Госпиталь
В конце мая года столетия со дня рождения вождя мирового пролетариата, вечно и великого, и живого товарища Ленина, когда дембель для меня, всё ещё младшего сержанта, был ну совершенно уже на подходе, я - в сговоре с подполковником Першиковым, невропатологом госпиталя при воинской части, входящей в состав главного управления Министерства обороны Союза СССР – под удалённым от первых значений своим дюжинным номером - там напропалую косил от какого-либо вида службы подразделений постоянного боевого дежурства.
Не сказать, чтобы я стал к тому времени совсем уж нервным придурком. Но видимо, постоянная ответственность младшего сержанта, командира отделения отдельного взвода (называемого в народе «червонцами»), 209 отдельного батальона особенной части в составе уж части сильно замысловатой - настолько истощила молодые мои силы, что сделался я как бы настолько нездоров, что медсанчасть нашего батальона, после тщетных попыток клистиром и зелёнкой выгнать из тела мою застарелую начкаровскую дурь, всё-таки направила меня подальше – а именно туда, где всего в паре сотни метров от моей казармы и находился тот госпиталь, что изображен на фото в состоянии, котором он оказался спустя десяток лет после получения мною выписного эпикриза.
За год до этого малозначительного события и замечено мною начало всё ускоряющейся деградации не только самой воинской части, но, подозреваю, и всего государства, принявшего у меня присягу на верность воинскому долгу пред всем нашим народом, миролюбивым до состояния экзальтации.
А пока включите воображение и сотрите с фотографии признаки разрушений. Восстановите остекление оконных проёмов и уберите заросли травы да кустарников перед крыльцом с эмблемой медицинской службы на фронтоне.
Так вот, правое крыло этого здания занимала амбулатория, в левом же размещался стационар. Приметное на фото широкое окно было у женской палаты; напротив, по коридору располагалась палата для особей мужского рода. Левее этой многоместной палаты, на этой же стороне, была выделена небольшая отдельная комната для старших офицеров. Во время моей болезни там релаксировал инженер-полковник научно-технической службы, чью-то шинель я, единственный больной мужской палаты, и одевал, под его усмешку, чтобы, пройдя в рекреацию (одновременно используемую и как столовая и сестринская), до слёз рассмешить своей статью барышень из медперсонала и срочных пациенток. Много импровизировал такого от чего, помню одна девица после удаления у ней аппендикса, всё хваталась за бок, умоляя меня больно не смешить.
За сестринской рекреацией начиналось хирургическое отделение. Там в то время собирался по частям придурок из эксплуатационно-технической роты, попавший в ротор снегоуборочной машины, да ещё там был, видимо навечно больной, матрос из отряда катеров, в прошлую навигацию не совсем ловко принявший швартов – так что и комиссовать его нельзя и службу нести тоже (хотя сейчас акватория всей северо-восточной части океана надёжно скованна льдами). Ну и ещё кто-то, мною теперь неидентифицируемый за давностью лет.
Окна операционной и видны на стороне женской палаты левее окна с козырьком. Собственно, женщины и составляли постоянный контингент пациентов, оперируемых хирургом подполковником Галаховым, ежедневно, сразу же после обеда, начинавшим хирургические манипуляции над плодовитой женской половиной нашего гарнизона.
Бывалоче, соберутся все тогдашние трое моих соратников по оружию и госпитальным изобильным харчам у непроходной двери в операционную, натащат из палаты табуретки, чтобы, значит, можно было дотянуться лицом до не закрашенной части стеклянной филёнки и познают себе таинство аборта. Да так при этом увлекутся, что, иной раз, выйдет подполковник Галахов во всём своём стерильном облачении и вытянутыми руками в перчатках приглашает:
-Заходи, и тебя, дружочек, поскребу!
Сколько же граждан так и не родившихся потеряла тогда от этих умелых его рук наша страна!
Сильно подозреваю сейчас, что вероятные мои читатели из числа тех, кому дорог светлый образ родины победившего социализма с возмущением теперь же спросят меня:
- Что же гонишь ты здесь чернуху?! Небось выдумал всё, или, отыскал среди красот родной страны какое-то исключение из общей картины советского благоденствия, да из этого делаешь далеко идущие обобщения. Конечно, бывали и в те времена отдельные недостатки. В семье же не без урода. Не ты ли из них и есть первей первого? Видно не долеченный за народные деньги каким-то прохиндеем, позорящим высокое звание советского офицера.
Но меня этими инвективами не проймёшь. Бывали и покрепче передряги.
Вот и продолжу.
Прежде чем перейти к ответу о месте этого храма врачевания человеческих недугов в советских реалиях тех лет, я, из вредности своей, помучаю взыскательных товарищей некоторыми отрывками из госпитального быта, имевшими место быть под склонами хребта с его редкими на поверхности куртинами низкорослых кустарников, а массе же своей сложенного породами гранитно-метаморфического комплекса предположительно мелового возраста.
Но, однако же, ближе к телу. Вот, например, тогда близкая мне более других, некая сестра милосердия. Она регулярно, выполняя предписания лечащего меня подполковника медслужбы, являлась ко мне, словно крепкая телом богиня Эрато, дабы совершить собою, не без участия тайного моего сладострастия, чувствительный укол в мускулистые части лицемерно безгрешного тела.
Она чудесно вплывала в пустынную общую госпитальную палату, она неспешно приближалась ко мне, она присаживалась на краешек койки, так, чтобы халатик её приоткрывал божественно сияющие коленки, и не спешила приступить к предписанной процедуре.
Она чувствовала, что мне нравится, когда она вот так вот сидит; и что я - уже приобрётший к тому времени репутацию человека стойкого к пороку- всё-таки, в известной степени, я терзаюсь сейчас от этой своей добродетели! так что, несомненно, окажусь всего лишь победителем известной слабости, и не более того.
Мы долго говорили о чём-либо пустяковом, всякий раз находя новые темы для беседы. Просто нам было интересно этим заниматься наедине, в то время как её благоверный супруг что-то там делает, в тайном своём подземелье.
А тут случилось так что, нервно больного прибыл навестить лично Толосбай Исабаевич, командир отдельного нашего взвода
Когда, мы, четвёрка начинающих сержантов, только что явились во взвод на замену отслужившему составу, слинял на Материк и Толосбай со своею супругой Анол Мынашевной. Дембеля, значит – по домам, а супруги в весьма продолжительный отпуск.
Но что-то такое уже назревало в атмосфере гарнизона. И я думаю сейчас уж не связано ли это обострение с состоявшимися накануне (разрывом в год), визитами в часть сначала Министра Обороны а затем Первого его заместителя: что за дела привели их в весьма отдалённый и захолустный гарнизон? Который и существует-то в этом диком месте всего с десяток лет. Так что командованию было не до каких-то там «червонцев»? То есть мы были, но при делах уж сами по себе. Дела у них идут как положено – этого и достаточно.
А по дороге, да не на аэродром, но морской причал зачастили грузовики с серебристыми цистернами на борту.
-Гептил вывозят – шептался меж собою народ.
Да ладно если бы одно только топливо. А то вот она, сама ракетная установка на шасси многотоннажного колёсного тягача. Медленно проплывает своим, внушающим благоговение техническим совершенством, мимо часового у ворот КПП, и мимо меня, вышедшего проследить чтобы мой часовой правильно нарушил устав караульной и гарнизонной службы и табель постам моего караула в части досмотра проезжающей техники. Хотя и мне самому интересно было бы узнать, что же там скрывает маскировочный брезент. Много лет спустя эксперты-любители всё ещё ломают голову в попытке идентифицировать оружие, которым мы пугали тогда военщину по ту сторону пролива.
Интерес праздный. И пускай уж он остаётся вечно неудовлетворённым. Ведь точность тут и по сию пору как бы неуместна.А со всей очевидностью всплывает военная мудрость, заключающаяся в парадоксе:
-профессионализм – это способность умело нарушать всё, что строго обязательно действующим регламентом.
Проползла мимо нас эта установка, и грузно направилась в сторону того же морского причала. В один конец. Как и все наши остальные. Хорошо ещё что и аэродром со стратегами не свернули, да не прихватили с собой на Материк .
Как показали события последовавших десятилетий – ещё есть способ эффектно поступить как нельзя более радикально.
А я вот в госпитале от дистонических своих нервов окопался.
Тут и взводный наш явился из отпуска, не запылился. Да ещё и пришёл навестить болезного. Неужто соскучился?
- Ты как, скоро поправишься? Ведь проверка у нас на носу.
- Ну, товарищ старший лейтенант – с этим к врачу. А парни там и без меня всё сделают как надо.
- Старичок, а ты молодец. И как тебе удалось так прорулить без меня, что ни одного залёта?
- Ага!
Но, если честно, вообще-то был я не подарок вооружённым силам: никаких амбиций, и даже полное пренебрежение к учебно-воспитательной работе. Бойцов не докучал своим вниманием, ограничившись в начале некоторой хитростью, направив их закидоны на нейтрализацию друг друга. Вот они и играли в войнушку по-доброму, оставляя меня как бы пожинать плоды своего безделья, зарабатывая мне славу командира отличного подразделения.
Однако же случились и у меня проблемы. Например одно не слабое ЧП.
Тогда дело шло к полуночи. И он, проверяющий дежурный по соединению явился (о чём предупредительно отзвонились мне часовые с периметра и от ворот) предо мной во всей своей майорской красе.
-Надо бы посты проверить.
-Вот, пожалуйста. С помощником.
Отбыли в темноту. Через некоторое время вызов по коммутатору извещателей с постов: - высылай замену на пост у склада взрывчатки!
Разводящему говорю: - бери из бодрствующей смены Андреева, выставляй на замену.
Появляются - впереди помощник, за ним понуро бредёт сменённый боец, за ним разводящий, за ним майор.
-Сон на посту – докладывает помощник.
- Оружие и боеприпасы - в пирамиду. Сам ожидай в сушилке. Разводящий – побудь с ним.
С проверяющим проходим в мои апартаменты, садимся у стола и погружаемся в молчание. Молчим понятно же о чём. ЧП, конечно, но ведь дело просто наказанием провинившегося не ограничится. Начнутся разборки – что да как. И пошло-поехало. А командир гласности не любитель. Но и напрямую участием не запятнает себя – у него и без того проблем хватает. Всё-таки постоянная боеготовность –не хухры-мухры…
-Что делать будем, сержант!
Что делать -думаю - что делать – откуда я знаю?
Но вслух: - Владимир Петрович – увожу я тему подальше от уставной (откуда я знаю как его зовут? – да вот же передо мной настенный ящик с ячейками для пропусков на каждого человека из гарнизона: запомнить многих не составляет особого труда)
– Отдай его мне. Я разберусь, как надо!
Майор молча придвигает к себе постовую ведомость:
-Замечаний нет – и роспись там.
Встаёт и направляется к выходу:
-Только грамотно!
-Так точно! – отвечаю я уже у входной двери.
-Дверь на крюк кованый, вторую прикрыть, бойца ко мне, в ружкомнату!
-Входит понуро, показываю ему – Садись!
Оба садимся на табуреты напротив друг друга и долго молчим.
-Что же ты, Коленька, отчебучил-то? Тут ведь пахнет не только губой. Да и нас-то за тебя затаскают с объяснениями.
Пробило на слезу.
- Слезами тут не поможешь.
Рыдает.
-Не плачь!
Куда там!
-Не плачь, говорю – и отвешиваю крепкую оплеушину.
На табурете он, однако, усидел, но взгляд стал шальной, словно бы ищет по сторонам выход. А там -автоматы бодрствующей и отдыхающей смен. Хоть патроны-то – в магазинах, да в подсумках, да у гениталий каждого из бойцов. Но у мысли-то пределов же нет!
А ведь и полгода не прошло, как искали добровольцев покараулить в леднике, чтобы не объели лемминги тело самострела. Разумеется, в карауле решил он сам себя. А где бы ещё? Удобно: оружие - вот оно, патронов - хоть весь гарнизон перестреляй. Тепло, уютно и вроде бы как сам по себе: думай-не хочу! Вот и надумал. Вскоре на край света приехали родители, посидели печально в комнате ожидания, подождали пока гроб вывезут, и – только их и видели. Схоронили придурка в тундру где-нибудь в Копях – не везти же на материк.
- Не дури, Коля. Ведь ты же мужик, солдат. Небось в армию-то провожали не просто так, а что-то же говорили тебе на дорожку… Что пишут-то из дома, как там Братск, как друзья, подружки; Клавдия Петровна, как – здорова? Отец? Юлька да Верка – небось невестятся сестрёнки-то?
-Да нормально всё.
- Ну вот! А ты им, значит– подарочек.
Опустил голову, думает.
Что думать-то?
-Служить дальше будем, или как?
-Товарищ младший сержант! Да я!
-Головка от буя!
Со вздохом кивает головой.
Разводящему: – выставляй на пост!
-Быстро собирайся! Автомат, ремень да подсумок. И чтоб как штык! Запомни Коля сегодняшний случай! Крепко запомни!
-Так точно, товарищ…
Обрываю на полуслове – ещё посмотрим, товарищ ли ты мне. Собрался? Вперёд!...
- Да как-то так получилось –отвечаю я сейчас взводному, прерывая тем самым и тяжко мысленные свои уточнения.
А у самого на уме ещё продолжение – просто надо так исхитриться загрузить каждого своего бойца, что он вроде бы авторитет по своей части. Тогда можно и нарушить то что надо, да и при этом не залететь на разборки у начальства. И исполнителю хорошо, а начальству ещё лучше.
- Вот сдадите проверку на «отлично» - будет тебе отпуск – пообещал мой сердечный командир.
Это и хорошо. Ибо смутные предчувствия уже беспокоили меня: мозг мой теперь эффектно прикинувшийся нездоровым, кажется готовил организму некую каверзу. Дескать, эй, хозяин, не скоро ещё нам придётся увидеть родную сторонушку – ещё только взвякивал он.
-Ты, сгусток серых извилин, что у тебя за фантазии? Дембель ведь не за горами.
И всё же отпуск в десять дней, не считая времени на проезд – а, учётом действующих в то время правил перевозки воинов срочной службы исключительно смешанным железнодорожно-водным сообщением – целый месяц наберётся.: не помешало бы за собственные денежки просто купить на самолёт и потратить двое суток на дорогу туда и обратно. А за остальные дни гулянья успеть надоесть и родным и знакомым. Вот такой отпуск не помешал бы.
Пока же мои госпитальные впечатления освежает вид из окна. А там парни, в свободное от службы сутки, пробегают на стрельбище валить мишени - уже не глядя в прицел. Тренируются!
Второй раз Толосбай пришёл с видом несколько опечаленным.
- Разгоняют наш взвод, старичок. Такие вот дела. Меня - комвзводом в первую роту. Тебя тоже туда зачислили. А ведь проверку-то сдали на отлично. Отличным был весь взвод.
- Дело нехитрое. А ведь мы же и говорили быть тебе капитаном. Ну, а как же с отпуском?
- Поздравляю тебя с награждением знаком Отличник Военно-Воздушных Сил!
- Служу, как говорится… Значит, получается, что с отпуском облом.
- Да уж.
- Ну да и ладно. Не жили хорошо – нечего и начинать. Будем ждать дембеля. Жалко конечно, что нашу команду прихлопнули. Мне-то на гражданку, а вот вам-то с Анной Мынашевной ещё как медному котелку.
-Так сам-же залез в мундир. Да ведь всё лучше, чем по степи быкам хвосты вертеть.
( и то верно, ведь уж совсем даже мало кому из выпускников военных училищ доведётся лично, в присутствии большого числа и новобранцев и заслуженных старших офицеров, рапортовать генералу армии, самому совсем скоро ставшему Министром Обороны, о том что всё идёт по плану во вверенном ему взводе)
За то время пока я вывожу здесь свою сентенцию о достижениях навестившего меня командира, он принял решение завершить свой визит в госпитальную палату.
- Ну, мне надо идти, а то капитан Степаненко хватится. Он теперь у нас командир. Сегодня в наряд уходит вся рота – народу только-только хватает. Но ты не торопись с выпиской.
- Да ничего, и эту вводную отыграем как надо – сказал на прощание я, и возвратился в свою невропаталогию.
Между тем медсёстры продолжили свои терапевтические воздействия на мою скуку. То чаем с булочками угощают, то рыбкой кетой солёной да копчёной, да корюшкой жареной, вяленой. Да много ещё чего. Но и беспомощность свою демонстрируют перед сержант-полковником. Дескать, вот кислородные баллоны надо бы переключить.
- Не вопрос. Зря что ли четыре года учили меня до призыва приёмам работы и с железом, и со скальным грунтом, и с техникой какая только движется, ползает. Но уж летит разве что только от управляемого мной взрыва. Буровик, горняк, водила и много ещё чего нужного по жизни на воле… В общем, горный техник с приставкой разведчик. Надо вспоминать науку пахать на гражданке. Не век же тебе спусковой крючок автомата нежно ласкать.
А барышни и довольны. Что я весь из себя такой и безотказный, и безопасный. Всё хоть веселее пройдёт дежурство.
Но и мне добавилось развлечения. В палату на двадцать коек ко мне прибавился мальчуган возрастом разве что первоклассник. Приболел пацанчик,: может сосулек нализался , или сбежал погулять не по погоде одетый. Разве её угадаешь, чукотскую погоду: но мороз, то оттепель, а то и пурга. Это для солдата: в любую погоду- марш! на плац для развода, да под звуки духового оркестра - вперёд; разве что не всегда с песней и закутанным с головой в ватники так, что автомат да подсумок с боезапасом на ремне как бы театральным бутафором навешена.
А дети-то что? Не всё же им бросать с высоты сугробов в наш строй снежками, бывают что и приболеют, да, порой, и довольно сильно.
Вот и привела мамочка своего сладенького, да долго выбирала, где бы ему лучше будет расположиться.
Но, на ночь глядя, мальчишечка как бы проявил инициативу:
-Дядя Витя, а можно я - возле тебя.
- Конечно, товарищ, располагайся. Койки-то и без того сдвинуты в ряду. И паренёк скоро заснул. А солдату-то что: он спит - а служба идёт. Сплю и я. Но нынче как-то уж беспокойно. Вроде бы душит кто-то. Точно. Паренёк разметался по постелям, да и меня, бугая, придавил.
Теперь уж я то и дело поправляю и постельку, и одеялко, и подушечку. Вроде бы как сынку своему – не братику же, в самом-то деле. Курс молодого отца в свои двадцать первые лета – не иначе. А может быть и вправду уже пора?.. – ...Фантазии!
А днями у парня проблема. Нет продыху от посещений родной матушки. Расспросы: что да как? И кормление. Сумками прёт и соки, и фрукты, и сладости. Да ещё и пеняет, что не убывает их запас в тумбочке. Да он туда и не помещается уже.
А разве гоже мамку огорчать? Вот сынок и приглашает меня в союзники, дескать, дядя Витя, может быть ты отъешь что-нибудь, а то ругать будут.
И тут – не вопрос.
Короче, и там помоги, и тут помоги, да ещё госпитальное довольствие. Чувствую я некоторую уже тяжесть в членах.
Вот и подполковник Першиков мои подозрения подтвердил. Проведя как-то раз щупом по моему пузному прессу, обнаружил он некоторое дрожание новообразованной жировой прослойки. Призадумался, да и констатировал: - Пора на выписку, боец. Однако, уловив мою в связи с этим озабоченность, прибавил: -
Сделаем всё правильно.
И сделал-таки так, что мой новый командир, ротный капитан Степаненко теперь обратился в просителя моей милости хоть как-то да послужить ещё Родине в расписании на мой выбор. Такое безобразие мог прекратить разве что только мой дембель. Уж что-то подозрительно толерантно относилось воинское начальство к моим чудачествам. Так что мечта хоть раз да отсидеть на нашей новенькой гауптвахте так и осталась нереализованной.
Опять читатель имеет возможность воскликнуть: - Небылица про какой-то там совершенный уж отстой! Если и случается в реальности такое, то разве что в какой-то, простигосподи, дыре.
Но не дыра это была, а «Дырка».
Вот про Дырку-то эту и готовлю я своё продолжение. Помоги же, Создатель, исполнить это моё послушание.
Дырка
Не так давно объявился я в Москве. Среди прочих там дел состоялась у меня кратковременная встреча с другом моей молодости (когда-то были мы весьма близкими соседями на одной площадке дома). С момента нашего расставания прошло сорок лет. Так что было о чём поговорить. Разумеется, не миновали нас новости и на деловые темы. Теперь он москвич, а когда-то значительно дольше меня работал на краю света в том числе и на высокой геологической должности.
И вот в ходе наших воспоминаний коснулся он темы посещения очень значимой в составе региона геологической обстановки.
Это территория Золотого хребта, структурно отвечающая Золотогорскому террейну, каковой блок северо-восточной ориентировки выделен в ранге самостоятельной структуры из состава Золотогорского в 2006 году на основании особенностей его глубинной структуры по данным построения сейсмического профиля и специфики метаморфических преобразований исходных пород палеозойско – мезозойского возраста. В геоморфологическом плане он соответствует собственно Золотогорскому хребту и его юго-западному окончанию на правобережье Анадырского лимана.
В 1905 году там было обнаружено первое промышленное золото на Чукотке. Здесь в 1906—1908 годах золото добывал прииск «Дискавери» американской золотодобывающей компании.
Многие последующие годы геологи работали здесь только в обрамлении некоей, закрытой для изучения территории. Находя в этом обрамлении золотоносные россыпи и даже отрабатывая их.
Не это ли вселяло надежды на улучшение состояния минерально-сырьевой базы территории деятельности Анадырской экспедиции, перспективах ее развития и направление геологоразведочных работ? - доложенных неведомым ещё первым моим после дембеля начальником на второй Анадырской геологической конференции, состоявшейся в ноябре 1973 года.
Однако сам источник здешнего золота в коренном своём залегании так и не обнаруживал себя, возбуждая у исследователей интерес к собственно горной части Золотогорки.
Но только лишь недавно весьма локальный участок этой местности снова оказалась доступен для геологического изучения .
Спрашивается, а почему так поздно?
А там стояла сильно засекреченная военная часть.
-Друг мой, да я же там служил два года.
- Ну ты ж и тихушник! Ведь за все десять наших лет и словом не обмолвился об этом. А ещё прикидывался же треплом.
-Сказали – нельзя. Вот и молчал.
А сейчас вроде бы можно, но и по -прежнему не больно-то разговорчив на эту тему. Всё больше другим даю возможность высказаться, даже если в их словах сплошь одни умолчания или забавные неточности. Вот и пусть говорят. Есть же способ очистить массив противоречивой информации от искажений. Но это произойдёт не здесь.
Пусть же будет так, как это представляется рассказчикам.
Вот, например, этому тогда ещё школьнику.
«Я приехал с родителями сюда в 1966 году из Прибалтики.»
Прибалтика… уж не связало ли это простодушное высказывание с такими вот событиями?
6 июля 1960 года на полигоне Капустин Яр состоялся первый испытательный пуск новой ракеты, получившей обозначение 8К65. Он был признан успешным. Но при проведении первой серии испытаний было выявлено явление кавитации, приводившее к разрушению ракет. С этой проблемой удалось справиться быстро, что позволило 15 февраля следующего года закончить весь цикл испытаний. 24 апреля 1961 года новый БРК был принят на вооружение РВСН. 1 января 1962 года в г. Глухов заступил на боевое дежурство первый ракетный полк, вооруженный ракетным комплексом с БРСД 8К65. В этот же день к дежурству приступил первый дивизион ракетного полка дислоцированного в г. Приекуле.
Справочно:
А/- Директива Замминистра обороны СССР от 2 августа 1961 года № 79967 Главнокомандующему Ракетными войсками: «Ваши предложения о строительстве и вводе в строй в 1962 году для 83 р(акетного) п(олка) в районе города Анадырь (объект 691) четырёх наземных пусковых установок для ракет Р-12 — утверждаю. Вопрос о дальнейшем строительстве стартовых позиций в указанном районе будет рассмотрен летом 1962 года при составлении плана строительства и ввода в действие пусковых установок на 1963 год. Маршал Гречко»
Б/- "Во исполнение директивы Генерального штаба от 13.5.63 г. и от 23.12.61 г. провести следующие мероприятия:
…3. Работы по хранению, снаряжению и подготовке головных частей к изделию 8К65 на технической и стартовых позициях ракетного полка возложить на войсковую часть 62902 [в директиве ГШ ВС СССР — возложить на объект “С” № 955 12 ГУ МО] с включением в её состав сборочной бригады численностью 70 военнослужащих, согласно прилагаемому перечню изменений к штатам № 25/870 в/ч 62902. Укомплектование сборочной бригады произвести за счёт личного состава 1914 ртб. Маршал Крылов»
Таким образом первоначальным было решение поставить в районе Анадыря ракетный полк, вооруженный ракетами Р-12.
Особенно большие трудности дали о себе знать в ходе строительства в районе г. Анадырь, где в условиях Крайнего Севера и вечной мерзлоты, должен был разместиться 83-й отдельный ракетный полк, но уже с ракетами Р-14.
Но есть некоторые основания предполагать о наличии там мобильных установок типа РТ-15 модифицированными под транспортировку на шасси колёсных тягачей.
Да, собственно – какая разница. Главное что дислокация полка связана с уже функционирующим там арсеналом категории С.
Вот к каким тайнам подводит нас слово, неосторожно сказанное школьником.
Собственно, он и продолжает дальше.
«- Почтовый адрес был тогда Магадан-11, позже Анадырь-1. Про название городка Гудым никто в то время не слышал. По 1969 год мы жили по адресу Северная 2 кв32. Таких домов тогда было 3. Телевизоров в городке не было, но наш дом стоял повыше других, а у меня был бинокль... Штор почти ни у кого не было, зато были бумажные черные экраны которыми закрывали окна во время тревоги. Родители ездили на работу севернее, по всей видимости во второй городок. Секретность была дикая. Даже все детские письма читали. Как-то раз после проверки нам вернули 11 писем.»
А ему поддакивает и юная комсомолка:
«- И мы жили на Северной (дом не помню). Это был каменный дом на самом верху. Таких домов в мое время было 4-5. Была школа с каменной пристройкой, баня (посещение ее было всегда радостным событием, своего рода развлечением) с очень вкусным квасом, два магазина (снабжение прямо из Москвы), крытый каток, спортзал. Там проходили вечера отдыха. Дом офицеров, с художественной самодеятельностью в которой участвовали наши родители. Гуляли в основном внизу по единственной длинной улице. Туда- сюда, лазили и по теплотрассам... Начальником милиции (комендант, особист, контразведчик?) был Агапычев (Аниськиным мы его звали). Командиром части кажется Жеребцов. У него был сын- Женька. Он учился тогда в 8 классе. Однажды произошел курьезный случай. Во время нашей прогулки кто-то из ребят взорвал, что-то похожее на современную петарду (к вопросу о засекреченности). Минут через 15 забегали солдаты в поисках чего-то или кого-то. Мы тогда не придали этому значение, а на следующий день в школу явился сам "Аниськин" и планомерно (вызывали к директору по одному) стал выяснять, кто устроил взрыв. Меня спрашивали, кто гулял впереди, кто сзади. Помню, я очень боялась, чтобы не сказать лишнего и не выдать "злоумышленника". Моим классным руководителем была Иванова, преподователь истории (баба Надя). Еще помню физика Князеву Маргариту, химичку Исанну Альбертовну, замечательного физрука Геннадия ( не помню ни фамилии, ни отчества). Художественной самодеятельностью руководили супруги Чхаидзе Владимир Иванович и Людмила Петровна. В школе был свой ВИА "Буквари" - в составе все они мои одноклассники из московской (!!!) средней школы №148 1976 года в г. Анадырь-1.
Карточек же той поры у меня нет, так как фотографировать что-либо было запрещено.»
- А вот что расскажет нам не школьник, а взрослый дяденька-военный.
«В марте 1958 года, я в составе группы молодых офицеров (в основном выпускников различных военных училищ) был направлен во вновь формируемую часть. Среди нас были моряки, летчики, артиллеристы и представители других видов и родов войск. В последствии всех переодели в авиационную форму. Часть располагалась в районе города Анадырь в самой долине Золотого хребта. В то время она имела только номер и почтовый адрес, потом поселок, в котором располагалась часть, стали называть поселком Гудым по фамилии начальника строительства поселка и спецштольни. Поселок состоял из 15 двухэтажных деревянных домов с трехкомнатными квартирами и несколькими одноэтажными зданиями в которых размещались штаб, столовая, санчасть, клуб и т.д. В поселке в то время проживали мы, молодые офицеры (человек 30), почти все холостяки, офицеры охраны, несколько жен, рабочие котельной, шофера, рабочие дизельной и столовой. Потом где-то через год в городок прислали шесть девушек для работы в столовой. Нас поселили в домах в отдельных комнатах по 2-3 человека. Дома были оборудованы водопроводом, канализацией, электричеством, водяным отоплением, в общем, всеми благами цивилизации. Получали мы офицерское содержание, плюс 30% полярная надбавка, плюс 30% за секретность и каждые полгода добавлялось 10% за выслугу. Кроме этого мы получали полярный паек. В городке был клуб, в котором раз в неделю показывали кино, очень часто одно и то же. В городке существовал сухой закон. По вечерам оставалось только чтение книг да карты. Из них наибольшей популярностью пользовался преферанс. Позже своими силами построили спортзал и появилось еще одно занятие.
Наше служебное помещение находилось в дугообразном туннеле, вырытом в сопке и имеющим два входа на расстоянии примерно 2км друг от друга. Они были оборудованы порталами с портальными подъемными кранами. Вдоль всего туннеля была проложена узкоколейная линия для движения по ней спецвагонеток с ответвлениями в несколько помещений. Помимо туннеля имелись и другие помещения для хранения и обслуживания термоядерных авиационных бомб, мастерские, генераторная и электроподстанция, вентиляционная, аккумуляторная и другие. На обоих концах туннеля на некотором расстоянии от входа были оборудованы мощные железнобетонные двери на колесах, которые открывались и закрывались с помощью электромоторов.
Вся территория поселка была обнесена проволочным заграждением и охранялась офицерами КГБ.
(в какое-то время КГБ заменилось караулами отдельного батальона охраны, в состав которого входил и отдельный взвод сопровождения и охраны грузов, караул которого и сопровождал «на выезде» эшелон с изделиями. В.Г.)
Отдельное ограждение и охрану имела техническая территория.
Мы занимались обслуживанием, хранением и доставкой на аэродром ядерных авиабомб. Регулярно проводились тренировки, на которых мы доставляли учебную бомбу на аэродром, подвешивали ее в бомботсек. Люк закрывался, проводилась предполетная подготовка. Затем - выгрузка специзделия и доставка на место хранения.»
Если ли что ещё тут скрывать- по воспитанной привычке держать язык за зубами?
Да вот вам доклад на эту тему иностранных экспертов.
«12 Главное Управление Министерства Обороны СССР/РФ (Ядерно-техническое обеспечение и Безопасность). Оно отвечает за сохранность, техническое обслуживание, транспортировку, доставку, выдачу, утилизацию и т.д. ядерного арсенала государства, а также за испытания ядерных зарядов, что включает обеспечение экологической безопасности таких испытаний и содержание советских / российских испытательных полигонов, известных по-русски как "полигоны
Оно является не главным управлением Генерального штаба, а главным управлением Министерства обороны. Как таковое подчиняется не начальнику Генерального штаба Советских/российских Вооруженных сил, а непосредственно министру обороны, что делает его более высоким по статусу по сравнению с ГРУ.
Должность начальника 12-го ГУ МО приравнивается к должности командующего военным округом, и предполагается, что ее должен занимать 4-звездочный генерал или маршал артиллерии. Однако на практике из семи начальников этой Организации только один) занимал столь высокое звание - остальные шестеро были всего лишь трехзвездочными генералами.
Офицеров, или кадры, для 12-го ГУ МО поставляет в основном специальный факультет ядерного оружия Военной академии РВСН имени Петра Великого, расположенный в Серпухове, недалеко от Москвы, и специальный факультет Военной академии им. Дзержинского. 12-е ГУ МО располагает собственной учебной базой для рядовых и прапорщиков в деревне Шарапово, недалеко от города Сергиев Посад, где офицеры, обладающие другими военными специальностями, обучаются навыкам обслуживания ядерного арсенала на 6-месячных курсах. Второстепенные специалисты (те рядовые и унтер-офицеры и солдаты, которые выполняют общие задачи, не связанные с ядерным оружием) могли бы быть предоставлены другими военными колледжами и академиями, но эти люди не могут получить должности в 12-м ГУ МО или в любом из подчиненных ему подразделений, если они (а также их семьи) не получат специального допуска к секретности.
В СССР только члены Коммунистической партии Советского Союза могли быть назначены на службу в 12-е ГУ МО или в любое из подчиненных ему подразделений, включая Службу специального контроля (даже молодые призывники, которые прослужили там всего два года, фактически ничего не зная о ядерном оружии, должны были получить специальный допуск к секретности и обязательно должны были быть членами Коммунистического союза молодежи, известного как "комсомол").
В своей основной части 12-е ГУ МО состоит из штаба, или "управления начальника 12-го главного управления", расположенного в центре Москвы.
Существовал также центральный архив, широко известный как "ядерный регистратор", где регистрируется любая часть советских или российских ядерных боеприпасов.
Кроме всего прочего, оно состоит из сети баз ядерного арсенала, как центральных, так и "специализированных", где фактически хранятся ядерные боеголовки / боеприпасы. Эти базы называются "Специально техническими формированиями", но все они в целом называются "Специальные войска резерва Верховного командования". Каждая база обычно размером с полк, иногда с бригаду, но обычно ею командует генерал-майор или иногда контр-адмирал, а не полковник, поскольку их важность и высокий статус делают их технически равными обычной пехотной или другой дивизии.
Многие командиры, служащие в его штаб-квартире в Москве, имеют генеральские и адмиральские звания, поскольку почти все они получают повышение из числа командиров удаленных баз арсеналов. Вот почему процент генералов и адмиралов среди офицеров 12-го ГУ МО значительно выше, чем в любой другой военной организации Российской армии или Военно-морского флота России.
Такие базы ядерных арсеналов обычно расположены достаточно далеко от крупных городов (не менее 50 километров), но достаточно близко к военным частям, которые использовали бы эти ядерные боеголовки в случае войны (в первую очередь это Батареи межконтинентальных баллистических ракет, а также ракетные батареи меньшей дальности, подразделения тактических ракет на ТВД, подразделения военно-морского флота и авиации, вооруженные ядерным оружием, подразделения военных диверсантов и инженеров, которые должны были использовать переносные ядерные боеприпасы, средства противовоздушной и противоракетной обороны, использующие ракеты с ядерными боеголовками, и т.д.).
Таким образом, основная цель существования 12-го Главного управления - надежно отделить "конечных пользователей" ядерного оружия от их фактического ядерного оружия в мирное время. Только в случае реальной необходимости те, у кого должно быть ядерное оружие, получат его, и это может произойти только с разрешения высшего Должностные лица.
12-е ГУ МО, вероятно, является самой засекреченной организацией Советских /российских Вооруженных Сил, даже более засекреченной, чем ГРУ или Ракетные войска стратегического назначения.
В советское время большинство офицеров, даже с высоким образованием, практически ничего не знали о существовании 12-го главного управления. Считалось табу говорить об этом за пределами охраняемых помещений. При разговоре с незнакомыми людьми, даже с другими офицерами Вооруженных Сил, можно было обращаться к их подразделению только по его кодированному номеру.
Например, вы могли бы сказать, что "я служу командиром танкового взвода в воинской части 31600", но не более того. Тем более что в части этой танки если есть, то утильные в качестве демонстрации для особо любопытных. Большинство должностных лиц штаба 12-го ГУ МО носят артиллерийскую форму и носят воинские звания, типичные для артиллерии, поскольку эта организация считается в первую очередь "арсеналом". Однако, когда речь заходит о его персонале, несущем службу на удаленных базах ядерного арсенала, оно может носить различную военную форму, начиная от авиации и флота и даже танкистов и морской пехоты, потому что 12-е ГУ МО давно придерживается политики маскировки своих удаленных подразделений. Всему обслуживающему персоналу 12-го ГУ МО категорически запрещено раскрывать кому бы то ни было, даже своим супругам, что они служат в Ядерной технической службе, в 12-м Главном управлении, или что они имеют какое-либо отношение к ядерному оружию. Более того, большинство второстепенного персонала баз ядерного арсенала не знают, что на самом деле там хранится ядерное оружие.
У каждого подразделения этой организации есть своя легенда прикрытия, основанная на его местонахождении и текущей форме, и весь его персонал должен строго придерживаться этой истории при общении с незнакомцами. На некоторых базах также используются "гражданские легенды". Например, базовый блок ядерного арсенала № 62047 в Краснокаменке ( Кизил-Таш, Крым) маскировался под "винодельческое предприятие". Активные дезинформационные меры с этой целью тщательно планируются и регулярно проводятся не только для того, чтобы создать ложное впечатление у местного населения и соседних воинских частей, но даже для дезинформации призывников и другого несвязанного персонала, проходящего службу на реальных базах арсеналов. Например, танки и артиллерийские орудия, которые используются как часть легенды, соседи могли видеть на ежедневных "рутинных" учениях в соответствующих фиктивных "танковых" или "артиллерийских" полках.
(на Гудыме, например, легендой прикрытия была авиационная техника представленная летательными аппаратами от Ил-14 до Миг-15, живописно разбросанными по пустырям. Единственную пользу приносили они тем, что часовые охраны периметра по нужде гадили в них. Конечно, это вопиющее нарушение всего что только можно. Но не валить же в кальсоны если приспичит.)
Чтобы свести к минимуму распространение информации об этих базах, их командированному персоналу было рекомендовано как можно дольше служить в одном месте и не добиваться повышения за пределами своих баз (в то время как для советских военных в целом было типичным переводить офицеров каждые 3-5 лет в разные места и продвигать их исключительно за пределами своих бывших воинских частей). Каждая база ядерного арсенала обычно состоит из следующих основных служб и подразделений:
-структура базы ядерного арсенала включает командира соединения и его заместителей, главного инженера, начальника штаба, начальника политического управления со своим штатом, кадрами, финансовыми отделами и другой администрацией. Инженерно-техническая служба (русская аббревиатура "ИТС") – важнейшая служба арсенала, которая фактически занимается ядерным оружием и имеет дело с конечными пользователями.
Оно подразделяется на несколько отделов, носящих такие названия, как "2-й отдел", "3-й отдел", "3-й отдел А", "3-й отдел Б" и подобные.
Каждое управление имеет дело с конкретными видами ядерных боеприпасов и с конкретными "заказчиками».
Отдельный –батальон охраны, похожий на обычный пехотный батальон, но гораздо лучше обученный и оснащенный.
(на Гудыме в своё время отстранивший от участия в деле структуры КГБ)
База автомобильного транспорта; узлы связи – стационарные и мобильные – все они оснащены различными системами автоматической связи шифрования; отдельная инженерно-техническая рота; криптографический ("8-й") отдел, военная контрразведка, военный госпиталь; школа для детей; "Военторг" – организации, управляющей различными магазинами в вооруженных силах и организующей необходимые поставки. Различные службы, связанные с обслуживанием жилых помещений и других помещений.
Специальных тактические группы. Это высокомобильные подразделения, обученные доставлять ядерные боеголовки назначенным конечным пользователям в различных обстоятельствах, в том числе во время продолжающихся сражений и даже во время разворачивающейся ядерной войны.
(От нашего батальона охраны в состав этих групп был и выделен отдельный Десятый взвод сопровождения и охраны – пресловутые «червонцы)
Основная система связи 12-го ГУ МО имеет свои собственные уникальные кодированные команды, которые могут использоваться для мгновенной передачи приказов о повышении боеготовности и начале погрузки, доставки и выдачи ядерных боеголовок и других ядерных боеприпасов их конечным пользователям. Такие команды должны передаваться по крайней мере по трем разным каналам связи одновременно, чтобы гарантировать их доставку. Отдача таких команд должна практиковаться не реже одного раза в день. Более расширенные учения, которые включают в себя оповещение о "повышенной готовности" и "боевой готовности" с фактической загрузкой боеголовок в транспорт и отправкой конечным пользователям, должны проводиться не реже нескольких раз в год» ( конец цитаты).
Подавляющее число наземных строений посёлка предстояли из себя типовые для того времени деревянные дома восьми квартирных двухэтажек, да здания различного назначения казарменного вида. Всё это демонстративно являло вид глухого захолустья, что, видимо, должно было соответствовать надписям «(отд свх) на общедоступной карте листа Q-60-*-*.
Но уж что из себя представляло подземелье, знали только люди, имевшие туда и пропуск и допуск.
Последовавшая ликвидация части с каким-то паническим оставлением городка фактически на произвол мародёров и дайверов показал что к чему. Постепенно появились, робкие сначала, намёки в центральной печати и телевидении ещё с шифрованием координат, но постепенно вся изнанка Спецобьекта Портал, или на местном наречии - «Дырки» была вывернута, и предстала, несмотря на разрушения причинённые ей варварами – во всём своём внушительном великолепии. Некоторое представление о нём даёт схема подземных сооружений арсенала, приведённая на нашей иллюстрации, взятой из трясины интернета.
Целью же моей здесь хрестоматии очевидцев является попытка сопоставить мир повседневной жизни населения того времени, безмятежную в смыслах жизнь которого защищали такие вот дорогостоящие поигрывания военной мощью страны-победителя всех: и врагов, и друзей, а больше – собственного народца.
И кто бы подозревал во мне этакие саркастические наклонности? Разве что прозорливый старшина нашей учебной роты, однажды так прямо и сказавший мне – будущему сержанту: -Ты вредный для армии человек!
Но к его пророчествам не было кому прислушаться. А как раз наоборот.
Мега
Она была прекрасна своей дьявольски совершенной формой.
Только что её доставили сюда на большегрузной машине, сняли защитный контейнер и по рольгангам перекатили с грузовой площадки в зацепы манипулятора.
Укрытая брезентом от несанкционированных взглядов, она выступала неким абстрактным объемом, пока порыв ветра не заголил это тайное создание изощренного ума.
Стоял крепкий морозец. Поэтому и норматив, определяемый необходимостью обеспечения работоспособности деталей взрывателя, был предельно сжат; от офицеров инженерно-технической службы шел пар, когда они замысловатым изворотом манипулятора вводили изделие в распахнутые створки бомбоотсека корабля, такого воздушного на вид.
Только широта размаха крылатых плоскостей, распростертых от края до края взлетно-посадочной полосы, говорила о том, насколько тяжелый груз готова была она доставить за долгие часы полета над материками к заранее обдуманной цели, где в это время, такие же, как я, люди беспечно совершали обычные свои благоглупости, прожигая мгновенья единственным способом дарованной им жизни, избежавшие значит, злой участи аборта или преждевременного выкидыша – да мало ли какие ещё препятствия поджидают нас на путях явления на свет и дальше в копоти житейских обстоятельств.
Мегатонны аккумулированной энергии готовы были мы обрушить на головы противных народов, раболепствующих перед капиталистическими своими правителями, и не выражавшим в активной форме своего намерения присоединиться к миру прогресса и социальной справедливости.
Там, у серебристого бомбовоза, оставалось только выполнить заключительные операции, и руководитель этой специальной тактической группы мог уже позволить себе расслабиться хотя бы вот в тепле стоявшего рядом небольшого автобуса.
Юноша сидел там одиноким в пустующем салоне машины - специально выделенной для его караула - и смотрел сквозь заиндевевшее окно на жаркую работу специалистов у самолёта. Явившееся из-под брезента совершенство нисколько не тронуло его - он был в это время несколько рассеян. Что, в принципе, недопустимо для младшего сержанта, командира команды, обеспечивающего со своей стороны проведение общей операции.
Но вот он думал об отвлечённом. Почему? - кто знает! Да потому, наверное, что был уверен в своих ребятах. Неожиданности здесь вряд ли возможны.
Лишь однажды за месяцы службы здесь потребовалось его внештатное вмешательство. Боковым зрением он заметил тогда, как от линии стоявших поодаль истребителей-перехватчиков отделилась автомашина и направилась в их сторону. Тут же по реакции часового из оцепления он понял, что ситуация хоть и находится там под контролем, но все же развивается не так как следовало.
Тем временем автомобиль продолжал приближаться, а часовой уже поднимал свое оружие. А ведь на директрисе огня находились перехватчики.
Приятно, конечно же, было бы осознавать впоследствии, как досужими байками передавалась потом от дембелей салагам легенда о том, как мы сделали тогда этих "Яков", хотя вряд ли повреждения, причиненные автоматной очередью самолету на земле, были бы значительные.
Но, вполне вероятно было бы тогда обострение отношений командования здешнего военного округа, владельца этой техники, с их Батей - незримым генерал-полковником, стоящим во главе особой структуры военного ведомства, запустившего свои предприятия в укромные места обширного нашего отечества.
Никто, никогда не учил его давать оценки премудростям этих отношений, да и осознание их им вряд ли предполагалось вообще кем-либо. Но оказалось, что достаточно было увидеть что-либо подобное со стороны, а хоть бы и из-под некой условной подворотни, чтобы в единый миг принять тогда решение.
В малый отрезок времени, достаточный лишь на то чтобы нажать на спусковой крючок оружия, он выскочил из автобуса, на бегу приводя к бою свой автомат, давно уже долгими тренировками ставший как бы частью его тела.
Нескольких прыжков оказалось достаточно, чтобы, оказавшись в зоне конфликта, крикнуть:
-Цыцульников, отставить!
Не было в целом мире другого, кроме него, человека, имевшего право отдать этот приказ. И огневое развитие событий было остановлено.
Молодец, Коля, на пользу, знать пошла та невольная моя затрещина, что остановила, - в одной, давней уже, ой, какой непростой ситуации, - слезы, этого еще совсем парнишки, недавно оторванного от матери.
Автомобиль юзом затормозил, из его кабины с поднятыми руками выпрыгнул обескураженный майор, оказавшийся дежурным офицером летунов. Сразу же он попал в цепкие руки наших особистов, оказывающихся рядом всегда, когда есть возможность отличиться.На этом конфликт был исчерпан без видимых последствий, словно бы и не начинался.
Нормально, парни!
Да, неожиданности невозможны. Ну а если они всё же обнаружат себя? Например, в форме нападения реальных диверсионных групп.
Разумеется, и такой вопрос родился однажды в моей голове. Тогда, выслушав его, наш, более всего сведущий в этих делах, специалист из штаба соединения, сначала удивленно посмотрел на умника, и, подумав некоторое время, изрёк:
- колонне – увеличив скорость и дистанцию, прорываться в точку передачи изделия средствам боевого применения;
- а караулу надлежит спешиться и принять бой на время, необходимое для развёртывания частей системы активной обороны.
На час времени наших жизней надо чтобы хватило – этак оценил уже я сам – а хватит едва ли больше чем на двадцать минут…
…-Сынок, пусти обогреться - и промерзший командир технарей, не дожидаясь удивлённого, и как бы разрешающего моего кивка, поднялся в салон – то есть фактически в мобильное караульное помещение - и сел рядом, хотя вокруг были сплошь свободные места.
Разумеется, я и не собирался остановить его попытку несанкционированного проникновения в караул.
Помолчали.
-О чем призадумался, боец?
-Да, так, пригрезилось что-то, товарищ полковник.
-Не бери в голову, - последовал совет бывалого человека.
А как, скажите - не брать - если прямо сейчас уже прет в эту дурную твою башку, уже другое, уже что-то такое пустяковое, что не хочется продолжать беседу – да и о чём говорить-то, когда здесь что ни скажи – всё нарушение. Вот и остаётся, отвернувшись от всего, уставить свой взгляд в окружающие дальние сопки и, выступающий из за горизонта, краешек моря; да, обострившимся некстати своим существом, ловить, возникшие, казалось бы, из ничего, своевольные знаки:
Мне был намёк: - Ну напиши стихи
Об юбилее нашей части...
(Десятилетие уже -с 1958 по 1968 год - существования объекта “С” № 955 «Портал» 12 ГУ МО)
Да, стало быть, дела мои плохи.
Мне этот юбилей, как для собаки - здрасте!
Вот бы на волю вырваться скорее,
Где ходят женщины, доступные, как свал.
Чтоб этот гриб плутониевый ядерной идеи
Врасплох меня истасканным застал...
Один малейший миг. И вот уже в материи межзвездной,
-Тот, изначальный, мир её в галактиках тесня,-
Навек обречено блуждать, частицею ничтожной,
Теперь миллимикрон того, что называлось прежде - Я.
Вот вам излюбленный гротеск юноши, на пороге своего двадцать первого года краснеющего всякий раз от одного только лишь упоминания о женской прелести, даже в части малых её элементов прельщения, не говоря уж о ком-то, обладающем всеми ими в форме конкретной совокупности!
Однако же, кто их приглашал, эти вирши, явиться в столь неурочный час, без пропуска и надлежащего пароля, сюда, где всего лишь несколько шагов отделяет тебя от только что своевольно приобнажившей себя ядерной бомбы?
Но откуда же мне знать - сама ли это боевая снаряженная авиабомба или ее массо-габаритный макет, когда всё на выезде идёт по-настоящему. Вот взять хотя бы этот самый патрон в патроннике моего автомата, самые патроны рожков в подсумке, патроны боезапаса в ящиках кузова грузовика, сегодня полученные со склада артвооружения – они не холостые, не игрушечные.
А ведь, вообще-то, идёт большая игра, с не вполне предсказуемыми последствиями.
Ну и как тут не компенсировать тревожные свои мысли некими поэтическими фантазиями.
Не назойливыми же политическими мастурбациями удовлетворяться прикажешь себе!?
Политотдел
Ну вот я уже и здоров. Но со справкой, освобождающей придурка от малейших нагрузок на его организм.
А на дворе - середина мая. Солнышко почти незакатное сегодня так сияет, что на дороге днём появляются лужицы. Но снег вовсю ещё царит в долине и на склонах гор.
Я сижу на крылечке, наслаждаюсь на пригреве первым теплом, жмурюсь от ослепительного сияния снегов, но всё-таки наблюдаю как вся теперь уж моя первая рота выходит при полной выкладке на марш-бросок выходного дня. И это единственное развлечение, которое может позволить капитан Степаненко бойцам, задроченным службой «через день на ремень». А мы как-то не думаем о том что постоянные караулы сутки через двое с режимом боевых, бодрствующих и отдыхающих смен теоретически по два часа и в дождь и снег, холод и пургу - это изуверство. Нечего думать, когда это придумано до нас, на нас и не закончится.
Бойцы бодро срываются с места и вскоре исчезают с поля зрения. А я вот погружаюсь в раздумья своими немножко как бы подправленными мозгами.
А подумать мне есть о чём: сразу два неожиданные предложения получил я от командира. Сомневаюсь, что он сам до этого дошёл; видимо кто-то в штабе уже имеет на меня некие виды, связав из тактических соображений воедино две, казалось бы, разнородные сущности.
Сущность первая. Сверхсрочная.
Стерильная до этого матрица моих перспектив на будущее была в то время ещё защищена оболочкой из простых ожиданий приятных событий в виде завтрака, обеда и ужина, да очередной бани. Сколько их там мне осталось? – кто уж знает, но только не Министр Обороны. У него свои заботы. А легендарный приказ о метафорических ста дней ожидания очередной демобилизации, исправно поданый на рабочий стол референтом, он уже подмахнул не глядя.
И вот это предложение мне остаться в части, чтобы продолжить службу уже сверхсрочником.
Это значит - ещё кантоваться в этакой вольере среди волчар и сявок, находя для сохранения приличной самооценки такие затверженные благоглупости как защита Отечества. Да его если и защищать-то надо, то от всё разрастающейся метастазы вооружённых сил. С такими защитниками и никакого врага не надо!
Да тут и думать нечего. Нет. На волю, в пампасы. И пусть мне там будет хуже, но это уж потом.
А вот со вторым предложением не так всё очевидно.
Мне стать коммунистом. А почему бы и нет? Не логичное ли это продолжение душевных твоих, товарищ, устремлений, начавшихся едва ли не в детском своём возрасте. Когда предоставленный самим себе человечек естественно познаёт мир человеческих отношений, совершающихся на фоне родной природы. Здесь, на природе, бывает и хорошо - чудесно даже порой - но бывает и трудно. Но трудности эти как бы разумны, и доступны преодолению простыми человеческими усилиями. Ведь вот же Робинзон Крузо – как же ловко он устроил себе жизнь на необитаемом острове. Но ему и не мешал никто. А вот матушка наша. Сколько же трудностей создают ей люди недобрые! Но есть и добрые люди – без их поддержки нам было бы совсем худо.
Почему это одни несут зло, а другие его преодолевают? Откуда же всё это противоречие? Учителя говорят об этом так, что в реальной жизни вокруг тебя вроде бы и не существует рассказанное.
Ну а ты-то сам что? Да вот как-то так. Всякое бывает. Но всё-таки и готов своими силами присоединиться к общему делу созидания добра. Готов. Только позови.
Но кто?
Да вот, говорят, есть коммунисты, они строят такое коммунистическое общество как в Туманности Андромеды. И ты знаешь нескольких из них. Правда все они какие-то не такие. Вроде бы как и не настоящие, а, порой, и совсем уж никуда. Значит тебе ещё не повезло встретить настоящих.
В пятнадцать своих лет совершенно уж самостоятельно отправился я на поиски. И в горах, на равнине, под землёй - везде встречал я людей и добрых и не добрых. Безотносительно от их принадлежности к той или иной организационной структуре.
Ну пусть и не встретился тебе пока человек твоего представления о коммунисте. Значит всё ещё впереди. Такой должен же быть в общем множестве. А даже если и не так. Что из того? Ведь есть же на свете хотя бы ты. А это значит, что рушится абсолют безнадёжности.
Что из того что нет у тебя хоть каких-то карьеристских поползновений, ты прост как карандаш: нужно кому – взял и твори что хочешь и что надо. Тем более если обнаружилось, что, как оказалось, ты почему-то способен делать всё к чему только призовут. Но уж там-то так своеволен, что ничем тебя не согнуть. И нет нужды гадать о причинах такой твоей вредности. Она есть - этого и достаточно.
Так что это как на гулянку: раз зовут – иди.
Вот и прибыл в политотдел на парткомиссию.
Первый там вопрос: - Почему ты решил вступить в партию?
- Потому что Программа и Устав соответствуют моим представлениям о путях совершенствования общества. Это ничего себе - так ввернуд мой мозгяра!
Комиссары, до того рутинно восседавшие за длинным столом, разом обратили на претендента свои удивлённые взоры.
-Ступай уж, мечтатель – так уловил я иронию человека, отпустившего меня и дальше мечтать о своём.
А ещё дальше дала о себе знать существенная проблема.
Город
Собственно, сначала речь здесь и пойдёт о фото. Как говорится, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Но как можно разглядывать то чего уж нет в том виде, когда это было когда-то? Проблема эта дано решена открытием способов графического отображения реальности. И теперь фотографирование представляет собой процесс настолько простой, что, утратив каким-то случаем такой навык, лишишься и львиной доли свойств своего существования.
Но дело фотографирования не только не деградирует, но и пышно процветает. Однако же есть и некие ограничения, производные от нами же и созданных условностей высшей целесообразности, существенно затрудняющие реализовать наши практические поползновения.Вот приняли тебя, правда ещё кандидатом, в компанию к авангарду советского народа. И всё – казалось бы живи да смело реализуй свои душевные устремления.
Но документы? Там же без фотографии никак. Ну так и фотографируйся. А нельзя. Причём строго-настрого запрещено. Конечно, знаем мы что если нельзя, но очень хочется, то можно.Тем более что где-то в солдатской массе скрытно действует некая фотокамера. Это форменное безобразие подтверждают появляющиеся иногда снимки в разных ракурсах балбесов, всевозможно ряженых в военную амуницию, долженствую показать крутизну того же свинаря, или тепличного агронома, да и даже воина нормального на фоне горного склона, залихватски там вооружённого, да ещё и с каким-то нештатным биноклем в руке.
А где же контрразведка? Она спит или же контролируемо сбрасывает пар народной дури?
Вопрос не самый важный. Важнее сами правила изготовления фотографий на документы. Тем более на партийные. Тут любительство бессильно. Нужен профессионал, ознакомленный с инструкцией, обязательной к исполнению при деятельности такого рода.
Такой фотограф наверняка есть в столице, но не той что - в дальности десяти часовых поясов - принимает на себя прописку гарнизонной школы номер 148 - а столица именно этого вот национального округа. Размытые дальностью очертания её в ясную погоду можно без напряжения глаз разглядеть на берегу морского лимана – даже не отходя от своей казармы. В благоприятных условиях возможно за день преодолеть расстояние до городского фотографа, изготовить там отвечающие всем правилам фотографии да с ними и вернуться обратно.
Внутренний Устав Вооружённых Сил допускает такую возможность воину срочной даже службы. Обратись с рапортом к командиру и вот. Получай увольнительную записку и отправляйся хоть фотографироваться, хоть есть мороженное, или в кино там сходи. Ну и ещё то на что хватит тебе фантазии и сноровки. Раз в неделю имеешь право. За два года сотня таких увольнительных допускается.
Но чтоб ни разу. Как такое возможно? А вот так вот! Даже и не подумай! На Гудыме такое исключено. Сиди и даже не рыпайся.
Как же быть тогда молодому коммунисту? Ведь процедура эта касается всех без исключения, вне зависимости от режима секретности.
А сделаем так. Есть в структуре соединения служба заместителя командира по хозяйственной части. Те ещё жулики! Да им и потворствуют, тем что допускают сношения с внешним миром по своим хозяйственным каналам. Разумеется, в организованном порядке через пропускную систему.
Вот вам и решение. Командируется в город «кусок» (то есть сверхсрочнослужащий) с каким-то, типа, ответственным заданием, а для его сопровождения и охраны выделяется воин срочной службы. Тем более, не единожды уже выезжавший, и в составе специальной тактической группы на аэродром, да и просто для сопровождения какой-то там коробки со множеством сургучных печатей, которую ожидает на стоянке специально за ней прилетевший военно-транспортный Ан-12 при всём своём штатном вооружении.
А на этот раз младший сержант будет сопровождать «куска».
С ним мы и доехали на хозяйственном уазике до шестого причала (там-то сопровождающий уже бывал ещё курсантом учебки на разгрузке кораблей - по целому трюму сухогруза то сена, то муки, а то и спиртных напитков, бывало что и переваливали из трюма на баржу и с баржи на грузовики).
А дальше - на катере морского порта, последовала переправа на другой берег в селение, вблизи вот впервые открывшееся своими видами, поразительными едва ли не до состояния прострации.
Это в какое же время ты попал, пришелец, и что за страну? Догадайся. Ведь ты же ещё школьником изучал историю тёмных веков.
Ну, да это долгий разговор.
Старшина же нисколько не взволнован встречей с Анадырем. И даёт знать, что спешит по своим делам.
-Так, Виктор. Дальше ты уж сам. В 17 часов встречаемся вот на этой хате. А может быть зайдём - там наши живут - дёрнем с устатку?
-Да нет, спасибо. Времени-то мало.
- И то верно. Давай пока. Не потеряешься?
-Да где тут. Город-то невелик. Всё на виду.
Да-а-а! И это, называется, город!
А чему удивляешься, разве впервые тебе приходится видеть трущобы страны развитого социализма? Конечно, не только видел, но там и действовал в прежней части гражданской жизни. Точно - эти два года проведённые тобой возле Дырки с её движимостью и недвижимостью несколько изменили твоё восприятие действительности.
Там, различаемая в пространстве издали столица этого края представлялась явлением сказочным, гармонично соответствующим величию природы гор и этого вот моря, видением поэта
«Под небом голубым —
Есть город золотой,
С прозрачными воротами
И с яркою стеной.»
Уже не золотой, и яркой стены не видно, да и ворота не то что прозрачны, а хоть и условны, но здесь неприглядны. Но всё таки у моря же этого настоящего, где на побережье есть место для этого вот бомбёра на стоянке или скрытого в межгорье мобильного ракетного комплекса со стоимостью залпа в миллион рублей. Ведь это же всё детища рук человеческих. Значит можем. Да только почему не всегда и не во всём? Да на этот миллион сколько же нормального жилья можно выстроить даже здесь, за тремя моря от Материка?!
Действительно, это наша Родина, сынок ты и ли её дочка. Её-то неприглядную частицу вроде бы как и защищает от угрозы чего-то вся наша военная машина - восхитительными своими достижениям науки, производства, и техники на земле, в небесах и на море.
Но, однако же оставим свои здесь охи, ахи. Да и первым делом пробежимся до фотостудии.Там всё элементарно: - Чик - и всё, через пару часов можешь забрать.
Теперь - экскурсия по городу снизу вверх и уж оттуда к точке встречи.
Что это? Кончились спошные трущобы, пошли среди них улицы с вкраплением домов не хуже гудымовских двухэтажек, и даже есть единично вполне приличные каменные строения. Всё как у людей: памятник Ильичу – площадь с почтой, барачного вида гостиницей. Дом помпезной Культуры!!!. А это что за барак в два этажа? Так , читаем вывеску: « Анадырская комплексная геологоразведочная экспедиция» Так вот куда ты затащил бедного своего хозяина, придурошная моя интуиция? А что если зайти сюда, да и спросить - не нужны ли им дипломированные горные техники?
Оказывается – нужны.
- Приходи, устраивайся и - за работу! Прямо так и сказал кадровик.
Ну, это же совсем другое дело! Что там ещё теперь думать, какие такие планы строить на будущее?
И сразу мир стал совсем другим. Что нам эти трущобы?! Разве мы их не видали ещё в студенческие времена? Это наше всё. И тут мы будем жить. Ходить по деревянным тротуарам. Это когда ещё тебе случаем повезёт выбраться в цивилизацию с гор или тундр страны неизведанных красот и сокровищ.
Вовремя встретил я в условленном месте старшину, и с ним возвратился в казарму человеком нетерпеливых уже ожиданий встречи с будущим, черты которого ещё неясны - но уже вполне уверенным что там будет всё, к чему стремиться неразгаданная моя душа.
А как же иначе!
А между тем мои сослуживцы к этому времени радикально поменяли своё, прежде едва ли ни поголовное стремление остаться в диком краю с целью участия в развитии его производительных сил. И теперь уж поголовно ударились в скрупулёзную подготовку к предстоящему представлению себя на материке, демобилизованными воинами крутых военно-воздушных сил от тайных авиаремонтных мастерских, каковыми именовал вверенное ему хозяйство главный инженер-полковник Артеев. Мастерские, как мы теперь уже знаем, были виртуальными, но, действительно, имели у входа в подземелье одну авиационную турбину , связанную дюритовым шлагом с бочкой керосина. Иногда штатный сверхсрочник включал этот агрегат, чтобы звук работающего авиадвигателя разгонял по тундре и в горах все домыслы о жутких тайнах насквозь секретного гарнизона.
Этакие фантазии уж не будоражили выветрелые мозги старослужащих. А все силы свои они сосредоточили сугубо на конкретике:
дембельские альбомы, добывание значков воинской доблести, шлифование собственноручных изделий из текстолита, латуни и фторопласта, неправедными путями добытые со склада технической службы, ну и так далее, перечень коего можно продолжать долго и настолько утомительно, что читатель и думать-то перестанет о молодом коммунисте.
А, между тем, и он не оставался безучастным к приближающему финалу.
Но сильно подозреваю, что мой персональный невропатолог в отношении меня был как бы немножко не прав.
Потому прежде что и сам осознавал себя не вполне излечившимся отщепенцем, который:
- подготовку амуниции и памятных вещичек к дембелю - игнорировал совершенно, раздавая даже законные мои значки всем, кто только ко мне обращался.
Жил так себе, лишь бы день за днём заканчивался, приближая момент, когда я окажусь…
- Где?
Сначала ответ был беспринципным - время покажет. Но всего один день проведённый им в условиях мирного сосуществования народов Крайнего Севера в корне перевернул его апатию. Дни после визита в город обратилось в сутки реальных ожиданий.
И вот-таки долгожданный день настал - чисто конкретным ритуалом, последний раз но уж отстранённо отстранённо повторяющим один из эпизодов твоего пребывания здесь.
[- Ч- а-а-сть, смир-рна-а! К торжественному маршу, по-ротно, на одного линейного дистанции, управление - прямо, остальные - напра-во! Ша-агом, марш!
Взвилась к небу звонкая медь духового оркестра, и ты с первым тактом славного марша - впереди всех - ладно чеканишь шаг, удерживая на вытянутых руках красное, с золотым шитьём, Знамя части. Не шелохнётся древко, а ветер играет тяжёлым полотнищем и приходится изо всех сил напрягаться, чтобы держать шаг и равнение.
Ты - знаменосец, ассистенты - у тебя по сторонам; за тобой идёт управление; за ними роты; за ними - подразделения обеспечения, а замыкает колонну сводная рота офицеров подземелья со своим полковником во главе; когда же все они минуют командование части, то в движение придут музыканты и, взыграв в слаженном строю что-нибудь особенное, завершат сегодняшнее торжество.
А пока, я с тревогой чувствую, как начинает потрескивать моё туго натянутое галифе. Это не выдерживают напряжение мои видавшие виды штаны, и - точно по шву, соединяющему лавсановое полушерстяное полотно с простым материалом надставки, предназначенной для обитания в голенищах сапог – происходит некая дизъюнкция, разрыв образуется, который я не только чувствую, но и отстранённым своим зрением фиксирую, как расширяется образовавшая прореха и белым пятном является на свет материя кальсон, резко контрастирующая с зеленью формы и алым полотнищем символа воинской чести.
Вот до чего доводит традиция части выставлять знаменосцами сержантов десятого взвода - элиты части, для которой в солдатском клубе был отведён особого рода подиум, отделённый от общего зала фигурным барьерчиком с ещё более фигурными балясинами. Отсюда мне не раз довелось слышать как, во дни праздников, жена одного из наших политработников, театрально заламывая тонкие руки, завывая на все лады высочайшим своим контр-альто, читала про демона, томящегося в изгнании. Не уверен - как там с демоном обстояло дело, но мои страдания быть свидетелем происходящего в тот час были столь велики, что я закрывал глаза, чтобы хоть не видеть сцену, если уж прекратить слушание не в моей власти.
В том месте, где классик, устами - экзотической для нашего круга – томно-жеманной женщины повествовал о том, что бедный демон вошёл, любить готовый, я прекращал свои прихотливые страдания и сливался с оживлением более активных зрителей в зале, очевидно, как и я же, представивших с солдатской непосредственностью выход этого мужчины, готового, как это сказано, для того чтобы заняться любовью. Разумеется, каждый из нас на себе испытал - каково это быть готовым, но наедине с самим собою, в коллективе же мы представляли из себя пассивных носителей соответствующего вооружения, да и то, в массовом виде, представали таковыми разве что только в бане.]
Вскоре после таких переживаний и начался вывод из городка передвижных ракетных комплексов. Так скончался ракетный полк. И с кем же теперь остаётся веселиться офицерам «Дырки» на традиционной дискотеке по выходным? – знак вопроса. Повторюсь что скоро расформировали и наш доблестный взвод; раскидали нас - кого куда! - я же достался балластом на душу командира первой роты капитана Степаненко, надёжно прикрытым от посягательств службы справкой.
Оцениваемое мной, как форменное безобразие, это положение должно же было прекратиться. Это восклицание предстаёт тем более актуальным после моего визита в «город золотой».
И вот я прощаюсь со Знаменем Части, и возвращаюсь от него в строй демобилизующейся группы.
Смирно! Равнение на-право! А там – Знамя, там мои командиры, там здание штаба, казармы, столовой, гауптвахты, склада артвооружения, колючка периметра ограждения и склоны хребта, где как-то раз гонялся я с о своим караульным в попытке задержать человека, нарушившего священную неприкосновенность долины в которой всё, с чем прощаюсь я сейчас навсегда. и строевым своим шагом под надрывные звуки «Прощания славянки» прохожу по плацу. Последний раз.
Никогда больше не ступит моя нога на эту землю, от которой много чего остаётся в моей душе, уже начинающей уговаривать меня что всё это какой-то изощрённый, но всё-таки приятный пустячок. Именно так легче жить в воспоминаниях.
Знакомый автобус быстро домчал дембелей на аэродром, но уже не на нашу стоянку для Мясищевых и Тушек, а к зданию аэропорта.
И вот я уже с интересом разглядываю невиданное мною прежде здание, которое сейчас представляет из себя типовую деревянную одноэтажную казарму, приспособленную для размещения всего комплекса аэрофлотовских служб. Здесь мои друзья, увешенные заслуженными и явно, и не вполне, регалиями, оставили меня наедине с собой.
Спустя каких-то пары часов я изволил объявиться в гражданской конторе неким сержантом, стройным и возмужалым; и пусть на груди у меня не было ни единого значка - всё было роздано отъезжающим на материк, всё равно положительное впечатление я, видимо, смог произвести на окружающих, настолько, что в первый же вечер "гражданки" приобрёл нерядовое прозвище "Сержант".
Видимо, действительно за какие-то два года я из нежного красавчика в золотых кудрях, называемого в народе выспренним именем Философ, превратился элементарно в Сержанта. Но не будем об этом - в этой вот торжественной главе моего жизнеописания. Которое не гоже завершать, но соединив боевое прошлое с предстоящим.
Итак, после полудня того же памятного дня начала июня сержант предстал перед грозным начальником геологоразведочной экспедиции.
-Буровым мастером пойдёшь. – сходу изрёк тот скорее повелительно нежели испрашивая моего мнения относительно начала гражданской карьеры.
- Владимир Георгиевич, ну какой же из меня технический руководитель? Два года в советской армии последнее что есть в голове вычистят без остатка.
Не скажу чтобы моя откровенность была правильно оценена руководителем, с - не так уж и удалённых по годам - дальстроевских ещё времён воспитавшем в себе непреклонную волю действовать на результат во что бы то не стало. Вот и он, тоже ведь техник. Но кто спрашивает его образование? Руководить на Севере надо волей, а уж знания - это нюансы – их следует хватать хоть с небес, да хоть из-под земли достань - под прессом неотвратимых обстоятельств - молниеносно, на лету, только чтобы не сказали о тебе: - Слабак!
- В помбуры его, третьего разряда на ударно-канатное бурение – это уже не слабаку, а кадровику.
Должность самая низменная в иерархии специалистов техники геологической разведки – самая подходящая для бичей.
Ещё вчера ты был ого-го, где-то и бог и царь, вот и с полковником пренебрегаешь беседовать, а, было дело, и генерала пристыдил, да потом уж и как бы милостью упорство своё смирил, а теперь вот в сокоешниках твоих по балку – будут самые прожжённые бичи со всех концов нашей необъятной страны. С ними тебе работать из смены в смену. Ещё тебе в товарищи и самая романтическая молодёжь страны, и опытные северные дельцы. Не все ли страты отчизны тебе близки? Что за вопрос? Мы едины сейчас – мы северяне, геологи, буровики, трактористы. А нам сам чёрт не брат. И дела нет до каких-то там тайн очумелой в своём величии страны. Не потому ли –при постановке на учёт - ответил я любопытствующему рай военкому: - Все данные о прохождении срочной службы записаны в военном билете.
Правда, через какое-то время билет этот исчезнет в архиве райвоенкомата, заменившего корочки красного цвета на зелёный офицера запаса. А в нынешние времена и личное моё дело, оказывается уничтоженным. Так что всё что я вам здесь рассказал вполне можно назвать фантазиями субъекта пришедшим в его голову после многих десятилетий умолчания.
Сегодня же Сержант найдёт в городе барак рабочего общежития, где ему покажут его койку и он отправиться на прогулку по городу, кажется что про который-то и без него сложена песня.
Укрыта льдом зелёная вода,
Летят на юг, перекликаясь, птицы.
А я иду по деревянным городам,
Где мостовые скрипят, как половицы.
Над крышами картофельный дымок,
Висят на окнах синие метели.
Здесь для меня дрова, нарубленные впрок,
Здесь для меня постелены постели.
И это ничего что зелёная вода уже несколько дней как открылась ото льдов, а птицы с ю г а летят на эту землю обетованную. Но не в гости, а, уцелев от выстрелов охотников на последнем этапе странствий над землёй, заняться банальным размножением. И никаких там абортов!
А мы же пройдёмся по этому городу вольным человеком и, ни разу не взглянув в отдалившиеся контуры долины, среди которой ещё утром ты одевал галифе и гимнастерку, пройдём к урезу вод морских, увидим как
... открыта окрестность наблюдению до самого горизонта. Береговая линия изрезана многочисленными широкими бухтами и от них полого взбираются россыпи приземистых зданий, неизменно примитивных. Серые от многочисленных дождей и ветров их стены и крыши дают кров большому племени людей волею судеб оказавшихся среди первозданности вечных спиралей времени.
Итак, сейчас идет весна, хотя по календарю уже начало лета. Освободившиеся от снега улицы оторочены дощатыми тротуарами, местами проложенными по коробам теплотрасс.
Но можно ходить просто по дорогам и вдыхать запах нагретых плах и, пробивающейся сквозь прошлогоднюю прель, травы.
И вот он идет. Сержант, отличник Военно-Воздушных Сил, воин-спортсмен и просто стройный возмужалый человек. Сейчас он еще в военной форме. С которой нынче же расстанется без следа и сожаления...
К вечеру в рабочем общежитии геологической экспедиции вспыхнет обыкновенная гульба. Откуда брались для неё напитки? - сия тайна велика есть, ведь запасы спиртного в городе обычно заканчивались задолго до открытия навигации, а первые суда только что открывшегося моря еще только раздраивают люки своих грузовых трюмов.
Так или иначе, вино лилось рекой; каждому входящему в любую комнату предлагалось самому наполнить бокал до любой отметки, и нескрываемая обида вспыхивала на гостеприимных лицах хозяев, если уровень наполняемости оказывался неприлично низким. Но воля угощаемого священна, и он принимался в компанию безо всяких ограничений. Причем состав гуляющих непрерывно изменялся - ведь предстояло нанести визит в каждую комнату, дабы не обидеть кого-либо своим невниманием.
Там он встретил землячек.
Только что прибывшие молодые специалистки заняли оборону в одной из комнат с весьма хлипкой дверью, не раз уже выбитой решительной ногой субъекта, удивленного столь разительным вызовом принятым правилам приличия.
Красавицы, как на подбор, они, однако же, являли свое смятение и самые мрачные прогнозы. На их удивление, этот сержант был способен даже поддержать вполне содержательную беседу. И этот внешне легкомысленный треп длится уж довольно продолжительное время, прикрывая все возрастающий интерес, далекий от темы разговора.
С тщательно скрываемой чувственностью он тянется к своим собеседницам, ловя каждый их жест, каждое движение, тела, сокрытого драпировками одежд. Медленно скользит его взгляд от одной чаровницы к другой, вскипая немым обожанием, как, вдруг, ослепительной вспышкой, ошеломляюще просто и безмолвно является ему улыбка. Всего лишь! Но сколь нежна и таинственна она своей простотой!
Чуть дрогнувший овал сияющих губ, легкий прищур рысиных глаз - и никакого вызова, только мягкая тайна, едва пробившаяся из своей обители. Кому? Да наверняка - безо всякой нарочитости, просто так, непринужденное движение к участию в общем разговоре.
Но он ошеломлен...
... все переживания, обрываются с появлением местной знаменитости. Капитан Рулли - такую роль, если верить повести молодого магаданского литератора, исполнял в самодеятельном театре начальник одной из партий геологической съёмки. А верится в такое его перевоплощение легко, ибо громоподобные раскаты его голоса, обращенные к присутствующим при сем прелестницам, столь галантны, что атмосфера настороженности разрежается, чтобы с восторгом уже все могли узнать историю о том, как наш Капитан по случаю фактического окончания полевого сезона принявшего в себя весь запас браги - не выливать же, в самом деле, на землю - уже после взлета прилетевшей за отрядом винтокрылой машины выпал в пилотскую кабину со служебным наганом в руке и картинно предложил восхитительным голосом своё мнение о маршруте полета:
-Курс - Калифорния.
Это сейчас с помощью системы GРS легко можно определить штурману вертолёта расстояние до указанной точки назначения. Но и в те времена без дозаправки - даже до Сиэтла с его базой атомных подводных лодок с баллистическим ракетами Бангор могла долететь разве что только гудымовская Р-14.
Не поэтому ли бывалый борттехник в ответ на поступившие изменения в маршруте отвесил заказчику существенную оплеуху. С чем тот и отбыл обратно в грузовой отсек изобретать новые сюжеты для своего бенефиса.
На этот раз мистеру Рулли интересна фуражка сержанта. Заполучив ее, театральный капитан продолжает свои визиты вдоль по коридору, а наш дембель оставляет красавиц по мотивам позднего времени.
Вернувшись в свою комнату, на удивление не заселенную никем другим, он, предпринимает превентивные меры для предотвращения чрезмерного беспокойства, как то: оставляет незапертой дверь и выкручивает лампочку в светильнике потолка (собственно светильник и состоял только из лампочки и черного патрона - уточнение, необходимое для рафинированного читателя).Теперь возможный посетитель будет: во-первых, неприятно поражен лишением оснований разыграть сцену проникновения в комнату, но что ещё более обескуражит гостя, это, во-вторых, отсутствие надлежащего освещения самого события. А этого достаточно, чтобы и самый изощренный дебошир осознал всю бесперспективность каких либо надежд на достойное самовыражение в этом месте.
Постель же была хороша: сетка не провисала до пола; матрац надёжно скрыт свежепростиранными простынями, сухими до ломкости; от одеяла хоть и шел устойчивый запах плохо переваренного одеколона, но было оно без дыр и видимых загрязнений. С наслаждением вольный человек вытянулся в прохладе простыней и, откинув руки ладонями за голову со счастливой улыбкой ещё раз осознал свой отход ко сну не как требование устава, а как собственное волеизъявление.
События дня ещё раз прошли чередой в его радостном сознании и вплотную приблизились к теме обладательницы только что ошеломившей его улыбки; когда за стеной некий Петя, всё более распаляясь, известил всех о неслыханном оскорблении, нанесенном ему этим сержантом, отказавшемся от предложенного, в знак уважения, стакана.
-Он выпил всего половину! Сука! Я его зарежу.
Сделался шум. Девушки, видимо повиснув на его руках, принялись перечислять многочисленные достоинства отступника, кои могли бы нейтрализовать степень его падения в глазах Пети.
А ему, ранее не предполагавшему столь высокую значимость собственной персоны, было, однако же приятно слышать эти комплименты в свой адрес не на желтом песке у свежевыкопанного последнего приюта, а в теплой уже постели, слегка нетрезвому и со светлым образом дамы в сердце.
Утро решительно заявит о себе голосами уборщиц, звоном их ведер - уборка следов ночного пиршества заканчивалась и теперь до следующего вечера коридор общежития будет пустынно благоухать запахом болотной воды.
Тундра близко, друг мой, и она уже ждёт тебя.
Сегодня он наденет гражданский костюм.
***
Не пройдёт и полгода как Сержант станет уже бурилой шестого разряда.
Начав тем самым своё внедрение в торнадо событий - десятками лет вхождения в наши дни через эпоху на которую и пришлись мои самые активные годы жизни, в результате которых я приобрёл стойкое отвращение к общественной деятельности, да ироническое отношение к попыткам нового поколения понтами выказать себя круче кого-либо другого. И так преуспел я в своей вредности, что моим товарищам по партии пришла наконец-то спасительная идея по смехотворному поводу попытаться изгнать меня из своих рядов. Но судьба распорядилась так что им-то и пришлось, словно когда-то и населению секретного Гудыма, едва ли ни панически, бежать кто куда.
Когда-то беглецы КПСС составляли тот парадокс, что в отдельности каждый человек как человек, а вместе – ну форменные гуманоиды.
Не они ли нынче извращённо ностальгируют по прошедшему, где как раз именно они-то и приготовляли почву для сумасбродств и лицемерия нынешнего времени?
А я остался один на один со своим партбилетом № 08179668, выданным Анадырским райкомом КПСС Магаданской области ровно полвека назад.
И снова муза нашёптывает мне слова, но не о разврате человека, блудливо оседлавшего атомную энергию перед лицом доверчивого космоса, а об одиночестве Вселенной, где:
Сквозь жестокий асфальт пробивается слабый росток –
Так струна моей жизни звенит. Одинок
Я всё больше. Один. Собеседника равного нет.
Да о чём говорить? – голый нерв за вопросом ответ.
Ну а жизнь так проста, потому что вся сложность её -
В ней самой. Зарастает дремучим быльём
Удивление жить, умиление видеть и быть
Просто зверём, способным вдруг взять – и завыть:
- Хороши! эти небо, и ветер, и запах весенней листвы…
…А вокруг - экзальтации вечно голодной толпы
По деньгам, по вещам; о политике; недругах или друзьях…
…Одинока немая Вселенная, в ней Жизнь одинока, как Я!
Иногда я нахожу этот свой партбилет в архиве, среди памятных мне бумаг и уж он-то подмигивает мне заговорщически, словно бы спрашивая:
- Ну и как там у тебя дела с детскими фантазиями.
- Да всё нормально. Это как в скабрезном анекдоте про больной пенис – боль прошла, но опухоль осталась.
- Что, что осталось-то?
- Да всё та же мотивация к доброте и справедливости, но уж без лицемерной демонстрации любви к придуманным способам обмануть ближнего с помощью изощрённых политтехнологических умопостроений.
Замысловато, да? А вам хотелось бы простой и грубой правды? Ну так нет же. Не до такой же степени я крут, хоть и ментально вроде бы как невропатологический изувер.
За сим и останавливаю поток своего красноречия. Всем спасибо!
Продолжение: