В полупустой вагон метро вошёл пожилой, изрядно выпивший мужчина, весело сказал, ни к кому не обращаясь:
— О, вот они, коренные петербуржцы, — сидят, книжки читают. И бледные, как поганки! А нет, эти ленинградцы — старые уже! Читайте-читайте, так всю жизнь и прочитаете, — это он обратился к женщине и мужчине, сидящим на скамейках друг против друга.
Они действительно уткнулись в свои книжки, полностью поглощённые чтением. Женщина, правда, подняла глаза, взглянула на говорившего, саркастически улыбнулась. Кому же понравится, когда тебя во всеуслышание называют старой! Мельком глянула на мужчину, сидящего напротив и наискосок. Вот он да, старый, седой уже совсем... И сердце вдруг остановилось на секунду. Александр! Сашенька, муж её первый, самая великая любовь, самая ужасная личная тр@гедия... Она поспешно уставилась в книгу. Не хотелось встречаться с ним глазами. Мысленно посмеялась над собой: «Спокойно, Кира Леонидовна! Слава богу, шестой десяток на исходе, всё, закончились все личные трагедии, не надо превращать рухнувшую любовь в комедию! Хорошо, что он тебя не заметил, потому что зачем? Всё, отшумело, отгремело, доживай спокойно!» А вот оказывается душе-то всегда двадцать, а то и меньше, и опять она не может успокоиться. Болит! Ведь какая любовь-то была, боже ты мой... Ведь как проехалась по ним эта любовь! Что бы ни было после, главным было именно это, потерянное... Но Александр тоже заметил бывшую любовь, даже раньше, чем Кира. Тоже посмотрел, кто это, кроме него, похож на коренного ленинградца, и быстро, словно обжегшись, уткнулся в книгу. Кира! Самая большая, самая единственная его любовь. Он тоже не хотел встречаться с ней глазами, не хотел встречаться с Кирой, которая изменилась полностью. Не столько внешне. Она вполне узнаваема. Ещё бы он не узнал женщину, которую так любил. Она всё такая же красивая, очень красивая, хотя уже в возрасте. Они ровесники, значит, те же самые пятьдесят восемь. Следит за собой, накрашена, одета хорошо. Наверняка замужем. Ничего он не знал о ней, не видел после их развода, хоть и в одном городе живут, но в разных концах. Несколько раз мельком видел ее на улице, но последний раз давно, лет десять назад. И вот теперь внезапно оказались в метро, буквально в десяти метрах друг от друга. Рядом с ней никто не сидит. Если он сейчас встанет, подсядет, то даже запах ее духов почувствует... Интересно, какими она сейчас пользуется? За те почти сорок лет, что они не виделись, воспоминания о прежних духах как-то выветрились, и это иногда было очень неприятно. Хотелось ощутить её рядом хоть таким образом, иначе ведь уже никак... А ведь так любили друг друга! Неужели нельзя было поладить? Да, виноват был он, но ушла-то она... «Зачем ты ушла, Кира?» — подумал он и опять мельком взглянул на неё, на долю секунды оторвавшись от книги. Стоило ему вернуться к чтению, как такой же взгляд метнула на него Кира: «Ты прекрасно помнишь, почему я ушла. Я тебе это объяснила. Жалела ли? Да ещё как, но ничего поделать не могла ни с собой, ни с тем, что сделал ты». А сделал он вполне обычную вещь — изм*нил ей. Она узнала и решила не мириться с таким положением дел, решила уйти. Кира вспомнила, как он умолял простить его, в ногах валялся, клялся, что больше никогда ничего... Когда понял, что это не поможет, решил припугнуть: «Я с собой пок&нчу!» «Воля твоя. Я веночек пришлю», — холодно сказала она, держась уже из последних сил. А вот он не держался! Может, потому, что чувствовал свою вину. Понял, что прощения не будет, чуть не с кулаками накинулся, вцепился в неё.
— Как ты можешь?! Я не изм*нял тебе, это было случайно! Я же говорю, что больше никогда! Я виноват, но не казнить же за это?! А это будет казнь!
— Ты не умр^шь. А если умр^шь, так будешь полный дурак, потому что никто не будет знать, из-за кого ты умер, даже если ты записку оставишь, даже если на радио объявление сделаешь. Все будут думать, что ты покончил с собой не из-за меня, а из-за этой.
— Нет, никогда! Никогда бы я из-за неё...
— Прекрати, всё, не надо, я не могу больше! Давай перестанем уже.
— Я никогда не перестану! Пойми, я не могу жить без тебя, я всё равно не смогу жить!
— Хорошо, Сашенька, это твоя жизнь, ты можешь делать что угодно. Только одна просьба... Ты знаешь, что мне в тебе больше всего нравилось? Не поверишь, — твоя шея. Она у тебя очень красивая! Пожалуйста, если ты решишь покончить с собой, не порти её, не в&шайся и не р&жь ш&ю, как-нибудь по-другому постарайся. — Этими словами она хотела сделать ему ещё больнее. Видела, что ему больно, но знал бы кто, как было больно ей…
***
В следующий раз они увиделись уже во время развода — быстрого, насмешливого какого-то. Всем было понятно: студенческий брак, сдуру поженились, через год разбежались. Никто же не знал, как страдали! Никто не понимал, что они похудели, побледнели, выдохлись, из двадцатилетних превратились чуть ли не в стариков за этот месяц. Тогда-то он и спросил у неё:
— Почему же ты не можешь меня простить, Кира? Ведь всё это можно забыть!
— Нельзя, — безнадежно сказала она. — Я не смогу. Понимаешь, Сашенька, я тебя так любила, просто невероятно! Я и сейчас люблю тебя, может, всегда буду, но уже не так. Как было, уже никогда не будет, и это меня очень мучает. Я не хочу никак по-другому, я хочу именно так, как было, а иначе мне не надо.
— И ты действительно никогда не простишь меня? — тоже безнадежно спросил он.
— Никогда, Саша, никогда... Прощай, живи хорошо.
К этому времени она уже немного успокоилась, то есть отдышалась от своего горя, выгорела как-то изнутри. Это сразу после того, как поняла, что всё кончено. Сейчас, в вагоне метро, она с полуулыбкой вспоминала, как лежала на полу, прижимаясь щекой к холодному, жёсткому паркету, — почему-то казалось, что так легче... Ничего не ела, не пила, иногда только ледяную воду или кипяток — почему-то хотелось то потушить огонь, сжигающий изнутри, то растопить засевший внутри лёд. Сколько это продолжалось? Не помнила. А Саша говорил о сам#×бийстве! Ей и делать ничего не надо было. Это потом она думала: «Вот ведь дурочка была!», хотя даже и тогда, и сейчас прекрасно понимала, что никакая не дурочка, ведь такая любовь была!
Про то, как складывалась его жизнь, она не знала. Изредка доходили какие-то слухи — бросил институт, ушёл в армию... Потом вообще на много лет пропал из вида. Лет десять или больше назад услышала, что стал он то ли журналистом, то ли публицистом, даже записывал какие-то ролики, видела его в интернете. Тогда он получше выглядел... Хотя уже и тогда не очень — странный какой-то, неряшливый, с зубами проблемы, явно выпивает. Что за ролики были и о чём — она не знала, выключала сразу его канал, сил не было смотреть... Потому что и тогда любила его! И всегда любила. Как смогла расстаться? Просто не смогла остаться — только и всего.
Да, могла и ум*р*ть, не зайди тогда Серёжа. Зашёл и увидел её чуть живой скелетик на полу.
— Что случилось? С Сашей поссорилась? — сразу догадался он. Кира поднялась и хриплым, не своим голосом выкрикнула:
— Да, поссорилась! Да, он мне изменил! Да, мы разошлись навсегда! Доволен?
— Не доволен. Это плохо, я вот тоже с Галкой разошёлся и тоже жить не хочу. Но видишь, живу!
Потом он выхаживал её — по крошечке засовывал шоколад в рот, поил из ложечки молоком, кое-как привёл в себя, на развод она пришла уже почти живым человеком. Потом с Серегой поженились, но это был фиктивный брак, ни дня вместе не прожили. Потом было ещё два брака, неудачных, общим числом четыре — страшное дело! Одного Толика стоит вспомнить! То есть лучше забыть, конечно, и навсегда... Ну да ладно, бывает.
Александр смотрел в свою книжку, сдерживая печальную улыбку — вот тебе и единственная, самая великая любовь была и нету... То есть вот она сидит, подойди, вдыхай аромат её духов, разговаривай с ней... О чём?
«Вот именно... Всё ни к чему, ничего уже не получится, и незачем душу зря травить. Увидел — и ладно. Жива, здорова... Наверняка замужем и наверняка удачно — одета хорошо, ухоженная. Почему в метро ездит? Захотелось прокатиться! Лучше бы не встречаться вообще... Но мы и не встречаемся. Даже взглядами».
Но вообще ничего хорошего не было в жизни после того развода... Ну да, с собой не покончил, пить начал было. Потому и в армию ушёл — понял, что сопьётся иначе. В армии вроде как очухался, хотя каждый Божий день только о ней и думал. Хотел письмо написать, но не написал — знал, что не ответит, а может, еще и посмеется. От кого-то услышал, что она вроде вышла замуж — ну пускай будет замужем, пусть у неё всё будет хорошо. Да и у него, собственно, ничего особо плохого не было, просто ничего не было. Не был женат — и не надо, уже, считай, состарился. Детей нет — тоже нормально, разве это его волновало когда-нибудь? Киры в его жизни нет и уже не будет никогда.
Ну вот что они сейчас, допустим, поздороваются и окажется, что она не замужем и он свободен, можно вроде как сойтись, жить дальше вместе... Нет, это уже всё не то, это уже смешно — два пожилых, даже можно сказать, старых человека вдруг сойдутся... И что они будут делать? Он слишком привык быть один и даже представлять, каково оно с Кирой... То есть не с Кирой, а вот с этой женщиной, которой уже под шестьдесят — как с ней жить? Нет, это всё не вариант... Он чуть не рассмеялся, представив себя — худого, сутуловатого, обросшего седыми волосами, небритого, потрепанная толстовка с пятном — рядом с этой немолодой, но такой красивой, ухоженной дамой... Да это же смех — и только! А как бы им вместе жилось? И его обдало теплой волной — жить с Кирой... Да он и жил все эти годы с ней! Мысленно всегда был рядом. И сейчас воображал, произнося про себя это «жить вместе», совсем не то, что многие воображают, а просто — жить вместе! Он будет сидеть за своим компьютером, заниматься своим делом, она... Кем она там работает — неизвестно, но неважно, пусть занимается чем угодно, просто будет рядом — и всё! А всё остальное пусть не меняется... Только так ведь не бывает, и она не захочет, наверно…
А Кира сидела, глядя на белый лист, испещренный черными значками, смысла которых она не понимала, и тоже думала о том, возможно ли им жить вместе. Она одинока и уже давно — сын повзрослел, женился, живёт отдельно, она, считай, одна. То есть не одна — собаку завела, просто для того, чтобы говорить кому-нибудь «я люблю тебя» и чтобы кто-то любил её. Почему бы Сашеньке не быть этим кем-то? Может, подойти, поздороваться, а там уже будь что будет? «Ничего не будет, Кира, прекрати. Ничего хорошего не будет, это никакой не Сашенька, это совершенно посторонний человек. Вы больше половины жизни прожили порознь, давай так и продолжать, ни к чему всё это. Надо было раньше думать! Ведь понимала и тогда, что жизнь тебе не в жизнь без него будет? А ведь не простила, ушла, но теперь-то что уж... Всё сложилось как сложилось». И она решительно захлопнула книгу, засунула её в сумочку — нужная остановка приближалась. А взгляд так и норовил скользнуть туда, к сидению напротив, к нему, Сашеньке... «Ну подойди хоть ты ко мне! Ты же видишь, что я не решаюсь... Хотя нет, пожалуйста, не решайся и ты! Ничего хорошего из этого не выйдет», — думала она. Вот она сейчас выйдет — и всё, и больше они не увидятся вообще никогда! Поезд вздохнул, подъехал к остановке, Кира встала, пошатнулась, когда вагон остановился, двинулась к двери. «Прощай, Саша, — подумала она, — я люблю тебя так же, как и тогда, ничуть не меньше, может, даже больше». «Кира, я же без тебя не могу, понимаешь, не могу!» Двери открылись, она вышла, пошла к эскалатору, он остался сидеть, всё так же вцепившись в книжку, как в последнюю соломинку. Они так и не обменялись взглядами... Дверь закрылась, поезд поехал дальше, Кира посмотрела ему вслед, с болью вспомнив:
«И только ветхая печаль нам души разрывает стоном, как уходящий ночью вдаль фонарь последнего вагона».
Больше они, конечно, не встретятся и никогда не узнают, что в эту встречу думали об одном и том же. А жаль. Последний вагон и так и остался последним.
Автор: Филомена