Винный критик и дегустатор Денис Руденко за свою двадцатилетнюю профессиональную жизнь попробовал около 50 тыс. образцов вина и отсудил больше 30 винных конкурсов. Он побывал на винодельнях всех континентов, кроме Австралии, а в его личной коллекции «непонятная мешанина странных бутылок, преимущественно отечественных». С кем еще, как не с ним, обсудить, почему в московских ресторанах бокал российского вина может стоить столько же, сколько и французского.
В России сейчас происходит реорганизация старых заводов, идет массированная пропаганда российского вина. Мы дожили до момента, когда к нему можно относиться серьезно?
Когда я начинал в 2001 году изучать мир вина, такого понятия, как «российское вино», просто не существовало. Первое современное российское вино появилось в 2004–2006-м, когда «Фанагория» выпустила линейку «Крю Лермонт», появилась компания «Шато ле Гран Восток» и переоборудовали завод «Кубань-Вино». Это были первые три ласточки. Практически все остальное было древнее, замшелое, брутальное советское вино с единичными неплохими наименованиями, преимущественно из числа крепленых вин.
С тех пор очень многое изменилось, мы стали делать не просто приличное вино, у нас есть и очень хорошие вина. Не все, к сожалению, но довольно много. Современное виноделие, особенно если мы говорим не об авторском виноделии, а о виноделии больших масштабов, о производстве широкодоступного, массового вина — это в первую очередь технология. Это оборудование, техпроцесс, сырье, и мы всему этому научились. Мы не только посмотрели, как это делается в других странах, у нас сегодня часто оборудование на винодельнях лучше, современнее, чем на многих иностранных. Процессы поставлены, виноград есть и массовое вино у нас получается нормальное, за него не стыдно. Существуют сотни наименований, которые можно смело рекомендовать.
Но у нас мало ярких персональных, выдающихся вин. Я имею в виду виноделов, например испанцев Питера Сиссека, который сделал «Пингус», и Алехандро Фернандеса, который сделал «Пескеру». В Италии — Джанфранко Сольдера, Йошко Гравне и другие. Мы говорим не только о вине, но и о людях, личностях. Таких личных проектов у нас не очень много. Да, у нас есть Олег Репин (начинал как винодел крымской компании «Сатера»), Павел Швец (крымский винодел), Сергей Бескоровайный (основатель авторской винодельни «Бельбек»), Вадим Бердяев (анапский винодел), Алексей Толстой (работает в компании «Галицкий и Галицкий», собственный проект — «Усадьба «Маркотх») и Роман Логунов (компания «Шумринка»). Этих ребят по пальцам можно пересчитать.
Да, российское виноделие еще очень молодое, всего 20 лет, но, с другой стороны, за 20 лет Новая Зеландия сделала себе мировую известность, а мы все еще карабкаемся.
Почему Россия не может выйти на международный рынок?
Сейчас мы потребляем вина в два раза больше, чем производим. И резко нарастить объемы вина в ближайшее время мы не сможем из-за множества факторов, так что пока нам не стоит сильно беспокоиться о планах захвата мирового рынка — у нас свой рынок не охвачен. Мы выпиваем миллионы литров вина из Грузии, Италии и Испании просто потому, что не производим собственного вина в нужном объеме. Виноградников у нас очень мало, их практически нет.
Я слышала ваши скептические высказывания о российском винном производстве. Что нам мешает идти вперед?
С одной стороны, есть медийный шум по поводу российского вина, растет количество потребителей, позитивно относящихся к отечественному продукту, и это не может не радовать. Но я бы пока не сказал, что произошло что-то революционное на нашем винном рынке, есть принципиальные факторы, которые ограничивают рост нашего виноделия.
Процессы поставлены, виноград есть и массовое вино у нас получается нормальное, за него не стыдно. Существуют сотни наименований, которые можно смело рекомендовать.
Во-первых, в нашей стране не так много пригодных для виноградарства земель. У нас есть Краснодарский край (примерно 75% нашего вина), Крым и Дагестан (хоть там и уходит часть винограда на коньяки, но сейчас начали производить очень интересные вина). Это наши основные области, которые можно назвать максимально благоприятными для виноградарства, земли, которые «дают стране угля». И свободных, пока еще не используемых земель здесь уже не так много. Ставропольский край и Ростовская область ограниченно пригодны для виноградарства. Там суровые зимы, виноград приходится укрывать на зиму, чтобы он не вымерзал, это дорого и сложно. А Карачаево-Черкесия, Адыгея и Нижняя Волга — маленькие регионы, скорее экзотика, они на практике серьезной роли не играют. В Ростовской области крупных производителей фактически только три — это «Цимлянские вина», «Вина Ведерниковъ» и «Вина Арпачина», а в Ставрополье и того меньше — «Батрак» и «Темпельгоф». Потенциал к резкому росту за счет этого очень невелик.
Вторая проблема — саженцы. У нас нет современных высококачественных собственных питомников, мы вынуждены покупать значительное количество саженцев в иностранных, а в нынешней политической ситуации это почти невозможно.
А разве сложно самим разводить саженцы?
Сложно. Чтобы производить саженцы винограда в питомнике, нужна сильная современная лаборатория, которая сможет отбирать свободные от вирусов образцы. Вот вы берете маточное растение, отщепили от него ветку — она здоровая или заражена какими-то вирусами? А вирусных болезней у винограда много. Надо сделать анализ, потом этот материал размножить в пробирке, дальше привить на американские корни, которые тоже надо вырастить. Это большая сложная работа. В Европе существуют специализированные питомники и практически ни одна винодельня не занимается посадкой виноградников собственными саженцами. Есть питомники, куда вы приходите и говорите: мне нужна партия 100 тыс. саженцев, например «терольдего» (сорт красного винограда). Вам говорят: хорошо, к следующему сезону будет, или через сезон, или через три сезона, в зависимости от того, есть они на стоке или нет. Оплачивайте сейчас, а через четыре года получите саженцы, мы их вырастим, подстраиваясь под образцы вашей почвы и климата, размножим нужные вам клоны. Никто не держит 100 тыс. ненужных саженцев про запас. Вот из-за такого дальнего планирования число сортов, которые используются в виноделии, постоянно сокращается по всему миру, к сожалению.
Например, в Европе на сегодняшний день ни в одном коммерческом питомнике нет в наличии «семийона» (белый сорт винограда, из которого получаются высококачественные сухие и десертные вина). Ассоциация производителей вин Сотерна (региона во Франции, знаменитого десертными винами), где этот сорт ключевой, была вынуждена организовать собственный питомник, в котором выращивают саженцы, потому что в коммерческих питомниках сорт не востребован. И это при том, что сама индустрия производства саженцев развитая, полностью функционирующая и довольно конкурентная. У нас же таких питомников (даже не сравнивая их по итоговому качеству) единицы, и их объемы производства не слишком велики.
Однако только саженцами проблемы не заканчиваются. Дальше идет инфраструктура для виноградников. Вот шпалерный столб, например. Если он из акации, хорошо, мы можем сделать его сами, но если это сталь, то импорт. Шпалерная проволока, хорошая, оцинкованная, пригодная для виноградарства, имеет свои конкретные требования по производству, а поскольку виноградарство, с точки зрения металлургов, как отрасль не существует (ну кому интересно тонну проволоки продавать?), то никто особенно не хочет специально налаживать ее производство. Насосы — импортные, фильтры — импортные, дрожжи — импортные, энзимы… В нынешних условиях все это является сдерживающим фактором для развития производства вина.
Плюс законодательные проблемы. Во всем мире вы имеете возможность заказать на винодельне коробку вина, и условными деловыми линиями вам ее пришлют без всяких проблем. У нас дистантная продажа вина запрещена, и все это сильно ограничивает деятельность маленьких виноделен. А у маленьких виноделен главная проблема — в продажах, в реализации своего вина. У розничных сетей федерального масштаба интересы начинаются от 100 тыс. бутылок в месяц, а средний малый винодел просто физически не может произвести такой объем, маленькие винодельни производят 10 тыс. бутылок, ну 50 тыс., ну пусть даже 100 тыс., но в год! И ни в какую федеральную сеть они попасть не могут, а федеральные сети вытеснили сейчас всю розницу, маленькие винные бутики почти исчезли с карт наших городов.
С покупным виноградом работают во всех странах мира, и многие виноделы покупают виноград у соседей, у фермеров, это нормальная практика.
Возьмем винный ритейл. У нас есть «Красное и Белое», «Бристоль», «Ароматный мир», «Винлаб», «Мильстрим» — сети, у которых до 15 тыс. розничных точек. Наша малая винодельня в такую сеть попасть не может, а других не осталось. И что делать? Либо продавать свое вино специализированному дистрибутору, который в числе других вин будет пристраивать его в кафе и рестораны, а HoReCa (гостиницы, рестораны и кейтеринг) — это меньшая узнаваемость, гораздо медленней продажи, возможно, дороже, чем в магазине. А малому производителю надо быстро продавать вино, у них нет жировой прослойки, чтобы пять лет ждать выручку. И эта невозможность быстро продать очень сильно тормозит развитие виноделия.
И потом цена кредита, сложные юридические процессы оформления и регистрации алкоголя — все это малой винодельне вытащить в одиночку очень тяжело. Что в итоге? Если в каждом регионе в год у нас появляется две-три новых, то это за счастье. В той же Калифорнии каждый год открывается порядка тысячи новых виноделен (правда, порядка 800 потом довольно быстро закрывается), но это все равно плюс 200 каждый год, а у нас плюс три-пять, несмотря на государственные дотации и бюджеты на расширение виноградников. Так что никаких особых радостей по поводу развития российского виноделия я не испытываю. Климатические, экономические и законодательные проблемы, плюс к этому далеко не все наши граждане лояльно относятся к российскому вину.
А я встречала краснодарских бизнесменов, которые мне объясняли, что кубанское вино теперь одно из лучших в Европе. Что можно им ответить на это?
Это перекос в другую сторону. Тут можно спросить: а кто из мировых признанных критиков им это сказал?
Роберт Паркер, Антонио Галлони, Тим Аткин какие кубанские вина оценили в сто баллов? Никакие. Хорошие есть. Среди лучших — посмотрите, что торгуется на мировой винной бирже — российских вин нет. И не потому, что просто они там не нужны, а потому, что действительно великих вин мы пока не показали.
Можно ли сделать выдающееся вино из покупного винограда?
С покупным виноградом работают во всех странах мира, и многие виноделы покупают виноград у соседей, у фермеров, это нормальная практика. Есть много примеров (назовем, к примеру, Билла Харлана и вино Bond), когда люди покупали виноград и делали из него хорошие вина. Но, конечно, заканчивается у виноделов все равно тем, что покупается или высаживается свой виноградник, потому что увлеченному человеку хочется контролировать весь процесс. Любой винодел стремится к полному, тотальному контролю за тем, что он делает, от распускания почек на лозе до откупоривания готовой бутылки и декантации вина.
Вот, например, человек, который не разбирается в вине, решил попробовать российское вино. С каких трех сортов ему лучше начать?
Подход очень простой — один из сортов, что красных, что белых, должен быть из гиперпопулярных мировых сортов, в красных винах это каберне совиньон, в белых — шардоне. Для того чтобы иметь возможность сравнить, как этот сорт проявляет себя в России и как он выглядит в других регионах мира, надо купить бутылочку чилийского шардоне, бутылку итальянского и бутылку французского, все их попробовать и понять, как и что. То же самое относится и к каберне совиньону.
Второй должен быть сорт, который хорошо удается в России, по мнению большого числа винных специалистов. В случае с белыми винами для России это сорт алиготе, с красными — саперави. У этих сортов нет большой мировой известности, саперави — типичный сорт для Причерноморья, он является автохтоном (местный сорт винограда) Грузии, но давно уже распространился за ее пределы. Эти два сорта в России получаются хорошо у многих виноделов и не имеют прямых выдающихся образцов за пределами России. Точнее, саперави имеет, есть выдающиеся вина из «саперави» в Молдавии и Грузии, но очень мало. И, кстати, в России сейчас едва ли не больше хороших вин из «саперави», чем в самой Грузии.
Ну и, третье, это должен быть российский автохтонный (местный) сорт. В белых винах это крымский кокур, а в красных — либо красностоп золотовский, либо цимлянский черный. Винная публика скорее назовет красностоп, хотя персонально я не считаю его каким-то особенно интересным. Но есть устоявшееся мнение, что это главный красный автохтон России, попробуйте сами.
Хорошее вино из «каберне» производят и гиганты, такие как «Кубань-Вино» и «Фанагория», «Инкерман» (каберне резерв), и поменьше типа «Альма Вэлли».
Красностоп хороший есть у «Вин Арпачина», «Вин Ведерниковъ» и «Фанагории». Кокур делают и «Бельбек», и Олег Репин, словом, есть выбор. Я бы не хотел персонально называть какие-то имена, к тому же нет одного имени, ради которого надо все продать, а бутылку эту купить. Можно сверяться в оценках с приложением «Вивино», хоть профессионалы и неоднозначно относятся к этому сервису (да и сам я его не очень люблю и ценю). Но что делать, некоторую общую информацию приложение может дать.
Кстати, а как вы стали сомелье, а потом известным международным судьей? В России же до сих пор, наверное, нет понятной структуры, как идти по карьерной лестнице в области винной критики?
Один момент, сомелье — это винный официант, который осуществляет сервис в ресторане и помогает людям с выбором вина к определенным блюдам. Я никогда не работал в ресторане, поэтому я не сомелье. Я винный дегустатор, и это сложилось само собой.
Я женился, а моя теща была любительница хорошего сухого вина. Какое-то время мы жили вместе в одной квартире, и я попробовал хорошее вино раз, попробовал два, три и понял, что у всех вин есть принципиальные аспекты, которые отличают их друг от друга. А поскольку я человек с математическим образованием, мне было интересно докопаться до причин отличий, до истоков, ведь анализ — это то, чему меня учили пять лет. А для анализа нужны данные. И вот я стал записывать все свои впечатления о тех или иных винах.
Мы выпиваем миллионы литров вина из Грузии, Италии и Испании просто потому, что не производим собственного вина в нужном объеме.
Так как все устаревает очень быстро, к тому же я работал программистом, мне было понятно, что записи надо хранить в облаке. В 2007-м я открыл в «Живом журнале» блог «Ежедневный винный телеграф» и стал два раза в день публиковать там свои дегустационные заметки. В таком режиме журнал существовал около пяти лет, за это время я поднакопил опыта, параллельно изучал историю вина и все, что с ним связано, начал понимать, какие вина чем отличаются. Потом начал писать статьи, отвечать на многочисленные вопросы, параллельно работал по своей специальности, но вскоре понял, что больше не хочу работать программистом. Как раз в это время одна виноторговая компания попросила меня прочитать несколько лекций по ее ассортименту для сотрудников региональных отделов. Потом я начал читать небольшие лекции в школах сомелье.
В 2008-м другая виноторговая компания получила заявку из Международной организации виноградарства и виноделия (OIV) на то, чтобы кто-то от этой компании поехал в качестве судьи на конкурс. А поскольку в этот момент я много с ними взаимодействовал, то предложили мне. Так я отсудил свой первый международный конкурс в Испании — «Темпранильо мира». После этого я попал в списки квалифицированных судей, в протоколы OIV, и меня начали приглашать в качестве судьи от России. Так началась моя официальная винная жизнь. В 2010-м я вышел из офиса и никогда больше туда не возвращался.
Да, сейчас очень сложно винному критику из России выйти на международный уровень, у всех все складывается по-разному. Сейчас ребята оканчивают международные школы сомелье и пытаются таким образом делать карьеру. Единого пути нет, никаких рекомендаций я тут дать не могу.
Крым vs Кубань. Что скажете?
Я бы сказал, Севастополь vs Кубань. В Крыму в виноделии самое интересное сейчас происходит вокруг Севастополя. В районе города Саки есть пара виноделен, есть «Солнечная Долина» около Феодосии, это очень хороший производитель, но небольшой, он там один и не ландшафтообразующий. Безусловно, на ЮБК есть «Массандра» и «Инкерман», но это такие «неповоротливые гиганты», которые дают очень мало информационных поводов. Все остальное, начиная от внушительных «Золотой Балки» и «Сатеры» до средних «Усадьбы Перовских» и «Альмы Вэлли» и массы новых микровиноделен типа «Яйлы» или «Усадьбы Мангуп», сосредоточилось в Севастопольском районе.
Крым и Кубань в разных весовых категориях. Краснодарский край — тяжеловес, там сосредоточено масштабное и объемное промышленное производство, а Крым — боксер в легком весе, там значительная часть виноделов работают в пределе до 100 тыс. бутылок. А Кубань — это миллионы бутылок.
В Краснодарском крае гораздо меньше отдельных имен, и появляются они гораздо реже. Конечно, там есть кого упомянуть, например Сергея Дубинина, Фархада Нагдалиева и Вадима Бердяева, но ощущения кипения, настоящей лаборатории в Краснодарском крае нет. Нет улья, в котором роятся пчелы. В Крыму много экспериментов, там и Павел Швец со своим биодинамическим вином, и Рем Акчурин с немецким подходом. Там активно развивается гаражное виноделие и заявляют о себе совсем молодые виноделы типа Никиты Аболихина или Андрюса Юциса. Словом, все очень интересно.
Ну и, конечно, вина Крыма и Кубани разные по стилю. Во-первых, это разные климатические и почвенные зоны, разное количество виноградников, словом, это маленькие против больших. А вот у Дагестана огромный потенциал, он мог бы быть лучшим винодельческим регионом России, если бы национально-культурные особенности были бы чуть попроще, ну и логистика полегче. Климатически Дагестан — самая интересная зона для виноградарства в России, там есть возможность залезть почти на километр высоко в горы, есть возможность спуститься ниже уровня моря в Терско-Сулакскую низменность. Там можно под любой сорт подобрать удачный терруар и организовать виноградник. Наклоны, экспозиции, осадки, длительность светового дня — все там очень хорошо. В Крыму, например, горы условные, на Кубани их вообще нет. Но экономические и социальные ограничения пока не позволяют винным предпринимателям раскрыть потенциал этого региона в полной мере.
А у виноделов, которых вы сейчас назвали, есть шанс конкурировать с европейскими, американскими или австралийскими коллегами?
Здесь у нас ситуация похожа на музыку. Есть ли шанс у российского исполнителя конкурировать… не знаю, с The Rolling Stones? Когда люди выступают сами за себя, имеют ли они шанс быть известными в мире? Конечно, все что угодно может случиться, но если быть реалистами, то пока нет.
Во-первых, политическая ситуация. Во-вторых, внутри страны их вино продается гораздо дороже, чем оно могло бы продаваться на внешнем рынке. Об этом мало кто говорит, но, например, хорошие вина в Европе стоят в среднем от 20 евро, 100 евро — почти потолок. У нас молодые виноделы, которые сделали свое первое или второе вино, не стесняются ставить ценники сразу в 6, 10, 12 тыс., и, главное, они ведь как-то продают свое вино за эти деньги. Если они это попытаются сделать с внешним рынком, им просто вернут их вино, оно не продастся.
Выход на внешние рынки малых виноделен чаще всего осуществляется через туризм, тут все на личных связях. Про российские вина международное сообщество пока говорить не будет, как бы мы этого ни хотели. Ну и качество российских вин высокого сегмента все же не уникальное. Наши виноделы — хорошие профессионалы, высокого уровня ремесленники, но прямо явных гениев в мировом масштабе пока назвать сложно. Но шансы в принципе есть.
Есть ли сорт винограда, с которым российские производители работают-работают, но ничего не удается?
Да, для меня это «сибирьковый» (сорт белого винограда, выращиваемый на Дону). Он дает неплохое молодое вино, ароматное, свежее, но через полгода-год оно умирает в бутылке, что бы вы с ним ни делали. Это сорт, на который были большие надежды. Его называли главным белым автохтоном России, но пока ничего примечательного из него не получилось. Это мое самое большое разочарование.
А мне пока ни разу не удалось попробовать приличный российский гевюрцтраминер.
Да, он у нас не особо получается. Для него нужны контрасты, днем должно быть +30, а ночью — +12, а у нас таких перепадов температур нет ни в Крыму, ни на Кубани.
Как вы расцениваете закон об увеличении акциза в три раза?
Понятно, что правительству нужны деньги, траты возрастают. И акциз, и увеличение пошлины очень сильно и негативно повлияют на винный рынок. У нас уже на недорогое вино радикально увеличилась пошлина. Был принят закон, что ввозная пошлина на импортное вино из недружественных стран увеличивается с 12% до 20%, но при этом не меньше чем полтора доллара за литр. И вот эта оговорка очень важная. Если мы говорим про дорогую 20-долларовую бутылку — на нее повысился налог с двух долларов до четырех, чуть меньше чем в два раза, и это терпимо. Но вот если у нас бутылка за один доллар, то тут пошлина выросла с 12 центов до доллара, то есть почти в десять раз! По рынку дешевого импортного вина это ударило очень сильно. Мы пока это не очень видим, но уже к июлю-августу это станет общим явлением, товарные запасы у импортеров заканчиваются. Пока мы еще торгуем импортом 2021–2022 годов, но где-то с середины 2024-го начнем торговать импортом с новой ставкой пошлины, а после этого — с новой пошлиной и новыми акцизами. И тут бутылка иностранного вина, которая сейчас стоит 450–500 рублей, улетит в 950–1000. Это очень плохо, конечно. И этот процесс уже начался — новинки в федеральных сетях появляются на полке уже с ценником от 800 и больше.
Мечтать о том, что вот не станет дешевого импорта — сразу начнут покупать наше, это как минимум наивно.
На российские вина цена тоже уже очень высока. Если сейчас мы с вами зайдем в «Перекресток», то практически не найдем российского вина дешевле тысячи рублей, только если это будет базовое вино гигантов типа «Кубани-Вина», «Фанагории», «Инкермана» и «Золотой Балки». А тысяча рублей за бутылку обычного вина — это дорого само по себе. И дело тут не в том, что иностранные вина являются сильным конкурентом и люди покупают их, потому что они дешевле. Люди в массе не готовы, не имеют столько свободных средств, чтобы покупать вино по несколько тысяч рублей за бутылку. И мечтать о том, что вот не станет дешевого импорта — сразу начнут покупать наше, это как минимум наивно.
Какой сегодня самый значимый винный конкурс в России?
Тот, который раньше назывался «Южная Россия», а с этого года у него новое название — «Винорус». Он проходит каждый год в Краснодаре. Но тут я должен оговориться, есть один важный аспект — большинство малых виноделен в нем не участвует, и важно понимать, что для России винные конкурсы в целом не являются полностью представительными. Главным источником знаний о российском вине я бы назвал персональный гид Артура Саркисяна. Артур Георгиевич много лет делает огромнейшую работу — объезжает все российские винодельни, до которых можно дотянуться (это 6–8 тыс. км за рулем), и пробует вина на месте. Знакомится с проектом, собирая цифры, сколько гектаров виноградников, какие сорта и когда заложены, как и что сделано, а еще потом повторная дегустация в Москве. И все эти данные сводит в один большой гид. Этот труд — самый авторитетный источник знаний о российском виноделии и о том, кто чего стоит.
А почему маленькие винодельни не участвуют в конкурсах вина?
Есть огромная боязнь, что вино, которое ты продаешь по 2500 рублей за бутылку, на конкурсе проиграет вину за 300 рублей, такое может случиться запросто. Есть вероятность, что вместо золотой медали получишь бронзовую в лучшем случае, а то и вообще ничего не получишь, а это фиаско.
Потом участие в конкурсах всегда платное, за каждый образец надо заплатить взнос, чтобы его приняли, продегустировали и дали фидбэк. Многие винодельни считают, что все отечественные конкурсы и рейтинги («Продэскпо», «Форбс», «Роскачество» и другие) не являются авторитетными для потребителя. Они не сильно узнаваемы и не несут коммерческой помощи в продаже, что отчасти правда.
А медаль, которую получает вино, действует один год до следующего урожая, правильно?
У многих потребителей есть неправильное представление о винном конкурсе. Они его видят как Олимпиаду: кто первый прибежал, тому золотая медаль, второй — серебряная, третий — бронза. В винном конкурсе это не так. Это больше похоже на разряды в советском спорте: был норматив — 100 метров надо пробежать за условное время икс. Если ты пробежал быстрее, то получаешь первый взрослый разряд, пробежал еще быстрее — получаешь КМС (кандидат в мастера спорта) и так далее. Соответственно мастеров спорта может быть много. Винный конкурс устроен так же. Дегустаторы дегустируют вина, выставляют оценки и дальше говорят: вино, которое получило больше 82 баллов — это бронза, больше 85 — серебро, больше 87 — золото. Так что наград много. Но не бесконечно — в каждом конкурсе награды получают не больше трети участников, и может случиться так, что ваше вино набирает медальные баллы, но медаль не получает, потому что уже есть 30% участников, набравших более высокие баллы. И да, конечно, медаль дается только конкретному вину и только конкретного года, потому что вино от года к году у любого винодела всегда очень разное. Даже из одного и того же сорта, с одного и того же участка.
Что бы вы пожелали потребителям российского вина?
Пробуйте! В виноделии каждый год появляется что-то новое, старые проверенные винодельни выпускают новинки. Каждый год новые климатические особенности, в один год — дожди, в другой — засуха, в этом году цветение уже на три недели опережает привычное время. Каждый год уникальный, и даже знакомое вам вино каждый раз будет другое. И, главное, записывайте, что вам понравилось, что нет, какие имена и названия запомнились.
У нас есть интересные вина. Не надо относиться к российскому вину, что на безрыбье и рак рыба, это давно уже не так. Уже лет десять как можно вполне уверенно говорить, что мы делаем хорошие вина. Есть о чем спорить, думать и что пробовать.
Фото: Даниил Овчинников; благодарим ресторан ChowChow за помощь в организации съемки