— Разрешите супостата пойти пострелять.
— Как это пострелять?
— Да так. Подползу поближе, укроюсь и постреляю.
Переворачивая листы истории невольно ловишь себя на мысли, что история развивается по спирали.
Статья, опубликованная в газете КРАСНАЯ ЗВЕЗДА 4 июня 1942 г., четверг:
В ЗАСАДЕ
Рыжая, каменистая, покрытая редкой травой земля, холмы и болота — таков этот край. Почва то зыбкая, вязкая, пружинящая под ногами, то песчаная на склонах холмов: огромные сосны, корнями уходящие в песок. С вершины холма видна широкая, прозрачная даль с зелеными массивами весенних, еще не покрывшихся зеленью, низкорослых лиственных деревьев.
Боец сидит за насыпью блиндажа, задумчиво глядя вдаль. Он бородат, на вид ему далеко за тридцать, но на самом деле не больше двадцати восьми.
— Подойдем, — говорит политрук. — Это и есть Павел Никифорович Крась, о котором я вам рассказывал.
Действительно, еще в штабе соединения мы слышали о Красе. Он — сибиряк, прибыл на этот фронт недавно, с весенним пополнением. Попал на трудный участок фронта: немцы построили здесь сильнейшие укрепления. Всю зиму наши войска упорно и методично громили эти укрепления — шаг за шагом, километр за километром.
В день прибытия Крась явился в политруку роты и сказал:
— Разрешите немца пойти пострелять.
— Как это пострелять?
— Да так. Подползу поближе, укроюсь и постреляю.
— Вы снайпер?
— Ну, нет, — отвечал боец, — я сибиряк, охотник. Белок стрелял. Дело привычное.
И вот еще затемно Крась отправился в сопровождении другого бойца. Немцы засели в сараях, избах и дзотах на пригорке. Крась подполз к кустарнику у широкого оврага, отделявшего пригорок от наших позиций, и остановился.
— Может, поближе подползем? — предложил боец.
— А зачем? — равнодушно отозвался Крась. — И здесь хорошо.
Он изготовил винтовку к стрельбе и замер. Он пролежал так целый час недвижно, ни разу не пошевелившись, устремив взгляд на пригорок. Боец, у которого затекли руки и ноги после двадцати минут такого лежания, хотя он и ворочался тихонько с боку на бок, с удивлением поглядывал на Крася.
— Светает, — шепнул Крась.
Было попрежнему совершенно темно. Но, вглядевшись попристальней, боец заметил какие-то серые отсветы, проплывавшие, словно туман, по пригорку. Пискнула птица и смолкла. А затем вдруг, словно выдвинутые кем-то из-под земли, стали видны нелепые очертания разбитого дерева на дне оврага.
Крась все лежал и лежал недвижно. Бойцу показалось даже, что Крась уснул, и он шевельнулся, чтобы подползти к нему поближе.
— Тсс!..—не оборачиваясь, едва слышно сказал Крась.
— Немец!
— Где, где?
Крась мотнул головой куда-то вправо.
Нет, ничего не видно! Боец видел только посеревшую тьму, да, пожалуй, какое-то пятно: не то сарай, не то изба. Вгляделся попристальней, напрягая зрение. А, вот он!.. Да, да, немец. Видимо, часовой стоит за углом избы. На мгновение показалась его голова в каске и исчезла.
— Ушел! — шепнул боец.
— Найдется! — равнодушно ответил Крась.
Прошло с четверть часа. Часовой опять показался из-за укрытия, раздался выстрел, часовой рухнул в грязь!
— Есть! — сказал Крась.
В лагере немцев началась тревога, затрещали беспорядочные выстрелы, возле убитого замелькали смутные тени. Крась выстрелил, помедлил, выстрелил еще и затем в третий раз. Два немца один за другим упали рядом с первым.
Тут уже началась настоящая суматоха. Застучали пулеметы, автоматы, грохнули минометы.
— Отползем! — сказал Крась. — Пускай угомонятся.
Они отползли на полкилометра вдоль оврага и снова притаились. Некоторое время немцы продолжали отчаянно стрелять, потом понемногу умолкли. Взошло солнце. Теперь дома и дзоты на пригорке были, как на ладони. Из земляной норы вылез унтер, а вслед за ним солдат с полотенцем. Унтер, согнувшись, прошел за укрытие и, очевидно, стал умываться. Солдат, стоял открытый.
— Мало народу, — с сожалением пробормотал Крась. — Ну, да ждать некогда — война.
Выстрел. Падает солдат. Унтер делает невольное движение к нему из-за укрытия. Выстрел. Падает унтер.
И опять бешеная винтовочная, пулеметная, минометная стрельба немцев.
— Теперь долго бить будут, — сказал равнодушно Крась. — Отползем, подзакусим.
К вечеру Крась и боец вернулись обратно.
— Восемь убитых, не считая раненых, — восхищенно говорил боец командиру.
— Раненых я не считаю, — отозвался Крась. — Раненые — это брак.
...С тех пор Крась каждый день ходил стрелять немца. Потом он явился к командиру и оказал:
— Разрешите мне по ротам отобрать человек десять охотников-сибиряков. Мы немца из этих блиндажей выбьем.
— Kак это выбьете? Вдесятером?
— А так. Покою ему не будет.
Отобрали пятнадцать человек, и началась снайперская осада блиндажей. Круглые сутки дежурили стрелки в своих укрытиях и траншейках, убивая каждого немца, который вылезал из щели на свет. Они добились того, что немцы вообще перестали выходить из своих блиндажей, словно их там заперли. Однако и в блиндажах было небезопасно: сибиряки безошибочно били по наблюдательным щелям, по амбразурам. Блокада продолжалась и ночами, когда луна освещала холм. Да сибиряки к тому же отлично стреляли по шорохам, по теням: дело привычное, лесное.
Наша артиллерия помогала пятнадцати стрелкам, осаждавшим немецкий гарнизон. Она обрушивалась на дзоты и на траншеи врага, и едва немцы, выкуренные оттуда, показывались хоть на миг па поверхности земли, сибиряки расстреливали их на выбор.
Прошло пять дней. Немцы крепились. Иногда они открывали яростный минометный огонь, стараясь поразить хоть одну из этих не знающих промаха винтовок. Безуспешно. Кончался налет, и первый же немец, который осторожно показывал нос из блиндажа, падал, сраженный пулей. Прошло восемь дней. Немцы крепились. На одиннадцатые сутки, воспользовавшись темной ночью, оставшаяся в живых группа бросила блиндажи и отошла.
...Входим в землянку. Вот и Крась. Он сидит на нарах и что-то мастерит, орудуя ножом и шпагатом. Расспрашиваем Крася об его возрасте, о семье, о занятиях в мирное время.
— Пусть он вам песню споет о Сибири, — говорит молоденький белокурый сержант. — Ох, поет хорошо!
Одобрительный гул голосов. Крась отнекивается.
— Нет, нет, спой! — твердит сержант. — Спой про то, как охотник в тайге заблудился, да сорок дней проблуждал.
— Ну, разве про это, — нерешительно соглашается Крась и начинает тихонько петь.
Странная песня! Нет в ней ни ясной мелодии, ни припева, но слушают ее, затаив дыхание. Необозримость сибирских лесов, гул ветра, запах хвои и дождя в ее причудливо сплетающихся словах. Идет среди этих вечных деревьев сибиряк-охотник. Сколько дней он уже идет? Много дней. Бьет его ветер, хлещет дождь, нападает на него дикий зверь — ничто этому человеку! Силы оставляют его, он падает, он ползет. Но ползет и ползет — не сломишь его! И опять ветер, и опять дождь, и уже вышли патроны, и нападает на него стерегущий во тьме враг, и долго катаются они но ночной траве в смертной борьбе. Враг убит, и опять идет вперед человек.
«Он дойдет, добредет. Не горюй, жена, он к семье придет!»— так кончается песня.
Какая мощь в этой протяжной широкой сибирской песне! Да есть ли сила на свете, которая сломит народ, сложивший такую песнь!
Входит боец и говорит Красю:
— Готовься, идем!
Это знак, что надо идти на очередную «операцию».
Крась встает, аккуратно складывает свой нож и шпагат, берет винтовку, уложившую уже 43 немца, и выходит из землянки. (Е. ГАБРИЛОВИЧ. СЕВЕРО-ЗАПАДНЫЙ ФРОНТ).
Несмотря на то, что проект "Родина на экране. Кадр решает всё!" не поддержан Фондом президентских грантов, мы продолжаем публикации проекта. Фрагменты статей и публикации из архивов газеты "Красная звезда" за 1942 год. С уважением к Вам, коллектив МинАкультуры.