Чистота, окружающая нас, была привлекательна настолько, что любую грязь стеснялись хотя бы потому, что она никуда и ни к чему не подходила. А инерция сталинского государства тихо, по-отечески не способствовала появлению, и уж тем более распространению всякой выше не упомянутой грязи. Всё, что было чисто - считали мы инстинктивно - то было и правильно, и - наше. Всё остальное проходило за периферией нашего существования.
Январь. Поголовный грипп, когда в куче болелось легко и весело. 40-градусные школьники радостно перезванивались друг с другом. «Все орлы и орлицы заболели», - сетовала врачиха. И было гордо на душе, что нас так величают.
Март. Больница. Операция по поводу фимоза. Визиты небритых (не привыкли ещё бриться) друзей. Пригожая нянечка и боль от этого – прямо по швам. Загадочный взгляд провожающей еврейки-хирурга: сделала обрезание, дала «благословение» на дальнюю дорогу в еврейские науки?
Сбивались в кучу, как горошины в блюдце.
9 мая – слет ветеранов – седой полковник плачет, факельное шествие (30 лет).
Ежедневно – гуляния допоздна. Весело, тепло, зелено и тревожно. Экзамены кажутся такими далекими. Гуляем по шоссе, с песнями и танцами. Видны только веселые глаза – тьма! Шатаем мостки, шатаемся по лесам.
Сейчас выкачивают воду из пруда – поливать. Меняется облик водоема и это связывается в мозгу с близкими огромными переменами в нас.
Полигон… К Ней 6 км. Пять часов искал, как идиот. Ноги в кремпленовых брюках свисают ночью с дерева. Домой шел пешком, пришел в пол-третьего. Странные, неразобранные отношения, выясняются уже 9 месяцев.
Как к утверждённым медалистам относятся только к избранным девочкам. Скандалы и недоразумения в последние дни – достойный венец двух мерзостных лет в школе.
25 мая. Последний звонок. Привычная серия плевков в мою сторону. Только досада: столько лет, столько драгоценного времени ухлопано среди людей неинтересных, гаденьких, равнодушных.
Впятером сидели на задней парте и пели. Перед нами – оконное стекло, не видно, кто входит в класс, кто выходит. Наша шизофреничка вошла, постояла, потом метнулась в учительскую. А зашли мы в школу под слова Иды Ароновны («Балерины»): «Наша самая юная отличница пригласит в школу выпускников в последний раз». «Ну… пойдемте», - проскрипела Аня (она перескочила в наш класс, минуя год – Ред.). Все было неестественно.
Вовремя кончили школу. Не вынес бы дальше. Кислые философы с рыбьим взглядом на мир. Подхалимы и самодуры куются тысячами. Смеются там, где надо (не где хотят). Знают, кому пожать руку, при ком кого ругать, где заулыбаться.
31 мая. Отцу 40 лет. Вчера у Чуная (кличка школьного друга – Ред.) нарисовал (срисовал) портрет Маяковского в подарок. Марина Ефимова (подруга детства – Ред.) снова идет на журналистику. Будем конкурентами. Тяжелые минуты недомолвок, молчания. Я охладел и сосредоточился на «карьере».
2 июня. Сочинение. Груды книг, кофе с булочками. Утром звонили из Хабаровска и сообщили о Лермонтове и Маяковском. Все, естественно, ошпорились. Был Островский и народ в «Войне и мире», и свободная тема – «Вечно живые» (по литературе о войне). Кое-кому сочинения проверили на месте, кое-кому подсказали. Эта «четверка» и сожрала мое «золото». Одна непоставленная а обращении запятая в собственном четверостишии!..
4 июня. Устная литература. Сидел всю ночь. Сидели с Аллочкой, которая клялась, что ничего не знала и не знает насчет подлогов. Охотно верю. Из 36 – три «пятёрок», остальные «четверки». Белинский об «Онегине» и «Петр I».
Сегодня, как и после каждого экзамена – футбол до изнеможения, купание и длинные приступы дамского смеха. Всех веселит Чунай.
9 июня. Алгебра. Украсил ручку тригонометрическими формулами. Наша трогательно и открыто заботится о будущих «медалистках».
Унитазы набиты шпорами.
12 июня. Геометрия. Легко сдавать экзамены людям, которых презираешь. Оценочный лист всего класса спер Чунай. Он, наверное, поступит в Плехановский.
13 июня. Мне 17. Года уже немного обесценились. Раньше ужасался каждому новому и сокрушался по каждому старому. Скоро замелькают!.. Пели с папой. Рыба (школьный друг – Ред.) с отцовским сослуживцем Гавришем оказались земляками, и весь вечер вспоминали то курятник, то бар, то еще что-нибудь лабинское. При совпадении они громко кричат и распаляются еще больше.
16 июня. Физика. Самый длинный экзамен. Рыба при ответе шелестел губами минут сорок. Чунай все время писал шпоры, даже ночами. Их конфисковали. Закон Кулона и сохранения электрических зарядов, дисперсия и определение влажности воздуха.
17 июня. Первое свидание со щукинским училищем. В десять зарегистрировался на прослушивание в шестнадцать. Уехал на Фили. Пошел к реке. Нарвал травы. Разделся. Подучил «Песню о Буревестнике». Искупался. Поспал. Монолог Прозорова из «Трех сестер». «Клеветникам России».
Вызывали по десяткам. Ждал недалеко от входа, с гитарой. Слышу за спиной кроме гула толпы абитуриентов – знакомый голос: «Разойдись, ребята, хлеба не будет!» В синем пиджаке, белых брюках – Высоцкий! Поравнялся со мной, и добродушно хлопнул по спине: «Не боись, командир, поступишь!» (я был в военной куртке отца).
Вошел в большой зал. Три члена комиссии. 10 стульев. Я – одиннадцатый. Позвали первым. Из 11-ти прошли трое. Папа на радостях купил мне в «Валдае» банку чёрной икры.
20 июня. Химию боялся больше всего. Терпеливо выгравировал циркулем три ручки «Союз», каждая о трех гранях. Карбоновые кислоты и анилин с белками. Тенчик (школьный друг – Ред.), как та обезьяна с горохом, уронил фотошпору, нагнулся за ней и уронил остальные. Смеялись все – мы, комиссия, сам Тенчик.
23 июня. Иностранный. Беседовали до утра, и все вроде по-английски. Для бодрости ели кофе с сахаром – перемешивали в столовых ложках порошки. Текст о советско-венгерской дружбе, вопросы о Москве…
Были на пруду весь день. Все были великолепны на редкость.
26 июня. Первым в первой смене уяснил для себя сущность нэпа и предпосылки марксизма. И уехал в редакцию «Новых рубежей». Заверили работы, дали творческую характеристику. Поехал в «МК» – неприятный осадок. Выкрал собственные материалы – им не надо, они не прочитают.
28 июня. На Москву-реку с родителями Рыбы. Это вторая в моей жизни поездка на автомобиле. Ходили в наш трудовой лагерь. Родными стали эти места. Её там не оказалось – вчера простудилась. Вот не везет! Исчезает от меня, как шпион! Собрались назад – тормоза полетели. Час потеряли. Переоделись – и на выпускной, которого так ждали. И – снова оплеухи. Эта шибанутая классная…
Все хотят выпить – столиков нет. Нам запретили столики по доносу одного полковника-зануды. Наша сказала, что пить – вредно. Очень вовремя. Все хотели выпить и все ждали, кто же предложит. Конечно, мои. Собрались, - благо нет полировки, хрусталя из Германии и персидских ковров. Танцевал всего три раза. Лебединую песню пел часа четыре. Пели, обнявшись с Чунаем, Коляном, Кухаренко – то есть как бы три ансамбля братались, позабыв, что еще недавно до драки доходило из-за очереди и времени пребывания на сцене. С Лёвой пили ром среди белья, изъятый из детской коляски. Лёва извинялся, что хотел набить мне морду за то, что я гулял «не с тем» Рябчиком (сестры-близнецы Рябики – Ред.). Потом я извинялся перед Чунаем, что тот получил по оной вместе меня – нас спутали, как путали и близнецов-Рябчиков.
В три ночи переоделись в плавки.
Гулять пошли группками, как по навязанной традиции. Мы свернули к водоему от «ферзей» и классной (она так с ними и удалилась) и искупались. «Ферзи» ушли – не будут же они ждать… каких-то нас! Фактически это было прощание. С Чунаем сопровождали подъем солнца нашим репертуаром. Сорвал голос. Четыре «трупа» в парадных костюмах оставили у озера, ибо были неподъемны и вставать не желали. Не зима, чай! Так закончился выпускной.
29 июня. «В старину живали деды вселей своих внучат!» Родители подняли нас в одиннадцать, и мы собрались в лесу: Сохань, Куканова, Альбинка, Замяткина, Чунай, Рыба, Прунт, Тенчик и я с родителями, еще двое наших – без. Тычась сонными физиономиями в землю, съели шашлыки, откушали винца. Родители веселились вовсю. Я им даже позавидовал.
30 июня очнулся… самостоятельным. Теперь за меня никто не будет думать. Дальнейшие шаги я буду делать сам. Пока, в данный момент, я не знаю, что делать. Пока делать нечего.
Наступило ненормальное состояние – переключение, перестройка. Состояние сложное, и умения не хватит описать его. Одно можно сказать – оно неприятное. Словно прицелился тщательно… а цель неожиданно исчезла неизвестно куда. А рука с камнем напряжена.
====================
Рассказ ЧУНАЙ см. https://dzen.ru/a/ZfqY8et_5RQO5RMO
