В СССР моды не было?!
Это колкое утверждение могут опровергнуть многие советские модельеры, художники и мастера костюма! Одна из них — Надежда Ламанова, ставшая главным кутюрье России первой половины XX века.
Будущая законодательница моды родилась в деревне под Нижним Новгородом в многодетной семье. Уже в 16 лет она переехала в Москву, а через два года стала работать «моделистом» в популярном ателье мадам Войткевич, где одевались известные московские красавицы той эпохи. В 24 года Ламанова открыла собственный Дом моды, а через 10 лет её платья заказывала сама императрица.
В 1919 году Ламанова начала руководить Мастерской современного костюма, в которой создавали новую социалистическую моду. Словно из глины, она лепила образ советской столичной женщины, благодаря чему сама стала олицетворением истинной москвички 20-х годов.
Но легко ли описать «ту самую» москвичку?
Задача не из простых, и всё же искусствоведы Ксения Гусева и Надежда Плунгян воссоздали свою маленькую Москву, чтобы нарисовать портрет многоликой горожанки. В интервью для нашего журнала они рассказали о своей экспозиции «Москвичка. Женщины советской столицы 1920–1930-х».
— Надежда, как возникла идея создания выставки?
— Собственно, в 2022 году в Музее современного искусства «Гараж» вышла моя книга «Рождение советской женщины. Работница, крестьянка, лётчица, «бывшая» и другие в искусстве 1917–1939 годов». Это был новый уровень работы с большой формой. И я была окрылена тем, что это первая, полностью сделанная мной от начала до конца книга, которой я до сих пор довольна.
А в 2023 году прошла экспозиция Ксюши «Дом моделей. Индустрия образов», которая меня очень увлекла. Ксюша выстроила свою идею в форме выставки. Разнообразной, сложной, красивой, где было место технологиям и непосредственно чистому искусству, разговору об истории советского производства и истории моды.
На экспозиции мы встретились, и когда я стала говорить Ксюше, как мне нравится её выставка, мы вдруг начали обсуждать, что надо ещё поработать в большой форме. Мы стали придумывать завиральные идеи о том, что хочется сделать, и как-то неожиданно пришли к общей мысли: а почему бы нам не объединить советскую женщину и текстиль, сделав что-то третье? Вот так и получилось, — рассказывает о выставке её куратор, Надежда Плунгян, кандидат искусствоведения и историк изобразительного искусства 1930-1960 годов.
— Тогда в продолжение хотелось бы спросить вас, Ксения: почему вы решили раскрыть образ женщины именно 20-30-х годов?
— Мы, конечно, могли взять столетие, но понимали, что это приобретёт колоссальные масштабы. Если готовить выставочную историю, то двух- или трёхчастную. Так мы ограничились двадцатыми и тридцатыми, потому что они — это как раз-таки главное время нащупывания образов, векторов развития.
В этих десятилетиях мы можем найти много фактов и историй, которые нам объясняют, что же происходило в последующие годы, как мир трансформировался, изменялся. То есть это такая попытка показать то, что кажется нам уже далёким, но при этом возможность увидеть много общих женских историй, которые до сих пор имеют отклик или продолжают раскрываться в нашей повседневности, — рассуждает сокуратор выставки Ксения Гусева, искусствовед, историк моды и искусства текстиля, старший научный сотрудник Музея Москвы.
— На выставке есть работы и 50-х, и 70-х годов. Чем обусловлено решение использовать предметы искусства, которые не относятся к основному периоду в экспозиции?
— У нас действительно присутствуют такие экспонаты, но это, скорее, исключение. То есть не то чтобы у нас калейдоскоп работ разных десятилетий, но это важные «паузы». Которые показывают зрителю, что мы не можем человека с его историей и судьбой втиснуть в определённые временные рамки. Это некий путь, который охватывает несколько десятилетий.
У нас есть картина метростроевки Татьяны Фёдоровой, которая является важной героиней культуры 30-х годов. Она фигурирует на обложках «Работницы», её часто упоминают в кинохрониках. И действительно, она героиня своего времени. Но при этом она же у нас там показана в виде героя социалистического труда в 70-е годы на фоне мозаичного панно Е. Лансере со станцией Комсомольской, которую она сама и построила. У нас есть такие своего рода мостики между эпохами, которые показывают, что этот человек продолжает развиваться, он продолжает быть в том или ином десятилетии. Татьяна Фёдорова проходит тот самый светлый путь, по которому идёт и соседняя героиня — Любовь Орлова, — отвечает Ксения Гусева.
— Если говорить про залы, то одна их часть имеет названия, которые связаны с конкретными временными периодами, например «Женщины и революция», «Героиня НЭПа», а другая имеет достаточно поэтичные названия, такие как «Превращение в памятник», «За кулисой». Почему были выбраны такие названия? Какой в них вложен смысл?
— Я считаю вообще, что названия должны быть поэтическими. Все отвыкли от художественности, от свободного творчества, которое можно увидеть в музее. Отвыкли от того, что можешь купить книгу своего ровесника и прочесть её, и она будет о тебе. Отчасти сейчас эта ниша заполняется в кино, где начали действительно очень хорошо работать, снимать фильмы про современность, про последние десятилетия. Не фальшивые фильмы.
Надо художественно работать с современностью. И так же надо работать с историческим материалом. Потому что никакой абсолютной объективности не существует. Есть историческая объективность, как историк, я это понимаю. Но всегда важно и то, как ты преподносишь материал зрителю. Его надо преподнести таким образом, чтобы зритель понял, что на самом деле это о нём.
Выставка — не учебник, не какие-то главы, которые называются «Чудское озеро», «Битва на Калке» или «Стояние на Угре». Выставка — это некое присутствие искусства. Эта выставка для меня должна была стать крупнейшей дозой разной живописи тридцатых годов, которая просто брошена в эти московские, человеческие реки. И она должна иметь эффект, эта выставка, — таким мнением поделилась Надежда Плунгян.
— Мы как раз уже перешли к главным женским образам выставки. Так почему же вы выбрали именно этих героинь?
— У нас девять разделов выставки, и каждый раздел состоит из двух частей: образа женщины через призму изобразительного искусства и портрета героини. Все они художницы — это раз. А два — это то, что они все в той или иной степени соприкоснулись с текстильной или швейной индустрией. Это две отрасли лёгкой промышленности, которые неразрывно связаны между собой. С прогрессом в текстильной индустрии начинает развиваться швейная, потому что одна не может без другой. Нет материала пошивочного, нет и пошива.
Наши героини, на самом деле, не сильно ассоциируются с производством, но они ассоциируются с художественной жизнью 20-30-х. Они не встраиваются, ну или практически не встраиваются в какую-то условную историю советской моды или текстиля. Да и нет вообще никакой советской истории моды, это всё только предстоит написать… Но то, что наши героини соприкоснулись с текстильными и швейными производствами, будучи полиграфистами, как Варвара Степанова, скульпторами, как Вера Мухина, или как Александра Кольцова-Бычкова, которая увлекалась ремесленными швейными практиками, показывает тотальную необходимость в художественном включении в то, что, казалось, скульпторы начинают решать вопросы костюма, а, казалось бы, полиграфисты приходят на производство текстиля, — рассказала изданию АРТиШОК Ксения Гусева.
— Ещё интересно то, что в каждом зале представлены архивные номера журнала «Работница». Как через них раскрывается образ москвички?
— Да, «Работница» — это просто замечательное, симпатичное издание, очень бодрит, всем советую его читать. Наверное, это как раз перешло из моей книги, где есть небольшая подглава про журнал «Работница». Вообще история этого журнала меня всегда занимала. Но набор иллюстраций новый, то есть подбор самих журналов сделан специально для выставки.
Безусловно, таким образом можно увидеть, как менялись общая атмосфера и гендерный порядок от пятилетки к пятилетке, от десятилетия к десятилетию. Всегда ли это москвичка? Старались, на самом деле, чтобы обложки всегда были как-то связаны с Москвой. Но, безусловно, не все на иллюстрациях москвички. Есть просто обобщённые образы. Например, ударницы. Вроде Марии Демченко, которая свёклу собирала. Она совершенно точно не москвичка, но она очень часто приезжала в Москву и выступала здесь. То есть «Работница» — это в определённом смысле витрина советского женского проекта 20-х и 30-х годов. И вот по мере того, как наш проект меняет свои координаты и куда-то сворачивает, меняется и фасад этого журнала.
Это хотелось показать. Это такой необязательный кусок на выставке, но, опять же, она вся, не для внимательного или даже супервнимательного просмотра. Человек что-то увидит, и он это поймёт. Дальше он будет идти и рассматривать в каждом зале журналы. Интересно. А может быть, он обратит внимание на другую линию, — поясняет Надежда Плунгян.
Отвечая на финальный вопрос «Кто же такая москвичка 1920-1930-х?», кураторы выставки высказали две разные позиции:
Надежда Плунгян рассуждает так:
— Суть в том, что москвичка — это некое коллективное целое, коллективное «я». Это наше историческое зеркало, куда мы можем посмотреть сегодня. Это история советского феминизма, равноправия, советского женского проекта, скажем так, выраженная через образы очень деятельных, ярких женщин, одарённых, политически активных и хорошо знающих, чего они хотят. Это некий заряд бодрости, который позволяет себе историю несколько присвоить, потому что, возможно, проблема современного человека в том, что он идёт немножко на поводу истории. А люди 30-х годов, они осознавали, что живут в эпоху перемен и сильных переломов. Хотя, конечно, это была эпоха коллективизма, но далеко не только. Это была эпоха единиц, среди прочего. Выставка об этом. Москвичка — это определённая единица.
В одно десятилетие это будет революционерка, а в другое — почтенная дама, при этом со своим интересным прошлым. Это будет какой-нибудь инженер, врач или художница, то есть какой-то советский специалист. И её, наверное, пришедший как раз из девятнадцатого века, оставшийся от той эпохи запал интеллигенции городской, что надо приносить пользу обществу, надо что-то сделать для общества, быть в нём и себя показать, — вот это важное качество для москвички. Качество, о которой мы говорим на этой выставке и связанное не только с советским временем, но и с русской традицией в целом.
Ксения Гусева считает так:
— Наверное, москвичка — это и мы с вами. Хотя боюсь, что однозначного ответа на этот вопрос нет, и наша выставка как раз оставляет его открытым. Изначально экспозиция называлась: «Кто эта красивая москвичка?» Это фраза из журнала «Крокодил». И, может быть, это было бы и приятно, сохранить её, но она слишком лиричная. Название было бы очень уж поэтичное — перебор. Но в целом, эта выставка — вопрос, с которым уходит зритель, и на который он пытается ответить сам. Кто же для вас эта москвичка? Какая она?
Голубева Ольга и Елизавета Сазанова, 2024