Я проснулся от звука постукивающей деревянной рамы. Видимо, пока я спал, окно распахнуло ветром, и теперь в комнате стало по-осеннему прохладно и приятно пахло сухой листвой. Небо же было на удивление голубым и чистым. Половину комнаты заливал теплый, настоящий солнечный свет. Я всегда любил осень больше, чем другие времена года, но не за яркие краски, теплые деньки или время для сбора урожая. Я всегда любил более позднюю осень, когда вся листва уже опадала, урожай был собран, а солнце, только изредка пробиваясь среди серых облаков, дотягивалось своими лучами до земли. Это время всегда мне казалось необыкновенным, немного магическим, если хотите. Именно тогда, вся жизнь постепенно начинала угасать, готовясь к долгому сну, за время которого можно было восстановить силы. Все вокруг словно успокаивалось, забывая в полудреме обо всем, что произошло. И я сейчас тоже нуждался в этом. Мне нужно было заснуть, «выключить» сознание, но не на один день, нет, этого было недостаточно. Мне нужно было больше времени, чтобы похоронить внутри ту часть себя, которая словно обожженная рана не давала покоя, заставляя вспоминать снова и снова то, что причиняло мне невыносимые страдания и разжигало в душе неистовую ненависть. Позднее, с первым мне почти удалось справиться, а вот ненависть создала того Рейфа, которого ты знаешь сейчас. Именно она дала мне силы на то, чтобы бороться вместе с твоим отцом за все, что у нас когда-то отняли.
Я осмотрел комнату, в которой находился. Хоть я и не заметил ничего особенного, что-то было в ней такое, от чего на сердце становилось немного легче, а в мыслях яснее. Она была просторной и светлой, как и многие комнаты в вашем доме. Стены были оклеены светло-голубыми обоями в мелкую полоску, большие белые оконные рамы, словно заманивали внутрь комнаты больше солнечного света, падая на дубовый пол, он растекался по его светлым прожилкам, превращаясь в едва видимое свечение. Потолок был тоже укреплен дубовыми балками, от чего создавалось впечатление, что ты находишься в охотничьем доме, если не обращать внимания на выдающий себя красивый камин из белого мрамора. Он выглядел таким же величественным, как и большая люстра, сделанная под старину с красивыми кованными ветвями и лампами в форме свечей, которые сейчас не горели, потому что было уже или еще светло. Желая понять, сколько все же было времени, я начал искать часы. Мой телефон тогда кажется изъяли для проверки наличия каких-либо улик. После безуспешных поисков, я обнаружил их совсем рядом – на прикроватном столике со звериными лапами вместо обычных ножек. Более, чем уверен, что камин, люстра и этот столик были выбраны именно твоей мамой. Ей всегда нравилось все в таком стиле, помню, как она любила в шутку повторять: «Нужно больше шика, господа!». Часы показывали, что полдень уже наступил. Я приподнялся, откинув в сторону ставшее жарким одеяло и спустил ноги на пол. Перед глазами тут же все поплыло, а в голове зазвенело, я наклонился, чтобы отдышаться. В теле до сих пор чувствовалась слабость, опершись о край кровати, я медленно и осторожно начал вставать. Небольшая дрожь пробежала по спине, но голова больше не кружилась. Сделав несколько коротких шагов, я вдруг обнаружил себя одетым в пижаму. На стуле был заботливо оставлен длинный фланелевый халат. Не раздумывая, я накинул его поверх пижамы, как-то неловко было спускаться в ней одной. Все еще пребывая мыслями в какой-то сонноподобной дреме, отчасти я был благодарен этому состоянию. Может вам знакомо это чувство, когда накануне прошлым днем в вашей жизни случилась какая-то неприятность – вы с кем-то поссорились, что-то сломалось, а может просто испортилось настроение, но заснув, вы попадаете в другую реальность, забываете о всех своих насущных делах и проблемах. Вам снится что-то хорошее, хотя, может и не обязательно снится, но на душе вам спокойно и тепло. И вот, просыпаясь на следующее утро, ваш мозг не может моментально включиться в реальность, так просто устроен ваш организм, какое-то время, у всех оно длится по-разному, от каких-то секунд до нескольких минут вы все еще пребываете в этом состоянии, полным спокойствия и неопределенности. Вам не нужно что-то делать или принимать какие-то решения, у вас есть этот кусочек времени, в котором вы почти ничего еще не чувствуете. Конечно, совсем скоро он растает словно туман перед глазами, заставив вас начать сегодняшний день, и вернуться ко всему тому, чего вы так боялись или избегали, но он у вас есть. Был он тогда и у меня. Поэтому, спускаясь вниз по большой деревянной лестнице, я шел медленно, аккуратно ступая до тех пор, пока мысли все же не нашли свой порядок и все те чувства, которые как кислота сжигали меня изнутри не вернулись в мою голову, снова запустив те жуткие воспоминания, словно обрывающиеся кадры старого кинофильма. Тогда мне снова показалось, что я просто не выдержу и сойду с ума, прямо там, в вашем доме. Я хотел закричать, что было сил, но не хотел пугать тебя или твоих родителей, да и понимал, что это ничем не поможет.
Схватившись за голову, я опустился на ступени, а затем зажал рот руками, чтобы сдержать разрывающий легкие крик. Я старался делать глубокие вдохи, чтобы помочь себе успокоиться, но давящая боль в груди была такой сильной. «Почему они не убили меня?» - теперь внутренний голос задавал мне новый вопрос, на который я тогда не мог найти ответа. Только спустя какое-то время, я понял «почему». Как будущий весьма перспективный дипломат по международным связям я занимал очень заметный пост советника в парламенте. И все мои выступления и замечания в тот вечер не могли остаться без внимания, как со стороны членов совета, так и со стороны Тренков. Хоть тогда на самом собрании Тренки якобы отказались присутствовать – это было отнюдь не так. Они там были – все пятеро из того списка, что зачитывал председатель. И вот, наслушавшись вдоволь из потайной комнаты зала собраний, они еще до его окончания приняли решение преподать всем и мне в первую очередь урок назидания, который все прекрасно усвоили. А суть его была проста – никто не смеет оспаривать или сомневаться в верности принимаемых Тренками решений. Единственная возможность остаться в живых, остаться тем, кем ты являешься со всей своей семьей, статусом и предпочтениями – это повиноваться им безоговорочно. Вот такой «новый путь» для нашего народа. Они всегда так действовали – быстро и без сомнений, да и зачем сомневаться, когда всего лишь умрут люди, которые для них просто еда и с ней еще так забавно можно поиграть.
Я продолжал сидеть на лестнице, все сильнее поддаваясь вернувшемуся отчаянию. У меня не осталось сил бороться. Кровь, пульсирующая в висках отдавала в глаза и затылок, мне казалось, что где-то в мозгу вот-вот что-то лопнет, не выдержав этого дикого напряжения, и сделает меня умалишенным, да именно так я и думал, я хотел, чтобы все это прекратилось, лишив меня возможности думать. Я хотел умереть, разорваться на тысячи кусочков, чтобы от меня совсем ничего не осталось.
- Папа, смотри, что у меня есть!
Твой тонкий детский голосок, я отчетливо помню, как он звучал, внезапно словно выдернул меня из этого ада. Я почувствовал, как кровь отхлынула от головы и начал прислушиваться к вашему разговору.
- Да, дорогая, что там у тебя?
Мне всегда было интересно наблюдать такие моменты, когда Питер был не Графом с древней фамилией, не профессиональным юристом и не предводителем восстания, а просто твоим папой. Он словно становился на это время другим человеком и был так счастлив с тобой.
- Вот!
Ты тогда протянула ему одну из своих поделок из глины.
- Вот это да! Это птичка?
- Непростая!
Твой голосок был таким чистым и звонким, а главное – абсолютно уверенным в каждом произнесенном тобой слове.
- Ну если так, скорее иди на кухню и отдай ее на время Миссис Томсон, она немного над ней поколдует, и твоя птичка будет жить с нами долго-долго.
- И не улетит?
- Только если ты сама ее отпустишь.
Ты быстро поцеловала его в щеку и побежала на кухню, на ходу выкрикивая: «Мисис Томсон! Заколдуйте мою птичку!» К большому своему удивлению я заметил, что улыбаюсь и мне стало чуточку легче. И я помню, как тогда, на вашей лестнице дал себе обещание, что позабочусь о тебе и твоей семье, что сделаю все для того, чтобы вы и другие семьи смогли жить снова также счастливо, как жили до прихода Тренков. Прости, Кира. Кажется, у меня плохо выходит, я все же не смог уберечь Питера и Эмили от смерти, как не смог уберечь Оливию и Дженни. Но я уверен, сейчас они в лучшем месте. Эти уроды снова победили, но, клянусь, тебе, это было в последний раз. То, что я сейчас расскажу, поможет тебе понять, почему мы обязаны закончить то, что когда-то начали вместе с твоим отцом. И перед тем, как говорить о том, как мы с ним возглавили восстание, которое было жестоко подавлено почти 10 лет назад, я хочу, чтобы ты узнала, как оно началось и почему не кто-нибудь, а именно Питер тогда пришел мне на помощь.
В тот же день, когда я проснулся в вашем доме, как позже мне сказали, я проспал почти два дня, твой отец нашел меня тогда сидящего на лестнице без сил и лишенного всего, кроме своей искалеченной жизни. Подойдя ближе, он сел рядом, немного помедлил, но потом все же сказал:
- Рейф, я клянусь тебе, мы всем им отомстим за то, что они сделали с твоей семьей.
И знаешь, я был рад это слышать. Именно этого я тогда хотел больше всего. Ни жалости и сострадания с ненужными хлопотами о моем здоровье, а возмездия. Я хотел убить их всех до единого за то, что они осмелились прийти в наш мир со своими новыми порядками и правилами. Да как они посмели? С чего взяли, что могут распоряжаться нашими жизнями, словно картами в заранее подтасованной колоде?
Он положил мне руку на плечо и мне снова стало легче, я перевел на него взгляд и только кивнул в ответ. На этом весь наш откровенный разговор закончился. Я вздохнул с облегчением, так как совсем не горел желанием выговориться. Да, то, что творилось внутри меня было адом, но это был мой ад, персональный так сказать, и я не хотел делиться ничем таким с другими людьми. Не знаю, заслужил ли я то, что случилось со мной, а вот они, особенно твои родители – я был уверен, что нет. Поэтому и не видел никакого смысла заставлять их чувствовать то, что пришлось пережить мне. До всех этих событий мы с твоим отцом мало общались лично, иногда здоровались, встречаясь в здании парламента или на приемах. Я всегда был хорошего мнения о нем, так как считал Питера еще до знакомства профессионалом в своем деле и просто честным человеком. Эти два качества я всегда ценил в людях, но они, к сожалению, редко попадаются в своем сочетании у одного обладателя. Помню, когда была необходимость моего присутствия на судебных процессах в качестве одного из присяжных, я всегда с восхищением наблюдал за работой твоего отца. Меня всегда удивляло, что имея такое имя, положение и немалое состояние, он легко мог позволить себе вообще не работать, полностью при этом обеспечивая себя, свою семью и любые свои нужды. Точнее, меня поражало, не состояние вашей семьи, а то, что Питер при наличии его все равно занимался любимым делом и делал это в высшей степени самоотверженно и профессионально, не ради удовольствия или денег, а на благо людей. Он всегда спешил помочь тем, кто в этом нуждался. Питер никогда не был похож всех остальных представителей сливок этого общества. Большинство из них, имея огромные состояния, либо гнались как бешеные псы лишь за преумножением своего и так чрезмерного богатства, готовые порой отнять у бедняка последний пенни (или что там в Англии) они вовсе забывали о жалости и сострадании, либо, насытившись всеми прелестями обеспеченной жизни, они искали себе очередной повод для развлечения. И тем, и другим всегда было абсолютно плевать на людей, они проросли в своем эгоизме настолько глубоко, что уже не представляли для себя другого предназначения. Хлеба и зрелищ, господа, хлеба и зрелищ. Помню, как на одном из слушаний судили совсем молодого парня, лет пятнадцати, его обвиняли то ли в краже, то ли в мошенничестве, а бедняга всего на всего показывал фокусы прохожим людям на улице. Просто одному из этих идиотов показалось, что он видите ли своим неопрятным видом портит красоту одной из центральных улиц. И вот, кто-то кому-то что-то шепнул, парня задержала полиция, а затем над ним назначили суд. Кто-то из женщин-свидетельниц рассказывал, что он был круглым сиротой, у которого на руках осталась пятилетняя сестренка, ему просто нужно было хоть как-то кормить себя и ее. Но нет, нашли же к чему прицепиться. И вот, когда судья спросил присутствующих о том, желает ли кто-нибудь из них предоставить бесплатную защиту парню, единственным добровольцем, кто согласился, оказался твой отец. И я отчетливо помню, как вытянулись от удивления все их надменные морды, они видимо посчитали такую благотворительность ниже своего достоинства. Конечно, ведь о ней никто не собирался писать в газетах, не было бы большого роскошного приема, на котором можно так учтиво всем улыбаться и напоказ демонстрировать свое отрепетированное великодушие к нуждающимся мира сего. До сих пор противно. Я был очень удивлен, когда твоему отцу, несмотря на все уловки прокурора, удалось выиграть дело и парнишку отпустили домой. Он ушел счастливый и бесконечно благодарный своей широкой искренней улыбкой. После слушания, твой отец подошел к нему, что-то сказал, тоже улыбаясь, и, похлопав парня по плечу незаметно протянул ему небольшой сверток. Как я уже позже узнал, это были деньги, завернутые в бумажный лист. Там была достаточная сумма для того, чтобы эти дети могли позволить купить себе новую одежду и хорошей еды. Чуть позже, если не ошибаюсь, они работали у вас в саду. Вот она, благотворительность, такая, какой и должна быть. Незаметная остальным, но бесконечно ценная для этих двух ребятишек.
Помню еще, как после суда, всех «достойных» и уважаемых джентльменов пригласили в комнату отдыха. Мы хорошо проводили время, пили бренди, курили сигары, кто-то играл в покер или бильярд, но была конечно же и та кампания, в которую допускались далеко не все. Я конечно же в нее не входил, но хорошо мог слышать, о чем они тогда говорили. Среди них были твой отец, судья, прокурор, граф Диккинсон, сэр Фэлтон и еще несколько баронов или кто они там. Все они обсуждали завершившийся процесс, казалось бы, это абсолютно нормально, ведь они могли проводить, например, постанализ или просто поздравлять твоего отца с очередной блестящей победой, но нет, им было интересно совсем другое.
- Ну и задали вы сегодня нашему прокурору жару, господин Венсил – подметил едким смешком сэр Фэлтон
- Да уж, теперь этот мистер должен мне тысячу фунтов стерлингов, вот, кто разорился сегодня – граф Диккинсон засмеялся, наигранно сдвинув свои тонкие брови, и слегка толкнул Фэлтона локтем правой руки, свободной от бокала с бренди.
- Мы с нашим доблестным рыцарем поспорили на исход сегодняшнего слушания. Представляете? Он был уверен, что все лавры достанутся прокурору – мистеру Доновану, а я в свою очередь, всецело был уверен в вашей победе. В итоге, сегодня повезло мне! – закончив говорить весь этот бред о споре на судьбах людей, словно на скачках с породистыми жеребцами, он демонстративно сделал победный глоток.
- Право, господа, и в мыслях не было никого из вас разорять, просто хотелось помочь бедняге, нелегкая им с сестрой выпала доля. – Твой отец тоже пытался улыбаться, как и все они, но по его глазам было видно, что этот разговор со всеми его насмешками над жизням других людей был ему вовсе не по душе.
- Что же вы тогда не предупредили нас, граф? Мы бы заранее предупредили репортеров, чтобы они потом смогли непременно рассказать о вашей широкой душе на разворотах своих газет. Сами понимаете – на первую полосу маловато будет – прокурор подмигнул, растянув губы в такой же отрепетированной как у всех улыбке. Конечно, для первой полосы годятся лишь восхваления вас самих с пышными приемами, новыми званиями и вашими «заслугами» перед обществом и государством.
После того, как вся эта элитная свора разъехалась в своих «золотых» каретах по своим дворцам, я, стоя на улице в ожидании такси, решил подойти к Питеру и поблагодарить его за поступок, который многим показался бессмысленной тратой времени.
- Граф Венсил, уделите мне пару минут? – я не решился сразу подойти ближе, поэтому задал свой вопрос на расстоянии. Обернувшись, твой отец внимательно посмотрел на меня, а затем положительно ответил:
- Да, конечно – он протянул мне руку в знак приветствия. Я быстро подошел, чтобы представиться.
- Меня зовут Рейф Кибридж. Граф Венсил, для меня большая честь познакомиться с вами. – его рукопожатие было сильным, но он сжал мое запястье так, как это сделал бы любой нормальный человек, в отличие от всех этих напыщенных индюков, которые либо едва только дотронувшись до ладони, спешили отнять свою руку. Для них рукопожатие было лишь вынужденной необходимостью. Скорее всего они многих просто считали недостойными касаться себя, но что уж тут поделаешь. Другие же, напротив, стремились чуть ли не сломать тебе все кости, сжимая руку с такой силой, будто этим могли лишний раз продемонстрировать свое величие и значимость. Так или иначе, они всегда выдавали себя.
- Я кажется уже видел вас. Вы советник в парламенте – верно? – Я был удивлен, что твой отец запомнил меня, хотя и знал, что он всегда был очень внимательным к людям, я был очень горд, что сам граф Венсил когда-то обратил на меня свое внимание.
- Да, верно. Я хотел поблагодарить вас за ваш сегодняшний поступок. Знаю, многие так не считают, но он был на мой взгляд очень благородным. То как вы защищали этого парнишку в суде, думаю, теперь он всю жизнь будет вам благодарен. – произнося эти слова, я волновался, что они могут не понравиться Питеру или же он, неправильно меня поняв, мог подумать, что я сам не знаю, что несу. Но на удивление, он не рассмеялся, как его предыдущие собеседники, а лишь, чуть заметно улыбнувшись ответил:
- Дааа, а я думал, что за весь этот длинный и скучный вечер так и не услышу адекватного мнения на этот счет. Я очень рад, что вы, мистер Кипбридж понимаете, насколько важно оставаться человеком не только на камеру, но и просто для того, чтобы быть честным с самим собой. Сам до сих пор не понимаю, зачем вообще стоило назначать какое-то слушание? Будто других более важных дел у них на сегодня не нашлось. Если бы я только мог помогать людям больше, мне совсем не жалко, как другим, для этого своих денег. Но я, к сожалению, не свободен в своих действиях, мое имя слишком известно, чтобы идти наперекор сформировавшимся устоям и мнениям.
- Граф Венсил, сейчас я всего лишь советник, но у меня тоже есть цели, одна из них – стать дипломатом по международным отношениям, и, если мне удастся все задуманное, то я буду рад помочь вам во всем, что от меня зависит.
- А у вас далеко идущие планы, мой друг! – на этот раз Питер широко улыбнулся и похлопал меня по плечу. – Что ж, мистер Кипбридж, моя машина уже подана, если хотите, могу подбросить вас домой.
- Спасибо, граф, но мое такси тоже уже ждет, я доеду сам. – Мне было совсем неловко отказываться. Я просто не хотел навязываться, а еще этот этикет, принципы… В общем, слишком много лишнего тогда еще было в моей голове.
- Ну тогда до скорой встречи, думаю нам еще удастся с вами побеседовать после одного из собраний. Во всяком случае, доброй ночи, мистер Кипбридж. – Произнеся эти слова, он сел в свой черный мерседес с-класса и уехал.
- Доброй ночи – произнес я про себя. - Этот день я запомню надолго, и я очень благодарен судьбе или стечению обстоятельств, благодаря которому мне удалось познакомиться с таким человеком, как твой отец. Он был одним из тех немногих людей, которым просто не все равно.
В этом я удостоверился и на себе, когда Питер приехал за мной в полицейский участок. Тогда я не ждал помощи ни от кого, даже не надеялся, но именно Питер можно сказать спас меня. Не думаю, что те, кто все это сотворил хотел засадить меня за решетку. Как я уже сказал – это был наглядный урок назидания, и они постарались, чтобы о смерти Оливии и Дженни узнало, как можно больше людей. С первых полос всех газет долго не сходили заголовки: «Страшное убийство в доме советника парламента!», «Кровавая бойня на Уэлбриджстрит», «Что мистер Кипбридж сделал со своими родными?!» и все в таком духе. Я пытался их не читать, но они были на каждом углу, во всех магазинах, газеты даже раздавали бесплатно на улице. Тяжело было это выносить. Не знаю, чтобы я сделал с собой, если бы вернулся домой после того, как меня выпустили из камеры. Скорее всего, я до сих пор так думаю, мне ничего не оставалось бы, как покончить жизнь самоубийством или сойти с ума. Даже не знаю, что хуже. Но уверен в одном, если бы я остался в том месте, где их убили хоть на несколько минут, я бы не стал долго раздумывать. А твой отец просто не позволил ничему из этого случиться. Тогда он сделал все для того, чтобы я даже не смел подумать о подобном. Если бы не он, Кира, меня бы возможно не было сейчас здесь с тобой.
Просидев еще какое-то время молча на лестнице, может мы бы так и сидели до самой ночи, даже не знаю, тогда мне показалось, будто мы думали об одном и том же, как вдруг нас позвала твоя мама своим нежным и мягким голосом. Звук доносился откуда-то из кухни или столовой.
- Господа, сколько можно там сидеть, хоть поешьте! – фраза показалась мне забавной, я часто замечал, что хоть Эмили и имела благородное происхождение, а также превосходное воспитание, она никогда не забывала о «человеческом» языке без всех этих зазубренных до тошноты предложений из книжек по этикету.
- Дай нам пару минут, Эми и мы к вам присоединимся! – Питер нехотя ответил громче, чтобы она смогла его услышать. Он словно боялся навредить мне даже звуком своего голоса. Переведя взгляд на меня он сказал:
- Что ж, Рейф, думаю ей не стоит отказывать, иначе у нас обоих могут быть неприятности – я тогда не смог оценить шутку, но все же отвлекся на его слова.
- Да, конечно, идем. Ничего, что я в такой виде? – Я указал на себя в пижаме и халате.
- Нам с Эми нет никакого дела до того, как и во что ты одет, а вот Кире тебе скорее всего придется объяснить, почему ей в отличии от тебя так делать нельзя.
- Ясно, думаю я найду достойные аргументы. – Мысль о предстоящем «серьезном» разговоре с тобой помогла словно очнуться и отвлекла от все еще слишком ярких воспоминаний.
- Надеюсь. Ладно, что и правда мы тут с тобой расселись, время идет, Рейф, а мне нужно еще много успеть тебе рассказать. Так что идем ужинать, а после, тебе все же нужно будет переодеться. Все объясню позже.
Поднявшись, Питер протянул мне руку, чтобы помочь встать. Помощь оказалась к стати. Мышцы до сих пор неприятно сводило, а ноги и спина затекли от долгого пребывания в одном положении. Мы направились в сторону столовой и только тогда меня осенило: «Ужин?» Когда я проснулся, была середина дня, а теперь уже вечер. «Сколько же мы тогда просидели на ступенях? Час? А может два?» В моем состоянии было совсем не удивительно потерять счет времени, но Питер тоже все это время был рядом. Он сидел молча, как и я, почти не шевелясь. Лицо его было напряженным, это было заметно по слегка сдвинутым бровям, а взгляд направлен куда-то в темноту, словно он думал о какой-то проблеме, решение которой так и не удавалось найти.
- Питер, а сколько я проспал?
- Два дня. – ответ удивил меня так, что заставил остановиться.
- Так значит сегодня – четверг? Черт, как же моя работа?… - я все еще по привычке беспокоился о том, что теперь уже не имело смысла. И страшно, и смешно, до чего порой человек застревает в системе, так глубоко позволяя всем ее механизмам врезаться в свое самосознание, а, следовательно, и свои мысли. Даже оказавшись внезапно вырванным из нее, он по инерции продолжает делать и думать так, как до этого ему внушили. Все же непривычные или новые возможности могут показаться ему с его уже заточенным сознанием неприемлемыми или даже опасными. Вот так и воспитывают нас, словно мышей в клетках. Вот тебе еда, вода, колесо для развлечений и, собственно клетка, а что там за ее пределами – тебе лучше не знать. Мало ли вообще, что там? А вдруг там нечего есть? Или там подстерегает хищный кот, готовый съесть именно тебя? Лучше сиди в клетке и будь рад тому, что тебе есть где сидеть и жевать свою еду. Ах, ну да, еще же есть колесо. Отличная жизнь.
- Рейф, тебя правда это все еще беспокоит? – Теперь тон твоего отца был серьезным и заметно отличался от того, что я слышал пару минут назад.
- Конечно нет, прости, Питер, просто мне сложно все вот так сразу принять. Слишком долго я думал, что живу и поступаю правильно, а сейчас… - Я замолчал, пытаясь найти нужное слово.
- Тебя предали, Рейф и я это очень хорошо понимаю. – Питер остановился, и развернувшись прямо ко мне продолжил:
- Я сам чувствую нечто подобное, конечно, мне посчастливилось не узнать того, что ты пережил, но все же, никто из выступавших на том собрании кроме тебя не был прав. Они все предпочли подчиниться более сильному противнику, так как привыкли всегда искать выгоду только для самих себя. Но я считаю, что никакие деньги этого мира не стоят того, чтобы предавать людей, оставляя их на растерзание этим монстрам. Я бесконечно благодарен, что ты тогда заступился за все то, что эти алчные и трусливые вельможи разучились ценить. Поэтому они тебя и не поняли. Извратив все сказанное тобой в своих головах они сочли тебя опасным и допустили этому ужасу случиться. Я больше чем уверен, что это сделал один из Тренков.
Я был поражен всем тем, что тогда услышал от Питера. Теперь я видел, что он тоже, как и я понимал весь бред происходящего, несмотря на то, что у него, как и у большинства на том собрании были высокое положение в обществе, огромное состояние, безупречная репутация и много других вещей, которые люди обычно боятся потерять. В конце концов, у него была любящая семья. Но в его глазах я не увидел страха. Наверное, это, как и я, видели в нем все единомышленники, которые впоследствии присоединились к нам и стали нашими верными товарищами в этой нечестной и неравной войне.
- Спасибо, тебе Питер. – Да, это все, что я смог тогда сказать. Но думаю, Питер все прекрасно понял. Теперь я был обязан ему жизнью.
Мы не стали больше задерживаться и направились в столовую, к тому же, твою маму лучше было не заставлять сердиться. И я все еще испытывал чувство неловкости за то, что вот так вторгся в вашу семью.
Увидев отца, ты со всех ног бросилась к нему на шею.
- Паапа! Смотри! Теперь моя птичка волшебная и она всегда будет с нами! – Ты показывала ему маленькую глиняную фигурку и, глядя на тебя казалось, что такой мелочи было достаточно, чтобы чувствовать себя самым счастливым человеком на Земле.
- Вот это да! Тогда давайте вместе полетаем! Уиии! – Он кружил тебя в воздухе, а ты так заразительно смеялась, что все вокруг, включая меня тоже улыбались, глядя на вас. На очередном круге он посадил тебя на стул, а твоя мама сразу же скомандовала:
- Так, ну все, все за стол!
- Знакомься, Кира, это мистер Рейф Кипбридж – мой хороший друг. Сегодня он будет ужинать с нами, надеюсь, ты не против? – Питер присел позади тебя на корточки и немного развернул тебя ко мне. Ты быстро посмотрела на меня и тут же застенчиво отвела взгляд в сторону. Мне же до этого почти ни разу не доводилось вести личные беседы с детьми, поэтому я просто сказал:
- Здравствуй, Кира, приятно познакомиться. – Я не стал протягивать тебе руку в знак приветствия, мне показалось, что это могло еще больше заставить тебя чувствовать себя неловко.
- Добрый вечер, мистер Рейф – ты ответила, спрятав руки за спиной и все также продолжая смотреть куда-то в сторону.
- Кира, не стесняйся, меня сегодня почему-то слушаться эти господа не изволят, так что только ты можешь мне помочь их накормить. – Твоя мама посмотрела на нас и сделала очень серьезное лицо, если честно, тогда я так и не понял, шутила ли она или правда была не довольна. Кивнув маме, ты выпрямилась, и, указав нам всем верное направление четко произнесла:
- Дамы и господа! Прошу всех за стол!
Посмеявшись, мы послушно сели и просто начали ужинать.
Я был благодарен твоим родителям за то, что тогда ни один из них не мучал меня вопросами о произошедшем, мысленно заставляя вернуться в прошлое той ужасной ночи. Они позволили мне отвлечься и не думать ни о чем. Я просто хотел есть. Проспав двое суток, мой организм требовал восстановить его силы. Набивая свой желудок едой, я не смог не заметить, что все время ужина ты не сводила с меня глаз. С того момента, как нас друг другу представили, ты сразу же стала вести себя тихо и лишь иногда шепотом спрашивала что-то у мамы. Заметив твою поделку рядом на столе, я решил поинтересоваться, чтобы отвлечь тебя от всех этих застенчивых размышлений и неловких чувств.
- Красивая птица, это ты сделала? – я указал на твое глиняное сокровище. Помню, когда сам был ребенком, всегда и везде носил с собой любимую игрушку или поделку и точно также клал ее рядом с собой на обеденный стол. Наверно все дети так делают, желая всем похвастаться самым ценным, что у них есть или наоборот, боясь потерять, стараются держать его как можно ближе в поле зрения. Глупо – скажут многие взрослые, но они то как раз и не замечают точно таких же привязанностей к вещам, которые сопровождают их по жизни каждый день. Это может быть что угодно, например, сотовый телефон, машина, дом, любимая сумка, свитер, украшение, даже дешевый брелок, в общем, каждому свое. Для меня наверно такой вещью стала моя работа, как ни странно, я везде носил с собой то ощущение гордости, которое будто каждый раз само за себя говорило, какой я значимый в этом мире, как хорошо поступаю для всех, готовясь представлять интересы нашего государства на международном уровне. Подумать только…
- Да, сегодня утром – твой тихий ответ вернул меня в реальность, я хотел сказать тебе спасибо, но побоялся спугнуть твое желание общаться переменой темы разговора, так что я сделал любопытное лицо и внимательно слушал. Ты привстала на своем стуле на колени, наклонилась ближе ко мне, и, сделав очень серьезное лицо, на сколько это тебе позволяла твоя детская мимика, продолжила почти шёпотом:
- Я отнесла ее миссис Томсон и она заколдовала ее! – на последнем слове твои глаза широко открылись, и ты поднесла палец к губам – только она сказала мне, что об этом не должно знать много людей.
- А почему? – я задал вопрос с искренним желанием узнать.
- Потому что, если о волшебстве будет знать много людей, оно исчезнет. Так всегда бывает. – последнее замечание ты сделала с видом человека, прожившего длинную и непростую жизнь и теперь имевшего за плечами огромный жизненный опыт. Я снова не смог не улыбнуться.
- Обещаю, я никому не расскажу, потому что очень хочу, чтобы твоя птица всегда была волшебной.
- Спасибо, мистер Рейф, я знаю, что она тоже этого хочет. Это же так здорово – быть волшебным… - Я одобрительно закивал в ответ:
- Да, наверное… - тогда ты еще не знала, что волшебство не всегда бывает добрым, к сожалению, повзрослев ты во всем убедишься сама.
Ты внимательно посмотрела на меня, затем уселась обратно на свое место и спрятала застенчивую улыбку за левой рукой, опершись ею на щеку.
Тогда я подумал, что лед тронулся и теперь ты сможешь общаться со мной более свободно, по-дружески. Но, почему-то я ошибся. Все мои труды растаяли уже следующим утром, и я никак не мог понять почему. Наверное, одного такого разговора «по душам» было недостаточно и, возможно, раз на пятый ты бы все-таки ответила мне взаимностью, но все последующие события развивались так стремительно, что я полностью ушел в них головой, они тогда стали для меня единственной целью существования. С тобой же мы виделись совсем редко, да и в большинстве случаев я находил тебя спящей на той самой лестнице, ведущей в столовую. Помню, как осторожно убирал твои руки с деревянных перегородок, а затем относил тебя в спальню, где всегда на тумбочке рядом с кроватью лежала твоя любимая книга сказок. Если же мне удавалось встретиться с тобой еще до того, как ты засыпала, единственное, на что я мог рассчитывать, была короткая фраза «Добрый вечер, мистер Рейф». Что ж, я и этому был рад. Чем-то ты напоминала мне малышку Дженни. Ты была такой же жизнерадостной мечтательницей, иногда немного капризной, но всегда милой, хоть и очень застенчивой. Я был рад хоть в ком-то видеть лицо когда-то родного мне человека, словно это продлевало Дженни жизнь, хоть на короткие мгновения, но я мог видеть ее в тебе. В редкие минуты наблюдая за тобой, я вспоминал, как она радовалась моим подаркам, спорила с Оливией, когда они вместе выбирали наряды или как она, собираясь иди спать, обнимала нас перед сном. Теперь все эти моменты оказались для меня бесконечно ценными, я понял, что даже несмотря на то, что старался ни в чем им не отказывать, Когда Дженни и Оливия были еще живы, я мог бы делать для них больше. И речь шла даже не о материальных ценностях, а, как бы банально это не звучало, о времени, которое я им посвящал. Помню, как часто мне приходилось задерживаться на работе или работать по ночам в своем кабинете. А все ради чего? Карьеры? Не ради любимых, а для удовлетворения своих высоких амбиций, которые я так лелеял. Раз за разом я убеждался в том, каким был дураком. Я думал, что делаю для них все, что заняв желаемую должность я смогу исполнить любые их желания, а на самом деле лишь собственноручно все ближе подводил их к собственной смерти. Эти мысли порой сводили с ума, но именно они разжигали во мне неистовую ярость к Тренкам, даже к самому себе, давали мне силы каждый раз просыпаться по утрам и делать все от меня зависящее, чтобы помешать этим уродам добиться своего.
#городскоефентази #темноефентази #фентази #писатель #киравечная #книга #пишукнигу #автор #пожирателижеланий #вечноеожидание #фентези