Алексей Николаевич, проснувшись, напряженно обдумывал сложившуюся ситуацию. Бабка Марья, как и предполагал он, ничего не слышала и не подозревала. Но больше чем кому бы то ни было, верил себе. Каждая клеточка его тела дрожала от напряжения, тоненькая ледяная игла стегала болью вдоль позвоночника. Чувство это было таким болезненным и острым, словно через него пропускали ток. Уж он, прошедший через горячие точки, знал, что это значит, как знал и то, что отмахиваться от него нельзя. Потому и жив до сих пор что, слушая себя, отдергивал ногу, занесенную над миной – ловушкой, отклонял голову от взвизгнувшей пули снайпера, потому и в засаду ни разу не попал. Везуха, конечно, но ведь жив он до сих пор. И потому твердо уверен, что где-то рядом ходит беда, дышит в затылок нечистым дыханием, смотрит из темноты провалами черных глаз. Ночной гость, вором пробравшийся через окно, приходил явно не с добрыми намерениями. Но уже то, что он здесь был, косвенно подтверждало версию подполковника, показавшуюся вначале Федорову дикой. Нет, то, что темный след здесь тянется за каждым вторым, если не чаще, для него не было новостью. Но попробуй, докажи! Только больных и ненормальных придурков с наклонностями маньяка – садиста он не замечал: что, что, но ночную жизнь села он знал хорошо, и секреты многих его обитателей для него не были такой уж тайной. Во всяком случае, кого-то очень интересовало, с чем он приехал из района. Интересно, а что искали – то?
В доме было тихо. Бабка в магазин, наверное, ушла. А это надолго. Магазин для деревенских баб – дело святое, особенно в день привоза товара. Теперь, считай, раньше трех и не жди. Он встал, потянулся. Тело непривычно ломило. Простыл, что ли? На печке в чугунке, прикрытом чистым полотенцем, бабка оставила борщ. Алеша поднял крышку: густой и вкусный запах защекотал ноздри. Мастерица была бабулька варить борщи. Косточки томились в печи часа три, пока мясо не начинало отделяться от костей. Заправляла тушеной с томатным соусом свеклой и толченой картошкой с чесноком. В конце добавляла вареную фасоль, перчик, лавровый лист и свежую зелень. А если добавить добрую ложку холодной и густой сметаны и прямо в тарелку растертого с чесночком мягкого и пышного сала, то с таким наваристым и невероятно пахучим борщом смело можно было бы зажевать опилки со столярным клеем, и не заметил бы. Алеша налил в глубокую салатницу борща: бабка другой посудины не признавала, и продолжал думать. С чего бы это он, слушая рассказ Баширова о Тунгусе и потом, думая о нем, постоянно вспоминал Дашу Вырину? Крутилось что-то в голове, маячило. У нее – то, что общее было и с уродом этим, да и с Васнецовыми, и с семейством Ползуновых и уж тем более с дедом Цвигуном? Он ел, не чувствуя вкуса сказочного бабкиного борща, и отстраненно глядя в окно. На улице потемнело, где–то далеко громыхнул гром. Приближалась гроза.