ГЛАВА 7
До ближайшего селения было два-три дня пути. Моя изба стояла неподалеку от реки, что правда, то правда. Но не судоходной ведь! Обычная мелкая речушка. Ни большой дороги, ни какого-то промысла. Это должно было быть самое уединённое место в мире, но что-то пошло не так. Пусть не каждый день, но люди продолжали приходить. Всех сословий и возрастов, с просьбами – то разумными, то безумными.
В итоге тропинка к дому не то что не заросла, но как будто даже стала шире. Я смотрела на узкую полоску земли, на которой почти не росла трава, и отказывалась понимать, что делать дальше. Я ведь и жить-то не собиралась, просто была слишком труслива, чтобы приближать собственную кончину.
Иван-царевич объявился в самый разгар лета. В тот день шёл яростный дождь. Тёплые крупные капли прибивали траву, ветер гнул деревья, но я знала, что они расправятся и будут только рады живительной влаге. Запах мокрой земли возвращал меня в детство. Я стояла под навесом, бездумно любуясь пузырями на лужах вместо того, чтобы скрыться в избе. Издалека будто послышалось ржание, но шум капель заглушал все прочие звуки, и я решила, что мне показалось. Как бы не так.
– Яга-а-а-а! – зычный крик разорвал пелену дождя, и куры с козами испуганно заголосили в хлеву. Пришлось шагнуть прямо под ливень.
Я запомнила Ивана больше по второй нашей встрече и сейчас невольно поёжилась, увидев его в полном боевом облачении. Он уже спешился, открыл ворота и заводил коня во двор. С ним была ещё и заводная лошадь, несшая кроме переметных сумок, неприятный груз. Человеческое тело, привязанное к седлу, безвольно свисало по обе стороны.
– Здравствуй, Иван-царевич! – крикнула я и жестом показала под навес. Лошади и одежда промокли насквозь. Иван выглядел смертельно уставшим и хмурым. Он сосредоточенно отвязывал от лошади чей-то труп, и я не выдержала:
– Это ты на кой сюда припёр?!
– Врачевать будешь, – буркнул царевич, и у меня даже рот приоткрылся от такой наглости. Потом он повернулся, его глаза полыхнули гневом: – Гостя сначала накормить, да напоить надо, а потом уже спрашивать.
Я поджала губы. Значит так, приказывать взялся. Гостя такого в омуте утопить, а не кормить.
– Жив он ещё, – примиряюще пробормотал Иван и осторожно стащил с седла тощего мужика. – Что мне, в лесу его надо было оставить?
Пожала плечами и молча пошла топить баню. В дом нести этот комок грязи – себе дороже, кровь плохо отмывается. А там доски поскоблю, ежели что.
– Раздевай, – сказала я Ивану, внимательно рассматривая мужчину, лежащего на лавке. Его одежду и правда проще было сжечь, чем отстирать, но с этим позже. Лицо слишком бледное, покрыто испариной, дыхание слабое. Внутреннее кровотечение?
– Что застыл, раздевай, говорю! Или срежь к чертям, быстрее будет.
Я отвлеклась от раненого и глянула на Ивана – чего возится, не ранен ли сам. Царевич мялся и явно хотел что-то сказать. Понятно, об этом я и не подумала.
– Я дважды вдова и давно не девочка. От вида мудей не сомлею.
На теле кроме синяков была только одна серьёзная рана. Мышцы глубоко рассечены в области плеча. Рану и кожу вокруг покрывала толстая корка запекшейся крови, но кости на первый взгляд были целы.
– Это твой друг? – спросила я, но Иван отрицательно покачал головой. – Служил у тебя?
– Я не знаю его, – признался царевич, и брови мои взлетели вверх. Час от часу не легче.
Говорили, небось, родители: не подбирать всякую гадость! Так нет же. Я продолжила осмотр. На голове обнаружилась ссадина и немаленькая шишка. Можно было предположить, что потеря сознания и остальные симптомы вызваны черепно-мозговой травмой.
– Может умереть в любой момент, но если нет – рану лучше зашить, пока он в беспамятстве, – вынесла я свой вердикт. – Почему не отвез к лекарю?
– Далеко, – кратко ответил Иван, и я поняла, что он и сюда не рассчитывал довезти живым.
У меня не было ни спирта, ни марганцовки, ни фурацилина – не было ничего. Зато были изогнутые иглы для работы с кожей и шкурами. Насколько я знала, местные лекари использовали для зашивания ран конский волос. Я собиралась взять льняные нити – шёлковых у меня попросту не было.
Стыдно признаться, но я надеялась, что мой пациент тихо помрёт, не приходя в сознание – тогда не придётся отвечать, если рана не заживёт. Пока нитки и несколько игл кипятились в ключевой воде, я тщательно обмыла раненого.
– Поверни на здоровый бок, да привяжи его на всякий случай, – попросила я Ивана. – Может очнуться, пока буду шить, и всё испортить.
Странно, что царевич нервничал больше моего. Хотя я знала – в горячке боя мог и сам руку потерять, и другому отрубить, всё нипочём. Здесь же, в тишине при свечах, слушать прерывистое дыхание раненного и смотреть на его жалкое тело, воину было невыносимо.
– Привяжи и иди, о лошадях тоже позаботиться надо, – сказала я и чуть усмехнулась, увидев, с каким облегчением Иван выскочил наружу. На самом деле меня не волновали ни лошади, ни царевич. Я просто не хотела, чтобы он смотрел. Руки будут дрожать, долго, неловко. А так – что-нибудь да получится. Края сходились хорошо, рана была не рваная, а резаная. Мешала только кровь. Она обильно потекла, как только я сняла запекшуюся корку, и продолжала понемногу сочиться даже после наложения швов.
Поразмыслив, я наложила повязку, и решила, что утро вечера мудренее. Дождь прекратился. У меня вступило в поясницу после всей этой чехарды, и я злилась на Ивана так, что сама себе удивилась – ещё не всё на свете мне безразлично.
Спать условились по очереди. Я предупредила царевича, что у раненого может начаться рвота, особенно после пробуждения. Он долго спорил со мной, утверждая, что в бане людям не место, но я уперлась – пущу в избу, только если очнётся.
Я понемногу заливала подопечному в рот слегка подсоленную и подслащенную воду, обтирала лицо влажной тряпицей и следила, чтобы не замерз. К утру он начал беспокойно метаться, и я не выдержала – позвала Ивана. Даже если пациент не драться, а помирать собрался, вдвоем как-то спокойнее.
Раненый открыл глаза. Карие, темнее моих, они казались почти черными. Волосы тоже темные, лицо смуглое и скуластое. Похож на татарина, но я плохо разбиралась в многочисленных местных народах. Толкнула Ивана, чтобы тот придержал гостя в случае чего, и заговорила:
– Ты в моем доме. Ранен. Моргни, если слышишь и понимаешь, но не шевели головой и не пытайся встать.
Медленно, но чётко он опустил веки и спустя пару мгновений снова открыл глаза.
– Я буду давать пить, старайся глотать. Тогда, может, выживешь.
Снова моргнул, переводя взгляд с моего лица на Ивана. Слабый как новорожденный птенец, этот мужчина внушал мне невнятное беспокойство. Когда он смежил веки и снова забылся, я знаком пригласила Ивана выйти на двор.
– Ты его сюда притащил, ты и помогай, царевич, – строго сказала я. – Будет пить и писать, а дальше видно будет. Пока не встанет – сам его таскай, да переворачивай. Я с ним не останусь. Или вместе выхаживаем, или забирай откуда принёс и проваливай.
Я изо всех сил старалась выглядеть невозмутимой. Если Иван уедет, я ж даже вытащить мужика из бани не смогу, не подниму. А если смогу – куда дальше? Во дворе оставлять валяться? От таких перспектив сердце билось все сильней. Я смотрела невидящим взглядом в сторону леса, и тут, наконец, царевич заговорил:
– Если бы не я, он был бы мёртв. Но и он подставился в бою, прикрывая меня. Стало быть, мы с ним побратимы. Я задержусь, но не больше, чем на седмицу. Всё сделаю, что скажешь.
«Ну да, свежо предание», – мысленно огрызнулась я, не выдавая своего облегчения. – «Сапоги мои где? То-то же».
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ
Главы новой повести будут выходить трижды в неделю: понедельник, среда, пятница