«Он прочел над ним отходную, но Чайковский уже не слышал ничего, последнее, что еще шевелилось мгновениями в сознании, была жажда – не лимонной воды, не жидкого, холодного чая - чего-то, чего он не мог назвать, но что наверное дало бы ему облегчение. Смертельная жажда, в пустыне невыносимой тоски».
Она томила Чайковского всю жизнь. Жажда соединения с ней – с музыкой. И началось это в раннем детстве, когда чувствительный Петя бурно реагировал на вхождение мелодий в свою жизнь - до нервной горячки и судорог. И тогда родные стали оберегать его от звучания музыки.
Главы о раннем детстве Петра Ильича, о большой и любящей семье, о доме в Воткинске бесспорно принимаются всеми читателями. А дальше – мнения о книге Нине Берберовой разделяются. От: «жеманная женская проза» и «сборник слухов» до – «прекрасная биографическая книга», от «автор не любит своего героя» и «все герои неумны, бездарны и претенциозны» до «душевный, яркий, живой» образ композитора.
Наверное, истина - как всегда - где-то посередине. А я скорее согласна со вторым мнением. Я верю автору в том, что опиралась она на тексты дневников П.И. Чайковского (композитор вел их всю свою жизнь, но большинство тетрадей в конце жизни уничтожил, осталось только 11), на переписку его с разными людьми. Кроме того, в 30-е годы 20 века еще были живы многие, знавшие Чайковского лично, и Нина Берберова встречалась и разговаривала с ними: С. Рахманинов, А. Глазунов, родственники композитора.
И все-таки – беллетризованная биография Чайковского Нины Берберовой скандальная и претенциозная или душевная и яркая?
Со мной музыка Чайковского всю жизнь: в музыкальной школе «Детский альбом», «Неаполитанская песенка» (это был мой единственный экзамен, сданный на «4», обычно все заканчивалось страхом, слезами и тройками))) и «Времена года». Помню страницы учебника по музлитературе с портретом Петра Ильича, склонившего голову на руку и с фотографиями дома в Воткинске.
Помню необыкновенно светлые детские впечатления от музыки из «Евгения Онегина». Потом счастье увидеть на смоленской сцене плохонькие гастрольные балеты – но все равно это было счастье от звучащей оркестровой музыки. Четвертая и шестая симфонии, опера «Пиковая дама», Первый концерт для фортепиано с оркестром – всего и не перечислить, что я люблю и слушаю. И всегда меня поражал контраст между светлой, одновременно воздушной и глубокой, местами – прямо какой-то неземной музыкой и печальными глазами этого человека. Да, и тревожные, напряженные ноты и темы есть в его музыке, но они почти всегда преодолеваются порывом к свету, к торжеству добра и счастья.
Сегодня, когда имя Чайковского знают все, а с его музыкой знакомы даже те, кто не интересуется классическим музыкальном искусством, трудно поверить, что труден был путь композитора к признанию. А главное, к собственному чувству удовлетворенности тем, что он написал. Сколько он выслушал насмешек и критики и от «Могучей кучки», и от композиторов других направлений. Как долго, к сожалению, прислушивался к этой критике и терял веру в себя. Но его поддерживала уверенность в том, что без музыки его жизнь невозможна, и он работал – работал – работал.
Его поддерживали и те, кто любил Петра Ильича и верил в его талант: отец композитора, братья Анатолий и Модест, Николай Рубинштейн, и конечно – Надежда Филаретовна фон Мекк. Не хочу в этой статье останавливаться на взаимоотношениях Чайковского с Надеждой Филаретовной - хотя есть у меня свой взгляд на их историю, можем обсудить в комментариях)
Скажу лишь об одном. Берберова, тонко балансируя на грани глубочайшего психологизма и скандальности, показывает читателю, что без той глубины страданий и самобичевания, без попытки самоубийства, без чувства непреодолимого одиночества, без того ощущения трагичности бытия, которые были предопределены в Чайковском его особенностью (недостатком, пороком – тут каждый выбирает свою парадигму) – не было бы у нас его удивительной, пронзительной и нежной, щемящей и неземной музыки.
И без музыки говорить о Чайковском, конечно, невозможно: