором потом можно будет рассказать девчонкам на берегу.
Однако дни шли, а на помощь никто не торопился. Было принято мудрое решение не гнать волну раньше времени (пароход-то еще не раздавило) и подождать — авось само рассосется. Забегая вперед, следует сказать, что многострадальный «Сомов» после этого взял привычку с завидным постоянством влипать в ледовые дрейфы через рейс, пока, наконец, на пятый раз, в 1985-м, не застрял так прочно, что пришлось-таки гнать к нему ледокол с Дальнего Востока для извлечения пленника из ледовой кутузки. После этого, кстати, и построили куда более мощный и совершенный корабль — «Академик Федоров», ставший новым флагманом антарктического флота СССР.
А пока «Сомов» смирно сидел под ледяным замком, уповая лишь на погоду да на удачу. Подошел, правда, к границе плавучих льдов однотипный электроход «Пенжина»: подошел, потыкался форштевнем в бока Балленского массива и благоразумно порешил не искушать судьбу, не лезть глубоко в кашу ропаков, торосов и спаянного морозом льда.
Хотя кое-какие меры все-таки были приняты. Прежде всего, первый помощник капитана (он же замполит) взял под строгий личный контроль содержание всех частных радиограмм, отправляемых с борта судна (электронной почты в те дремучие времена, понятное дело, не было и в помине). Усилиями цензора все тексты приобретали вполне благообразный вид типа: «У нас все нормально. Стоим у Ленинградской. Целую». Какой там дрейф!
«У советских — собственная гордость...»
Тем временем борта при подвижке льда многообещающе похрустывали, и на мостике понимали, конечно, что дела обстоят не так уж гладко. Уходящие в Ленинград и Москву служебные сообщения не препарировались и отражали истинное положение вещей. Вот из-за этих-то сообщений и возникла перед командованием экспедиции серьезнейшая проблема, по сравнению с которой опасность быть раздавленным льдами выглядела сущим пустяком.
В эфире, естественно, границ нет, и любые радиодепеши при наличии соответствующих навыков и необходимой аппаратуры перехватить совсем несложно. Их и перехватывали.
«Пенжина» болталась у кромки не в гордом одиночестве. Компанию ей составил (держась, однако, на дипломатическом расстоянии) ледокол из состава вспомогательных сил ВМС США. Корабль это был серьезный, мощностью раза этак в два побольше, чем «Пенжина» и «Сомов» вместе взятые. И вот, оценив ситуацию, американцы предложили нашим помощь: давайте-ка мы подойдем и без особого напряга выколем вас изо льда.
Наверно, разорвись в ходовой рубке «Сомова» 16-дюймовый фугасный снаряд, эффект был бы меньшим. И капитан, и начальник экспедиции, и помполит скорее согласились бы подвергнуться четвертованию без наркоза, чем взять на себя ответственность за принятие такого решения. Быстренько обсудив предложение супостатов в узком кругу, нашли выход: проинформировали об этом из ряда вон выходящем событии руководство. Следование столь мудрому правилу за долгие годы вошло в кровь и плоть советских людей.
Надо полагать, наверху потрясены были не меньше. Долгое молчание завершилось директивой «Отказать империалистам» и разъяснениями, в какую форму отказ этот следует облечь. Получилось примерно следующее: «Советское судно «Михаил Сомов» выполняет заранее запланированную программу научно-исследовательских работ в данном районе Мирового океана. Оснований для беспокойства нет. В помощи не нуждаемся».
Штатники настаивать не стали, пожали плечами, выплюнули жевательную резинку и удалились.
Изобретатели
Минул месяц, и среди экипажа начали рождаться самодеятельные проекты освобождения от опостылевшего всем сидения. Сначала кто-то из штурманов вспомнил, как в детстве он резал раскаленной проволокой пенопласт и выдал идею: разогреть током от главного контура электродвижения стальной трос и распилить лед к чертовой матери. Старший электромеханик, когда узнал об этой идее, немного подумал и сказал, что в главный контур лезть пока не следует, а вот от сварочного трансформатора попробовать можно. Вытащили на лед два длинных кабеля, замкнули их на трос и стали глядеть. Ноль эффекта! Слегка подтаял припорошивший льдины снежок, трос погрузился на пару сантиметров... и все. Но толчок изобретателям был дан.
Один из полярников с Ленинградской (а эти парни после более чем годовой зимовки больше других стремились домой) припомнил, как в Арктике они сверлили лед бочками из-под солярки. Выглядело это следующим образом: в железную тару заливали воду, сверху добавляли масло для уменьшения теплоотдачи, внутрь опускали металлическую пластину, к ней подсоединяли провод от источника тока, а другой провод привинчивали к корпусу бочки. Получался грандиозных размеров аналог всем известного кипятильника из двух бритвенных лезвий.
Идею реализовали в металле, используя все тот же сварочный трансформатор. За сутки бочка ушла в лед на всю глубину, однако проведенные вычисления завершились малоутешительным итогом: для высверливания дырок по всему периметру корпуса судна потребуется этак с полгода — при условии, что старые скважины не будут замерзать.
Внес свою лепту в мозговой штурм и стармех. Проснувшись как-то поутру, он выглянул в окно своей каюты и обнаружил у борта очень даже хороших размеров полынью, образовавшуюся вследствие работы фекального насоса, периодически откачивающего содержимое цистерны сточных вод в окружающую среду. «Угу...» — глубокомысленно изрек Дед и вызвал четвертого механика. Получив указания, четвертый принялся за работу и протянул два шланга от обеих бортовых фекальных цистерн под корму. Нет, Дед был реалистом и вовсе не собирался растопить Балленский массив дерьмом: он хотел только, чтобы винт не вмерз в лед. Однако и эта ограниченная по замыслу операция потерпела крах: вскорости шланги просто замерзли и приобрели твердость бетонной конструкции. Выколотить из них окаменелости органического происхождения не представлялось возможным, и шланги пришлось выбросить.
Не смог остаться в стороне и старший помощник капитана. Он скептически относился к изысканиям машинной команды и полагал решить дело одним молодецким ударом. В качестве богатырской булавы был выбран якорь, который предполагалось сбросить на лед с высоты якорного клюза и расколотить льдину, словно хрупкое стеклышко. Зрителей к часу «Х» собралось множество, боцман вышел к брашпилю, а старпом орал в мегафон, требуя соблюдения правил техники безопасности: «Все отошли на... подальше! А то сейчас осколки полетят, да в головы! А ну отошли все!». По команде боцман отдал стопор, якорь бухнулся вниз, чуть подпрыгнул и... остался лежать как ни в чем не бывало. Обещанное шоу не состоялось, и разочарованные зрители разошлись по каютам. Когда позже пробурили лед под носом, то выяснилось, что толщина его около трех метров. То есть с равным успехом на льдину можно было сбросить не якорь, а чашку с компотом.
Сизигийный прилив
Но тут вернувшиеся из ледовой разведки вертолетчики принесли обнадеживающее известие: за кормой судна почти до кромки льдов появилась извилистая трещина. Появление ее было обусловлено естественными причинами: начался сизигийный прилив — когда Луна и Солнце находятся на одной линии, их притяжения складываются и максимально высоко поднимают водную гладь океанов Земли. От этого мощного вздоха лед и потрескался.
Следовало, не теряя времени, использовать представившуюся возможность. Дело оставалось за малым — надо было развернуться на 180 градусов. Но легче сказать, чем сделать. Колотились двое суток, тараня неподатливые льды, и кое в чем преуспели. Но тут поперек дороги встал упорный ропак — ледяной клык, и процесс остановился. Стесать бы эту занозу взрывом, но вот незадача — взрывать-то и нечем! На борту «Сомова» не было ни подрывника, ни взрывчатки. Вероятно, перед отправкой судна в Антарктиду никому и в голову не пришло, что могучий флагман может быть пленен льдами — хотя четырьмя годами раньше уже была история ледового дрейфа «Оби», причем в том же месте, у Ленинградской.
И тогда снова сказал свое веское слово Дед. Как известно, машинное масло при соединении с чистым кислородом имеет обыкновение взрываться. Кислородные баллоны (для сварки) имелись, а уж масло тем более. Загвоздка состояла в том, как именно соединить ингредиенты взрывного устройства, ведь при этом можно было запросто остаться без головы. Судили-рядили и придумали: баллон с кислородом вкопали под зловредным ропаком и пристроили над чуть приоткрытым вентилем кружку с маслом. Теперь оставалось с безопасной дистанции дернуть за веревочку...
Однако Балленский массив имел на этот счет свое собственное мнение. Задула пурга, зашевелился лед, глыбы заскрежетали по бортам, громоздясь одна на другую. В образовавшейся толчее самодельную адскую машину унесло неведомо куда. Опробовать ее в действии так и не удалось.
Шутки в сторону!
Замечено: в экстремальных ситуациях скорость и эффективность мышления заметно возрастают. Связались с «Пенжиной» (к всеобщей радости там подрывник со всеми необходимыми снадобьями имелся) и отправили туда вертолет. Тропка была уже нахоженной — вот-вот должна была начаться эвакуация на «Пенжину» пассажиров и почти всего экипажа «Сомова».
Вертолет вернулся быстро. Кудесника встречал чуть ли не весь экипаж. Но тут вновь вышел казус: воодушевляясь перед подвигом, подрывник несколько переусердствовал, и доверять ему сейчас что-то взрывоопаснее стакана со спиртом было опрометчиво. Маг взрывчатых веществ рвался в бой, обещая подорвать в считанные минуты всю Антарктиду, но старпом решительно изъял у него коробку с детонаторами и отправил спать.
К чести подрывника он сумел вернуть утраченную боеспособность всего за несколько часов. Ночную темень разорвал мощный взрыв, поднявший высокий столб воды и льда. И долго еще по палубам и по надстройке шелестели падающие сверху ледяные ошметки-осколки.
Врубили все четыре дизель-генератора на полную мощность — шутки в сторону. «Сомов» содрогался всем корпусом, скрипел, стонал и жаловался, но лез и лез вперед, выигрывая метр за метром. Разворачивались носом к трещине в течение полутора суток — слава богу, ее не затянуло. И наконец «Сомов» просунул в узкую щель свой крепкий нос. Потом двое суток ползли змеей по трещинам и разводьям, а потом еще сутки лавировали среди норовящих вновь сомкнуться плавающих льдов — к счастью, уже куда более разреженных, чем в холодном чреве Балленского массива.
Встретились с верной «Пенжиной», побратались, выпили — но по сокращенной программе. «Сомов» потерял почти два месяца во льдах, а дел оставалось еще очень много. И вились в ночи над мачтами встретившихся наконец двух судов зеленые ленты полярного сияния, словно праздничный фейерверк.
На следующее утро «Михаил Сомов» уже раскачивался на серо-свинцовых волнах неистовых пятидесятых — океан здесь спокойным практически не бывает никогда.
А потом был небольшой австралийский порт Джилонг, что недалеко от Мельбурна. Значительная часть его населения состояла из русских эмигрантов, перебравшихся сюда из китайского Харбина. И встречали героев ледового дрейфа на берегу так радушно, что перед отходом помполит пробежал по каютам «Сомова» чуть ли не две марафонские дистанции, терзаемый убийственной мыслью: «А не остался ли кто из экипажа в этом гостеприимном порту на веки вечные? Да меня ж за это...» Впрочем, это уже совсем другая история.
Владимир КОНТРОВСКИЙ
«Секретные материалы 20 века» №12(139). 2004