Другая половина дома угрюмо и неприветливо поглядывала из-за давно некрашеных рам, куски пакли, терзаемые шустрыми воробьями, торчали между брусьев, калитка злобно кривилась покосившимся боком, в щель между штакетником злобно скалил зубы огромный черный пес, слабо и лениво тявкнувший на Алешу. Возле двора валялись бесформенной кучей не доколотые и неубранные с весны дрова. Здесь же лежал брошенный хозяином колун с выщербленным топорищем. Двор зарос мелкой кудрявой травой. Георгины росли в таких же, как у Людки, приспособленных для клумб колесах, небрежно выбеленных еще в прошлом году облупившейся известью. Между ними важно расхаживали куры невиданной величины и раскраски. Цвигуниха привезла их с базара из Вальцовки и очень ими гордилась. Грядки у нее были , прямо сказать, неважные. И порядком не блистали, и урожая там особо ждать тоже не приходилось. Вольготно там себя чувствовали только сорняки.
Алеша открыл калитку. Пес задумчиво посмотрел на него , положил голову на лапы и закрыл глаза. Лаять он не собирался. Участковый осторожно двинулся к крыльцу, надеясь надурняка проскочить через нерадивого сторожа. Пес, не открывая глаз, хрипло рыкнул, слегка обнажив длинные белые клыки. Ругнув про себя тупую собаку, непрошенный гость бросил в нее щепкой, попав прямо в черный квадратный лоб. В ответ пес неторопливо встал, снова продемонстрировал страшноватые клыки, и, к глубокому изумлению и злости Алеши, залез в будку, откуда послышалось злобное предупредительное рычание. Лаять он явно не собирался, но не собирался и пускать гостя в дом.
-Вот гад,- обозлился участковый,- пристрелю сволочь, если кинется! Штаны, факт, порвет. Оштрафую гадов!
Здесь он здорово кривил душой. Пес был на цепи не в пример остальным собакам, которые, как впрочем, и куры, свиньи, коровы, овцы и прочая живность, гуляли по поселку вольно и чувствовали себя на улицах хозяевами.
Словно услышав недобрые мысли Алеши, из-за угла дома показался хозяин. Деду Цвигуну было чуть больше шестидесяти лет, и, если бы не повисшая плетью рука, мужик он, правда, был еще хоть куда. Бабка Марья была права. Алеше он очень напоминал графа Льва Толстого. Он на какой то картине видел, как тот в длинной серой рубахе и простых холщовых штанах, босой, шел , налегая на плуг вслед за ледащей заморенной клячонкой, даже с большой напругой не смахивающей на графского скакуна. Это до чего же надо было себя довести человеку, чтобы из графских покоев искать спасения, надрывая пуп на пахоте!
У Цвигуна, как и у великого графа, кушавшего рисовые котлетки и призывавшего подставлять щеки под чужие кулаки ради чистоты души и совести, была длинная, клочьями торчащая борода, стриженные в кружок волосы и горящие исступленные глаза, в которые даже глядеть было больно, так и хотелось сплюнуть в сторону три раза. Завершала картину такая же, как у Толстого, длинная до колен рубаха. Правда, весь вид портили короткие, открывавшие худые волосатые ноги модные бриджи, густо заляпанные мазутными пятнами. На босу ногу были надеты рваные резиновые галоши. Картину непротивления злу насилием сильно портил острый топор в единственной руке деда, который тот цепко и умело держал у самого основания топорища. Пылающие огнем глаза графа Толстого настороженно глянули на участкового. На худой шее деда задергался кадык. Цвигун попытался выдавить приличную случаю приветливую улыбку. Вместо нее на лицо выпрыгнула кривая глумливая гримаса, выражающая что угодно, кроме радости.
-Дедушка, здравствуйте, - вежливо и воспитанно сказал Алеша,- поговорить надо!
Дед присел прямо у ограды на березовую чурку и, ловко щелкнув зажигалкой, закурил сигарету из яркой красивой пачки. «Мальборо!- отметил участковый. - Не слабо для пенсионера и инвалида!»
-О чем говорить будешь? Никак тоже про Ваньку Вырина?
- А что,- быстро спросил Алеша,- еще кто-то спрашивал?
- Как же! Как раз вчера дочка его приходила.
-Даша?
-Так у него другой вроде и нету.- Дед неприветливо смотрел на него.
-А что, что спрашивала?
-Ясно что. Да она не только у меня была, а ты на меня глазищами не зыркай! Спрашивала, где и как отца ее нашел, что видел.
Нет вовсе не рад был Дашке он, увидев возле дома ее тоненькую фигурку. А разговор их и того тошнее вспоминать.
-«Чего понесло, детка, твоего отца в то проклятое место, не знаю.- старый калека Цвигун, опираясь на древний колун, разглядывал под ногами рыжих муравьев, бодро заползавших ему на давно не чищеные сапоги с облезлыми лысыми голенищами.- Он , батя твой, мужик был что надо. Кремень. Голыми руками его не возьмешь. Ну не вернулся он, сгинул. Смирись, - руки у старого подрагивали мелкой противной дрожью, -Чего ты маешься и людей тревожишь? Не вернешь его, не вернешь».
Он сплюнул сквозь желтые прокуренные зубы и вытер грязной грубой рукой вдруг выступивший на шишковатой голове холодный вонючий пот.
-Ишь, стоит ведьма Ивановская, уставилась глазищами своими, не мигнет! Верно, бабки поговаривают, что непроста она, непроста. Только от глаз этих вдруг молодо и горячо стало на душе. быстрее побежала кровь по жилам, сладко и радостно заныло сердце. Хороша девка, ох как хороша! Куда молодежь смотрит?
Никто из местных ребят не стукнул в Дашкино окно, да и в голову бы никому не пришло. Хоть и редко кто из молодых мужиков, да и постарше не провожал долгими взглядами ее гибкую фигурку, не просыпался ночью от горячих грешных мыслей об Ивановой дочке. Да захоти она, только глазом мигни, не было бы отбоя от женихов. Только вот не хотела и не мигала. Но силу свою знала и чувствовала.