(Третья глава повести "Розы для Аннушки". Вторая глава "Фиалка под снегом" здесь и здесь и здесь).
Начала занятий на филфаке педуниверситета своего города я ждала прохладно. Воспоминания о Москве и МГУ был еще очень яркими... Но 1 сентября неожиданно увидела такое, что удивило. Все три группы первокурсников собрались в главной аудитории, и я впервые оказалась в зале с высоченным потолком и окнами в два этажа. Свет оттуда лился широкими потоками.
С напутственным словом к нам обратился декан, и он меня тоже удивил. Необычная, крайне лаконичная, манера речи – он как бы гвоздики забивал своими короткими энергичными фразами. И поразительно кого-то напоминал… А, вот кого! Василия Шукшина, каким тот был в фильме «У озера». Интересно…
Потом мы разошлись по группам – в уже обычные аудитории. Там я оказалась рядом с девушкой, которая отличалась маленьким ростом, но удивляла широкой, до ушей, улыбкой и пышной короткой стрижкой. Вера. Верочка… Потом мы с ней на всех лекциях сидели вместе. Хотя второй Али, конечно, быть не может…
К нам и юноши попали – немного, всего трое, в параллельных группах чуть больше, но на одного из наших все невольно оборачивались. Ну, вылитый Юрий Гагарин! Особенно, когда улыбнется фирменной Гагаринской улыбкой. Юра. Будущий поэт.
Он же мне вскоре сказал, что при факультете существует литературное объединение "Вега", нам туда уже можно записаться. На одном из первый собраний я прочитала свой коротенький рассказ и удивилась, что руководитель его похвалил… А Юра пошел провожать домой и по дороге прочитал свое небольшое стихотворение.
Ничего такого не случилось.
Просто побледневшая Луна
На мое плечо облокотилась:
Потерпи немного, старина!
Ничего такого не случилось.
Да и что случится вдруг с Луной?
Что-то с чем-то в мире разлучилось.
Кто-то с кем-то. Вот и ты со мной…
– Юра, у тебя что, личная драма?
– Ну… Типа того, – и Юра улыбнулся своей гагаринской улыбкой.
Драма, а он – улыбается! Почему? Но ведь: «Ничего такого не случилось»… Значит, это бывает? Чтобы люди расстались – и считали это обычным делом? Только я такая ненормальная...
Какими же смешными и наивными были мои представления об учебе на филфаке, когда я только собиралась поступать туда! Думала так: всего два предмета предстоит изучать — русский язык и литература, ну, ещё общественно политический блок, для чего только 5 лет нужны? А когда учеба началась, я не успевала заводить общие тетради для новых и новых курсов! И долго не могла даже пересчитать: а сколько всего их будет?
В моей комнате вырастали стопки книг – снизу вверх, как сталагмиты в пещерах. Если было в день три пары, это ещё ничего, а если четыре — я возвращалась домой выжатая совершенно. Просто сидеть и слушать лекции не могла — мне обязательно надо было их конспектировать! Строчила, на поднимая головы, все 8 часов...
Девчонки сначала надо мной смеялись, но, когда начались семинарские занятия и подготовка докладов по различным узким темам, мои конспекты вдруг стали на вес золота. Большинство преподавателей не признавали ту информацию, которую давали учебники, требовали, чтобы мы излагали их собственную трактовку изучаемых тем. А где ее взять? Только в конспектах… Моих на всю группу не хватало, делилась я ими только с Верочкой и Юрой.
К концу первого семестра учеба увлекла меня настолько, что и думать о чем-то другом было некогда. Но я рада была такой загруженности и даже увеличила ее, записавшись на факультатив к нашему декану – к Толику, как начал называть Анатолия Васильевича весь первый курс. Очень скоро я получила от него такое утешение, что моя самооценка здорово поднялась. Толику понравилась уже первая моя самостоятельная работа на факультативе – по рассказу Шолохова «Судьба человека».
– Так что там у тебя с МГУ случилось? – спросил Толик.
– Проходных баллов не хватило.
– Надо же… И куда они смотрели? Если им такие студенты не нужны – то у меня слов нет.
Дома я не утерпела, пересказала маме и тете Маше, которая как раз нас навещала, эти очень лестные для меня слова. А тетя вдруг ахнула:
– Так Анатолий у тебя – декан?! Ты хоть знаешь, что это за человек? Его не первый год переманивают в Москву, в университет дружбы народов, но он мать все никак не оставит, лежачая она. И с собой не возьмешь… За Толей я давно слежу, умница редкая, его статьями в «Литературке» у нас весь город зачитывался. Бери от него все, что только сможешь! Пока он в Москву не перебрался.
Восторженность тети меня удивила. Хотя я и сама уже начала понимать, что слушать Толика могу часами. Даже какие-то отдельные его фразы поражали настолько, что я записывала их в тетрадку с афоризмами знаменитостей.
Однажды Толик сказал: «Если человек способен ощущать, как прекрасен и гармоничен окружающий мир, для него может быть наполнена поэзией любая мелочь, даже цвет пыли на дороге…». Моя соседка по столу хмыкнула: «Ну уж, прям-таки – цвет пыли?!», а я сразу вспомнила необычное утро, которое мне пришлось пережить ещё в школе, в первый «побег в осень», который случился в 11 классе, и сразу согласилась: да, именно так! Цвет пыли на тропике, которым я любовалась тогда, никак не хотел забываться.
А если на основе этого воспоминания написать рассказ? Не в полном понимании этого жанра сюжета не будет, но хотя бы зарисовку? Интересно, что скажет Николай Владимирович? Руководитель нашего лит. объединения мне сразу понравился, а за пару месяцев стал одним из самых любимых преподавателей. На собраниях "Веги" он важно расхаживал между столами аудитории, где мы сидели, и с упоением комментировал все, что читали будущие поэты и прозаики.
Нас он тоже обязывал высказываться, обсуждать произведения друг друга, но если уж слово переходило к нему, то этот весьма пожилой грузный человек начинал носиться по аудитории как электровеник (по выражению Юры), и с наслаждением хвалил, прямо-таки смаковал, удачные фразы автора или с неподдельной болью отвергал неудачные. И, конечно, тут же выдавал мини-лекции, подкрепляя свое мнение положениями теории литературы. Я слушала все это с жадностью – а вдруг получу ответ на свой отчаянный вопрос, который когда-то в электричке задала самому Небу: как давать жизнь впечатлениям, как закреплять в слове красоту мира?
Мои крошечные рассказики Николай Владимирович Карпов почти не критиковал, они ему нравились. Значит, нужно попробовать написать о том первом в сентябре «побеге в осень», который случился в 11 классе. Почему-то проснулась тогда в 5 утра и решила пойти в парк – старинный, липовый, где давным-давно, в 19 веке, находился загородный дом губернатора.
Потом городские кварталы добрались и туда, вплотную к парку и крутому обрыву, под которым раскинулась пойма небольшой речки, а дальше неровной стеной темнел сосновый лес. Городской транспорт еще не ходил, но мы жили недалеко, путь по пустому еще городу занял не больше 20 минут.
А в парке я вообще чуть было не потеряла счет времени – такие необычные переживания нахлынули. Временами был настоящий страх. И запомнилось все это так ярко, будто вчера случилось. Поэтому, решив написать зарисовку и показать ее Карпову, я сделала это легко. И несколько раз потом перечила свои же строчки, пытаясь понять, чем же все это меня «зацепило»?
*** …Аллеи парка были странно пустыми, меня даже охватила легкая жуть. Я неспешно дошла до кромки обрыва и постояла тут, любуясь простором, который открывался с этого замечательного места, сонной речкой внизу. Насладилась запахом хвои, долетавшим из леса. Он восхищал меня всегда, а в этот час был еще и по-ночному крепким. И вот насмотрелась я, надышалась, хотела уже возвращаться домой, как вдруг… начала спускаться вниз с обрыва. Неожиданно для себя самой, удивляясь собственной смелости. Мне нестерпимо захотелось увидеть речку вблизи, оказаться на зеленом и свежем заливном лугу.
Чтобы не поскользнуться на мокрой от росы траве, я старалась не упускать из вида круто петляющую тропу. Солнце, едва поднявшееся над лесом, освещало ее косыми розовыми лучами, а меня нежно грело. В этих ранних лучах земля на тропинке, прозаически утоптанная, показалась вдруг чем-то волшебным! Я замерла и попыталась определить, какого цвета пыль у меня под ногами? Какую краску взяла бы, будь я художником?
Розовую, красноватую, золотистую? Нет, ни одно из знакомых названий не подходит! Необычный цвет, непередаваемый, очень теплый и чем-то завораживающий… Чем? Я не могла понять, поэтому все стояла и смотрела. Это казалось важным – подобрать точные слова для всего, что вижу сейчас...
Потом опомнилась: времени до занятий не так уж много, а прогуливать нельзя! Выпускной класс все-таки. И я пошла дальше. Спустившись со склона, оглянулась. Парк и город за его оградой остались далеко вверху. Как же я отважилась сюда добраться? Ведь подниматься будет сложнее! И жуть от полного одиночества тут гораздо сильнее, чем на аллеях парка… Но раз уж я внизу, нужно идти вперед.
Почти у самой речушки я обнаружила копну сена. Умопомрачительный запах Зарывшись в копну лицом, я несколько минут насыщалась ароматом сохнущих трав и цветов. Потом перешла речку по железному понтонному мосту, он был старым, дрожал и певуче скрипел от каждого моего движения. На берегу лежал большой камень, на нем я устроилась отдохнуть, прошла ведь уже немало!
Сидела и отгоняла странное чувство, зреющее где-то внутри меня, но пока еще тайное. А вот стоило встать с камня, как стал явным испуг: я же одна-одинешенька на огромном пространстве! Парк далеко вверху, лес далеко впереди, вокруг – ровная долина речки, начало которой даже не просматривается, а устье, место впадения в большую реку, едва заметно и тоже теряется вдали. И над всем этим – купол бесконечного неба. Я это только что осознала, перестав смотреть под ноги и вблизи себя.
Небо было именно куполом, потому что горизонт просматривался со всех сторон, как гигантская круговая панорама. Я показалась себе букашкой, потерявшейся внутри нее. Жуть, которая слегка кольнула меня в пустом парке, сильнее – у подножия горы, накрыла снова и теперь уже основательно. Бояться тут нечего, никакой злоумышленник не может появиться незаметно, но это абсолютное одиночество и пугает!
А вдруг произойдет невероятное, фантастика из книг станет реальностью, и я останусь одна в этой долине навсегда? Допустим, жилье для меня возникнет, еда… И при мне останется вся эта сказка: небо, солнце, речка,непостижимо прекрасные краски и запахи… Только людей не будет. Что?!!
Чуть ли не бегом я проскочила дрожащий мостик и кинулась к тропинке, ведущей вверх по склону. Цвет пыли на ней был уже другим, но я помнила тот необычный, утренний. И уже не гадала, почему это было важным – мысленно описать его. Да, конечно! Я ведь могу попробовать эту тропинку нарисовать. Или стихи сочиню... Главное, что мне есть, кому это показать. В классе так много друзей! ***
Когда я прочитала зарисовку на собрании «Веги», первым откликнулся Юра.
-- Здорово! Я будто бы тоже там побывал. Все зримо и даже осязаемо. А некоторые места похожи на стихотворение в прозе.
Остальные ребята Юру поддержали. И только Карпов сказал совсем другое. Неожиданное.
– Ну, что все зримо, это понятно. В работах Тани так часто бывает. И не у нее одной. А вот перечитайте-ка последний абзац! Никто из вас не заметил, что именно там – суть зарисовки! Важно не просто ощущать, что мир прекрасен, но иметь возможность закрепить это и с кем-то поделиться. «Есть, кому показать» — вот главные слова.
В идеале – вообще людям, читателям. Но бывает, что для автора гораздо более ценно, если есть возможность разделить впечатления с одним человеком. Я в подтексте этой лирической зарисовки вижу тоску по любви. Вот скажи, Танюша, а если бы ты на этом пустом пространстве оказалась с любимым человеком, невольную «жуть» так же бы чувствовала? Подумай, представать себе это…
Подумать? А чего тут думать. Как только Карпов произнес слово «пустом» -- перед глазами встали картинки пустого метро и пустых улиц Москвы… Было ли мне тогда страшно? Да ни капельки! Хотя в ночном городе опасности больше, чем на поле, где никого нет в принципе.
А если бы Сева, с которым мы шли тогда по Москве, оказался рядом в долине этой вот речки? Я минуту подумала и честно ответила себе: не было бы ни страха, ни жути. Пустое пространство поля не просто жуть рождает – оно доводит до предела ощущение одиночества. А с Севкой я была бы занята важной работой: делиться увиденным. Вдруг он что-то упустил? Но вслух сказала немного иначе.
– Николай Владимирович, ваш вопрос провокационный! Вы что, меня не знаете? Если бы в том месте, о котором в зарисовке речь, я оказалась не одна, откуда взять время, чтобы бояться? Так много нужно было бы у своего спутника спросить: заметил ли он стайку стрекоз? А правда ли горизонт напоминает круговую панораму? А кажется ли ему тоже, что небо тут, словно купол?ь Вот если бы ему удалось меня «выключить» и добиться, чтобы молчала, тогда, может, я и могла бы испугаться…
Народ в аудитории взорвался хохотом, Карпов тоже улыбнулся, а мне было не до смеха. Я специально увела разговор подальше от слова «любовь», потому что не хотела и близко к нему подходить, а тем более что-то обсуждать… Но дома быстрее легла спать, чтобы даже с мамой ни о чем не разговаривать. Сны снились печальные.
На следующий день на лекциях я усердно строчила конспекты, и уже казалось, что все вчерашнее ушло из головы, но вдруг Толик решил развлечь нас частушками. Он говорил о том, что и в 20 веке устное народное творчество все еще живет, а иногда процветает, только у него есть особенности. Вот, например… и он начал декламировать некоторые частушки. Я не вслушивалась. Но Толик, расхаживая по аудитории, подошел к столу, где я сидела, и, будто специально для меня, прочитал нечто, от чего я вздрогнула и подняла голову от тетради.
Какая острая пила
В ёлочку впилилась!
Какая глупая была –
В мальчика влюбилась!
Они что, все сговорились? На меня вдруг нечто типа обиды напало. И я чуть ли не вслух подумала: «Ну и пусть – глупая, ваше-то какое дело?»
…У старосты нашей группы, Майи, появилась вдруг гениальная идея: устроить вечер любимых стихов. Без конкретной темы – пусть каждый прочитает свое любимое. Это и коллектив укрепит – лучше узнаем вкусы друг друга. Мне казалось, что такой вечер надо проводить экспромтом, но Майя хотела все сделать на высшем уровне! Задумала пустить пыль в глаза остальным группам, которые придут как зрители, поэтому назначила репетицию.
В разгар наших баталий по поводу допустимой манеры чтения стихов в аудиторию зашел Толик. Скромно сел в уголке. Сначала ребята на него косились, но Толик слушал молча, и про него все забыли. Но когда я вышла вперед со своей «Песней Сольвейг», Толик встал и попросил у меня томик Евтушенко. Я, хотя и знала все наизусть, держала книжку в руках на всякий случай.
– Не так, Таня! У тебя слишком мягко получается. Не для этих строк…
И Толик начал читать сам. В своей энергичной манере, иногда делая резкое движение рукой, как будто ставил весомую и окончательную точку.
Лежу, зажмурившись,
в пустынном номере,
И боль – горчайшая.
И боль – сладчайшая.
Я застыла на месте и слушала с удивлением. Как необычно звучит! С энергией и напором, как будто Толик что-то свое, личное, утверждает и кому-то доказывает. Так мы с ним и стояли рядом на условной «сцене», пока он не дочитал. Потом отдал мне томик и сразу ушел.
– А чего он приходил-то? – растерянно спросила Майя, но тут же тряхнула головой: – Не расслабляемся! Читаем дальше!
Я вернулась на свое место за столом, и вот там, из глубины аудитории, глядя на тех, кто читал сейчас, подумала, что как-то странно все это было. Мы с Толиком разыграли нечто похожее на мизансцену неведомой пьесы. На виду у всей группы он читал стихи, стоя лицом ко мне и будто бы для меня. А я так же, лицом к нему, стояла и слушала… Нет, что за ерунда? Ну, просто случайно так вышло: встали, как получилось…
(Продолжение следует)