Распухшие матросские губы, или «Что завид у вас?»
Вместо пролога
Пояснение из прошлого, когда в советском ВМФ срочная служба
составляла не пять лет, не четыре года, как в былые времена, а
только три года, но процветала «годковщина», с которой боролись.
В неофициальном флотском «табеле о рангах», начиная с 1967 года, на самом верху матросской иерархической лестницы стоял «годок» (жарг.) – моряк по третьему году службы в свои последние шесть месяцев до увольнения в запас. Не до армейского «дембеля» (жарг.), а до ДМБ (демобилизации), как уважительно выражаются на флоте.
Далее по убывающей в корабельной срочной службе следовали такие этапы-жаргонизмы, как «подгодок», «полторашник», «борзый карась», «карась» (обыкновенный) и «дух». О двух последних чуть подробнее:
«Карась» (обыкновенный) или «карасина» (жарг.) – вторая снизу степень в иерархической цепочке: матрос, прослуживший на корабле от полугода до года. «Карасями», кстати, на флоте ещё называют грязные (не стираные) носки.
Самая нижняя ступень – «дух», «душара» (жарг.) – это военнослужащий с момента принятия присяги до полугода службы.
«Годковщина», если коротко, это разновидность армейской «дедовщины» в Военно-Морском Флоте. Иными, более понятными словами, это неофициальная иерархическая система взаимоотношений между старшинами и матросами разных годов призыва на срочную службу и связанная с этим дискриминация, физическое унижение моряков, прослуживших меньшее время. В советские годы в армии и на флоте всё это называлось неуставными воинскими отношениями, с которыми командование вело постоянную, но, порой, безуспешную борьбу.
После развала Советского Союза, срок службы в ВМФ по призыву значительно уменьшился. Сначала до двух лет, а в настоящее время он составляет всего год, из которых первые три-шесть месяцев – в учебном отряде, где молодые матросы получают военную специальность.
Существует и служба по контракту, которую потом, ближе к окончанию срочной службы, многие выбирают. В контракте закрепляется добровольность поступления на военную службу, ее срок, обязательство добросовестно исполнять свои обязанности, а также право гражданина на соблюдение его прав, как военнослужащего, и прав членов его семьи. Серьёзная финансовая составляющая тоже играет свою определяющую роль при выборе молодым человеком контрактной службы. И это нормально, даже очень хорошо.
Так стоит ли сейчас вспоминать о былой разнузданной «годковщине» в советское время? Похоже, что она канула в прошлое…
Из того самого прошлого, из 80-х годов минувшего века эта история - про неуставные отношения или проявления «годковщины» на одном из кораблей Балтийского флота. Что было, то было.
Случай про распухшие матросские губы…
1.
Успел!
И так здОрово всё получилось! Это про то, как артиллерийский комбат со сторожевого корабля «Неукротимый», лейтенант Евгений Коляшин, успел в субботний день и жену свою повидать (из Балтийска в Калининград смотался на дизель-поезде), а вечером того же дня вернулся (только уже автобусом), как было велено – прибыл без задержки, минута в минуту, на свой корабль. Всё успел, молодчина!
Вроде и рядом эти города: столица Янтарного края и главная база Балтийского Флота – бывший немецкий Пиллау. Но нет! Туда-сюда – почти два часа выходит по «кривой дороге» между Калининградом и Балтийском – самым западным городом нашей страны. А ещё дома пару счастливых часов встречи с молодой супругой, плюс час-полтора на пешие передвижения и даже бегом. В общем, за шесть часов в «неписанный норматив» Женька уложился и везде поспел. Вот ведь что весна с человеком делает! Его первая лейтенантская весна 1984 года…
Вечереет на западе поздно… К кораблю комбат подходил скорым шагом и довольный собой. Полный пластмассовый портфель (он же «дипломат») бутербродов с краковской колбасой и салом, пирожков с капустой, да ещё солёные огурчики, аккуратно сложенные в полиэтиленовый пакетик, оттягивал попеременно то одну, то другую руку. Донёс! Притащил это «вкусное напоминание» от тёщи себе (на субботний вечер и утро грядущего воскресенья), а заодно и командиру боевой части, который его, «зелёного летюху» – лейтенанта, не сдавшего ещё самый главный зачёт корабельного офицера на допуск к самостоятельному несению ходовой вахты, отпустил на сход в субботу, сразу после большой приборки на корабле!
А сход с корабля для «карася-лейтенанта» по первому году службы, даже по условно «выходным дням, таким как суббота и воскресенье», это настоящий праздник! Похлеще, чем наступивший Новый 1984-й год или «мужской день» – 23 февраля, пусть и для тех, кто ни дня в армии не служил… Коляшина отпустили. Всего на шесть часов, но ведь заслужил! На большой приборке его батарея славно потрудилась на юте. Комендоры, как заправские косметологи, сделали из «лица», как называл ют – кормовую часть корабля старпом «Неукротимого», конфетку. Палуба блестела, как у кота… Сами знаете что!
Приблизившись к кораблю, Коляшин перехватил «дипломат» из правой руки в левую. Всякий моряк, входящий на борт корабля, отдаёт воинскую честь его флагу. Вахтенный на трапе (старшина 1 статьи Прокудин, командир второй артиллерийской установки (АУ), он же командир второго отделения комендоров в батарее Коляшина), козырнув в ответ, как и положено, поприветствовал по уставу своего начальника:
– Здравия желаю, та-щь! – басовито громыхнул старшина.
«Та-щь» – обращение матросской скороговоркой: «товарищ, лейтенант». Младшие офицеры на такую «мелочь» на флоте не обижаются.
– Добрый вечер, Прокудин! – пожал руку вахтенному Коляшин, – Всё нормально у нас?
– У нас – да, а у вас – не очень, – честно ответил старшина, улыбаясь, – «Кошара» попался на глаза замполиту…
«Кошара» – матрос-первогодок Генка Кошкаров, уроженец Нижегородской области, в батарее Коляшина – «погребной», точнее, заряжающий снарядов по боевому расписанию в артиллерийском погребе под второй артустановкой, командиром которой и был Прокудин, он же командир отделения, в котором состоял молодой посланец нижегородского комсомола.
– А что случилось-то? – переспросил комбат. Сердце так и «ёкнуло» предчувствием: что-то недоброе произошло за время его отсутствия.
– Вид себе попортил! – продолжил Прокудин.
– Вид? – Евгений свободной ладонью провёл перед своим лицом вверх-вниз. – Свой вид?
– А то чей же! Только пусть этот дуралей сам вам доложит… Ещё вчера в «духах» ходил, человек – человеком. Всё понимал, всё бегом исполнял, «душара». Так нет же! Дня не прошло, как «карасём» стал. А уже!.. Голос прорезался у «карасины» неотёсанной… Та-щь, я передам в кубрик, чтобы этот «крокодил» с объяснениями прибыл к вам в каюту.
– Ты это… – махнул рукой лейтенант, – Хватит ругаться! Скажи лучше: командир БЧ-2 у себя?
– Сменился с дежурства, минут сорок назад как на сход убыл. На трапе сказал, что вы за старшего в боевой части остались. И чтобы до завтра разобрались с «крокодилом»!
«Значит не дождался меня командир БЧ…», – отметил про себя комбат: верный признак, что доверяет. Скоро старпом будет строить всю обеспечивающую смену офицеров и мичманов. А замполит, наверное, сейчас дрыхнет у себя в каюте...»
– Прокудин, а когда у нас в батарее «крокодил» завёлся?
– Да уж с полгода, как «кошара» из учебки прибыл. Его же Геной зовут!
– Ну и шуточки у вас! Через пять минут матроса Кошкарова ко мне в каюту.
– Есть! – отчеканил командир отделения.
…В дверь каюты №3, которая располагалась по правому борту сторожевого корабля «Неукротимый», негромко постучали и сразу приоткрыли.
– Товарищ лейтенант, матрос Кошкаров по вашему приказанию прибыл.
– Ого! Кто это тебя так, Геша? – изумился Коляшин. – Что с губами?.. А в руках что?
– Объяснительная записка. Замполит Оганесян сказал написать и сначала вам её показать. А потом к нему…
– Ну, давай её сюда. Почитаю твою исповедальную, – комбат взял вырванный из тетради в клеточку листок и начал читать вслух, тщательно разбирая слова из матросских каракулей.
– А где буква «я» в заголовке? – сразу спросил Евгений. – Что за «объяснительнА»?
– Пропустил… ОбъяснительнаЯ! Торопился я…
– Читаю дальше: «Меня, матроса Кошкарова Г. С. в столовой личного состава во время ужина увидел капитан-лейтенант Оганесян К. Р. и спросил: «Что завид у вас? – Коляшин поперхнулся, подняв удивлённые глаза на матроса – А «завид» – это что? «Завид» – что такое, Гена?
– Ну, он так спросил, что за вид у меня?
– Понятно. У вас по русскому языку в школе какая оценка была?
– Тройка.
– Оно и видно. И что за вид у вас, матрос Геннадий Кошкаров? Что с губами?
– Дык это… Об выключатель в тамбуре задел. Темно было. А я шёл и задел лицом. Вот они и распухли.
– Или «годок» какой-нибудь из наших по зубам съездил?
– Да не, «та-щь»… – Кошкаров, шмыгнув носом, опустил голову.
– Ну, тогда пошли разбираться. Следственный эксперимент проведём. Где у нас такой выключатель на корабле находится? Который так «целоваться» с матросами любит! А заодно и в кубрик заглянем к «годкам» и «подгодкам» нашим.
– А в кубрик зачем? – поднял голову Кошкаров.
– «Свидетелей» опросим. Кто что видел и слышал?
– Никто не слышал…
– Так уж и не слышал? Если бы я сам вот так… Извини, мордой о рубильник задел, то так бы заорал! Мама не горюй! И отец, кстати, тоже…
– Никто не видел, «та-щь»… И не слышал даже.
– Тогда сам рассказывай, что случилось на самом деле? После большой приборки «самообслуживание личного состава» было? Помывка, постирка…
– Да всё было, товарищ лейтенант!
– В душе мылся?
– Мылся…
– Всё постирал? Робу, тельняшку, гюйс, исподнее своё?..
– «Караси» не успел.
– Почему про носки забыл?
– Не успел постирать, «та-щь»! Времени не хватило…
– А ну, правую ногу вперёд! – приказным тоном скомандовал Коляшин матросу. – Подними штанину!
Кошкаров задрал правую штанину робы.
– Почему без носок?
– Выбросил.
– Кто выбросил? Сам что ли?
– Сам…
– Да ладно! Даже если сам выбросил «караси», почему новые не надел? Куда новые носки дел? Есть запасные, Кошкаров?
– Нет… Но я куплю. В чепке, в стекляшечке нашей военторговской продаются.
– Так! Сейчас пойдём – сам всё покажешь: и «выключатель-убийцу матросов» и в кубрик заглянем с душещипательной беседой на тему: «Как я провёл субботний день!».
– Может лучше вы меня сразу в кафе отпустите?..
– На выход, Кошкаров!
– Есть! – матрос неуклюже повернулся спиной к начальнику.
– Стой. Кру-гом! – скомандовал комбат.
– Есть! – живее развернулся матрос в обратную сторону.
– На вот тебе мои носки. Они хоть и не новые, но «свежие», хорошо стиранные. Из дома только-только, как привёз. Кафе наше закрыто почему-то сегодня. Я вечером мимо проходил, сам видел. Бери носки, надевай их здесь же.
…Через несколько минут Кошкаров вместе с лейтенантом Коляшиным вдвоём пытались отыскать в полукруглом тамбуре, который на корабле все называли «подковой», перед кубриком личного состава артиллерийской батареи тот самый выключатель, о который матрос задел (в темноте!) лицом. Это же как надо было изловчиться (!) чтобы своей челюстью напороться на предъявленное Кошкаровым коммутационное электрическое устройство! Нестыковочка по «месту происшествия» явная выходила…
– Так какое замечание тебе в столовой сделал Карен Рубенович, замполит наш?
– Он спросил, «что за вид у вас», то есть у меня?
– А ты с такими-то губищами, что ответил?
– Товарищ лейтенант, нормальные у меня были губы. Я просто без гюйса сидел в столовой. Поэтому он и спросил меня про «вид»?
– Без гюйса? То есть с нарушением формы одежды?
– Так точно! Я же его тоже постирал… А запасной у меня это… В общем, нету уже. Но я куплю! Честное комсомольское, куплю!
– И кто же тебя «отоварил» потом по лицу за нарушение формы одежды?
– Никто!
– Ага! Так я и поверил… Прокудин?
– Говорю же… Никто.
– Значит Долиняк! Больше некому… «Подгодок», хренов! Пошли в кубрик. Будем разбираться…
– Так там все спят «впокатуху»…
– А что уже отбой объявлен по распорядку дня? Сейчас поднимем наших ухарей-комендоров родненьких…
– Товарищ лейтенант, дневальный по кубрику матрос Лэптяну, – представился с характерным южным (молдавским) акцентом моряк-первогодок.
– А почему так темно, Лэптяну? – спросил комбат подчинённого.
– Отдыхают…
– Кто отдыхает? Включите свет!
Матрос выполнил приказание и в кубрике открылась картина: только не «Спящая красавица» Шарля Перро и не пушкинская «Сказка о мёртвой царевне и о семи богатырях», а картина спящих богатырским сном семи красавцев-комендоров. Храп, правда, сразу поутих…
– Лапоть, а ну потуши фонарь, «карасина»! – донеслось из угла первое недовольство.
– Я там сейчас кому-то потушу «очи ясные»! – прикрикнул комбат.
На верхних койках заскрипели пружины…
– Батарея подъём! – громко скомандовал Коляшин. – Построение через две минуты. – Где остальные, Лэптяну?
– Так на юте… Пока светло грунтуют леера по правому борту.
– Ага! Вечером и вдруг светло, как днём, стало… Живо всех сюда!
Еще через пару минут весь личный состав батареи универсального калибра Коляшина, за исключением старшины 1 статьи Прокудина, несущего вахту на трапе, предстала перед взором строгого лейтенанта.
– Долиняк, командуйте!
– В две шеренги становись… Равняйсь, смирно… – послышалось вялое, полусонное бормотание командира первой артиллерийской установки.
– Отставить! – прервал комбат своего подчинённого старшину – командира первого отделения комендоров. – Повторяю, для всех, кто забыл, что Строевой устав на Флоте тоже действует. По команде «Становись» военнослужащие быстро занимают свое место в строю, соблюдая установленные интервал и дистанцию, и принимают строевую стойку. По команде «Равняйсь» все, кроме правофлангового, поворачивают голову направо. Правое ухо выше левого, подбородок приподнят. Выравниваются по фронту так, чтобы каждый видел грудь четвертого человека, считая себя первым. Все вспомнили? А по команде «Смирно» военнослужащий поворачивает голову прямо, бодрым взглядом взирает на начальника и внимает его речь. Это понятно? Командуйте снова, старшина 2 статьи Долиняк!
– Равняйсь!.. Смирно! Товарищ лейтенант, батарея универсального калибра по вашему приказанию построена!
– Вольно!
– Вольно! – громко репетовал командир отделения.
– Товарищи старшины и матросы! – начал Коляшин. – Это что же такое творится в нашей славной батарее? Или вашему комбату, то есть мне, и на сход с корабля уже нельзя отлучиться? Матрос Кошкаров, выйти из строя на два шага!
Моряк вышел из строя, опустив голову. Послышались смешки…
– А чего тут смешного? Кто там смеётся-то? И почему это наши уважаемые «годки» и «подгодки» стоят во второй шеренге? Ну-ка, быстренько перестроились. «Старослужащие» вперёд! Молодёжи занять вторую шеренгу. Кошкаров, встать в строй!
– Есть!
– «Та-щь», может, хватит, а? – спросил старшина 2 статьи Углов (командир третьего отделения – электриков артиллерийских) после перестроения.
– Давно пора! – мгновенно отреагировал на провокационный вопрос Коляшин. – Только «не хвАтит», а хватИть! Схватить бы сейчас кого-нибудь за шкирку и в угол, как в детстве поставить!
– А чё мы сделали-то?.. – хором загудели «старослужащие».
– Вот! В этом и весь вопрос! В батарее случилось ЧП! Кто-то из вас обидел товарища и ещё вопрос задаёт. И кто же это у нас такой боксёр?
– А чё у нас уже молодым в ж… надо дуть? – первым поинтересовался старшина 2 статьи Долиняк.
– Я так понимаю, что вы уже спите и видите себя «годком», Долиняк? Погоны-то старшинские не давят на плечи, а?
– «Годком» я по любому скоро буду!
– Да вы хоть знаете, кто такие настоящие «годки»? Посмотрите на себя. Лица, опухшие ото сна. Роба не глаженная, гюйсы мятые… А ведь самообслуживание по субботнему распорядку дня на корабле было. Ещё бы! Спите, даже не снимая их. И это «годки», да? В общем так, даю пятнадцать минут, чтобы привести себя в порядок. Спавшим умыться, всем переодеться в форму одежды №3. Через пятнадцать минут – лично провожу с батареей беседу на тему: «Кто такие «годки» и как с ними…» Хотел сказать «бороться», но, чувствую – бороться с «годковщиной» почти бесполезно. Поэтому тема беседы: «Кто такие «годки» и как с ними хорошо служится». Хорошо, это значит – по уставу. После беседы – смотр формы одежды. Разойдись!
Некоторые моряки заулыбались, отдельные (из числа «старослужащих») «зачертыхались», молодые матросы сразу кинулись к своим рундукам и начали переодевание…
– Долиняк! Через пятнадцать минут доложить мне в каюту, что личный состав батареи готов к беседе, – напомнил комбат командиру первого отделения комендоров. – Быть всем 100%. К тому времени, и Прокудин сменится с вахты.
Разговор «по душам» в кубрике состоялся основательный. Рассказал Коляшин, каких настоящих «годков» он видел после окончания первого курса военно-морского училища на своей первой корабельной практике.
Дело было летом 1979 года на борту могучего артиллерийского крейсера «Октябрьская революция» – флагмане Дважды Краснознамённого Балтийского флота. Несмотря на свою длину 210 и ширину 22 метра, при полном водоизмещении более 16 тысяч тонн, по классификации эта громадина относилась к лёгким крейсерам. Четыре трёхорудийные башни МК-5-бис (по две – в носовой и кормовой части) имели толщину лобовой брони почти 180 мм и калибр орудий самый крупный для надводных кораблей в послевоенном ВМФ – шесть дюймов или 152,4 мм. Поэтому он назывался главным, а сам крейсер становился по-настоящему мощным. Дальнобойность таких грозных артиллерийских установок была под 30 км!
– Да видим мы её каждый день, эту «Октябрину»! – тихо, но вслух произнёс старшина 2 статьи Долиняк. – Стоит, пыхтит у причальной стенки чёрным дымом, хуже, чем старый паровоз у нас в Барнауле. В море «революция» редко выходит…
– Это верно. Коптит небо крейсер прилично. Потому что «дедушкой» уже стал. Поговаривают, что он в Кронштадт на ремонт собирается. Пойдёт, кстати, туда своим ходом! Слушайте дальше, комендоры.
И Коляшин продолжил…
Заряжание орудий в башнях главного калибра раздельное, картузное. Досылка снаряда с лотка в камору ствола производится с помощью специального прибойника от электродвигателя. А вот зарядные картузы, поднятые верхним элеватором, вынимаются вручную и укладываются на тот самый лоток, где происходит снятие асбестового пенала. Таким образом, метательный заряд в камору досылался вручную.
– И чё?.. – снова возник Долиняк, явно ничего не понимая из сказанного комбатом.
– Повторяю – вручную! От комендоров требуется много физической силы. Несмотря на всю механизацию, наличие электроприводов, к недостаткам всей заряжающей конструкции этих артиллерийских орудий следует отнести несколько ручных операций. Например, при перегрузке снарядов со стеллажей на транспортер и с транспортера в шахту элеватора.
Масса одного снаряда, кстати, составляет целых 55 кг, а вес метательного боевого заряда 24 кг… Не моряки – а чудо-богатыри обслуживают главный крейсерский калибр башен МК-5-бис.
У нас на «Неукротимом» такой тяжёлой ручной работы нет, за исключением, может быть, самой погрузки боезапаса на корабль. Но масса наших снарядов – не чета крейсерским – чуть больше 15,5 кг. А заряжание полностью автоматическое!
– И чё? – уставшим голосом, словно «продублировал» вопрос Долиняка, старшина 1 статьи Прокудин, сменившийся с вахты на трапе.
– А то, что артиллеристы на «Октябрине» работают больше вас физически. И в артустановках, и на своих повседневных заведованиях во время приборок. Верхняя палуба на крейсере, между прочим, деревянная. Каково её в чистоте поддерживать? То-то! Я уже не говорю о том, что в то время роба у моряков была не синяя, как у вас, а белая. А её тоже следует в порядке содержать. Стирать, если не через день, но дважды в неделю – точно надо.
– Значит им не повезло! – по-своему вслух резюмировал старшина 2 статьи Углов.
– Зато вам повезло! – парировал комбат. – Всё механизировано, автоматика в подбашенных отделениях и в артиллерийских установках за вас вовсю работает. Не служба, а песня!
– Ага… Как там в «Белом солнце пустыни»: «…Ваше благородие, госпожа удача. Для кого ты добрая, а кому иначе…», – протянул Долиняк.
С музыкальным слухом у него явно были проблемы, но все батарейцы заулыбались.
– Точно! – подхватил Коляшин и добавил. – «Ваше благородие, госпожа победа. Значит, ваша песенка, до конца не спета!». Вот и я вам всем «годкам» и «подгодкам» сейчас говорю: хватит заниматься дурью, демонстрируя своё физическое превосходство над молодыми матросами. Придёт время, и они ещё себя покажут! А сейчас я вам расскажу, кто такие настоящие «годки». И как они выглядят!
«Старослужащие» заёрзали на рундуках, но слушать Коляшина стали с ещё бОльшим интересом…
Курсантов-первокурсников Калининградского ВВМУ распределили в артиллерийскую боевую часть (БЧ-2) в два дивизиона по башням: главного и универсального (100-миллиметрового, как на «Неукротимом») калибров. Кем? Обычными дублерами матросов.
Командиром одной из башен СМ-5-1, которая имела два 100-мм ствола с полуавтоматическим заряжанием, в ДУКе (дивизионе универсального калибра) был главный старшина – земляк Коляшина – владимирец Сергей Володин, крепко-сложенный высокий моряк-здоровяк по третьему году службы, отличник боевой и политической подготовки, специалист 1 класса. Одним словом – «годок»! Слушались его подчинённые матросы беспрекословно. Ещё бы! Одни габариты и бицепсы Серёги внушали серьёзное уважение.
Однажды, после ужина, Коляшин заметил в кубрике своего старшего земляка. За глажкой брюк – за этим бытовым занятием курсант Женька Коляшин и застал главного старшину Володина.
– Добрый вечер, Сергей! – первым приветствовал Евгений старшину.
– О! Здорово, Женёк! Всё нормально у тебя?
– Да вроде…
– Никто не обижает?
– Нет… Чего спрашиваешь? Нас курсантов никто даже пальцем на корабле не трогает. А чего это ты сам?
– Что сам? – переспросил Володин.
– Сам гладишь… А не поручишь кому-нибудь из молодых… Ты же «годок»!
– Это верно, «годок»! – рассмеялся Сергей. – Только хрен они – «караси молодые» – такие стрелки на брюках сделают! Только штаны испортят. Опыта мало. Так что лучше уж я сам отглажу…
– А потом куда в них?
– Покурить на бак схожу. Пойдёшь со мной?
– Пойду. Только я не курю.
– Это не важно. Покажу тебе настоящих «годков» крейсера «Октябрьская революция».
При стоянке корабля у причальной стенки, если нет разрешения на сход (даже до ближайшей курилки), то курение личного состава разрешено на баке – передней части верхней палубы. Летом 1979 года на баке крейсера вечером толпились курильщики. Их было много… Но «годки» выделялись, стояли и «смолили» отдельно.
Все красавцы, в отглаженных робах и новых гюйсах. Чувствовалась их флотская удалая стать и особое превосходство над молодыми матросами. Даже по внешнему виду! Вот таких парней – моряков третьего года службы впервые увидел курсант Коляшин в начале своей корабельной практики после первого училищного курса. Во время обычного курения!
– И чё? – опять первым со своим неизменным коротким вопросом возник Долиняк сразу после того, как комбат на какое-то время прервался в своём рассказе.
– Да ничё! Вот «расчёкался»… – повысил голос Коляшин, – А то, что моряки те были настоящими «годками»! И по внешнему виду, и по знаниям своей военной специальности. Шик, блеск, красота, уважение! И авторитет, соответствующий.
– А мы что же – не такие? – это уже вопросил старшина 1 статьи Прокудин.
– Вы?.. А вы посмотрите на себя со стороны. Для вас «годковать» – это значит больше спать, вкусно есть и молодых гонять. Да, не скрою – специальность, слава Богу, вы за два с половиной года освоили. Стали высококлассными специалистами. Как ваш командир, как комбат скажу честно: спасибо вам! Зато по остальным показателям… Полный отстой!
– Ну, вы хватили… – послышались недовольные голоса «старослужащих».
– Что вижу, то и говорю. Да ещё и руки порой распускаете!
– Нас били, и мы так учим! Вы хотите сказать, что на крейсере тогда молодых не мутузили?
– Не скажу… Гоняли. Но откровенных издевательств не видел. Получали ли там «караси» по мордАм (?) – не скрою, бывало. Как в любом мужском коллективе.
– А кого били-то, «та-щь»? – поинтересовался всё тот же Долиняк.
– Нерадивых…
– Это каких же?
– Тех, кто родился, но не «с первого раза», простите, парни.
Смех в кубрике…
– Ну, тех, кто с первого раза не понимает! – поправил себя в живой речи комбат, – Один раз русским языком сказали молодому товарищу, например, убрать то-то и то-то. Не понимает. Словно не слышит! Второй раз сказали. Та же реакция. Третий раз, тоже по-русски, только с крепким словечком в довесок. А потом и пендаль отвесили. Опять не понимает! Но ведь русский язык в школе все изучали: и татарин, и молдаванин, и грузин, и «прибалт», и тем более русский парень. Все!!! Но не понимает и всё тут! С первого раза…
– Сразу в «дыню» и всё мгновенно дойдёт! – за всех ответил старшина 1 статьи Прокудин. – С перевыполнением норматива «понятливости». По понятиям, так сказать.
– Вот! А «по понятиям» – это ведь там… На зоне тюремной! Во «Владимирском централе» точно имеется. Или вы тоже в колонию или в дисбат – в тот самый дисциплинарный батальон хотите? У нас в армии и на флоте словесное и физическое унижение сослуживцев называется двумя словами – «неуставные отношения»! – начал подводить к главному Коляшин, продолжая, – А их не должно быть в здоровом флотском экипаже. И в нашей батарее тем более. Потому как мы – его гордость! Это за нашу отличную артиллерийскую стрельбу по морской цели «Неукротимый» получил приз Главнокомандующего Военно-Морского Флота. И место приборки у нас самое ответственное – ют, который старпом называет «лицом корабля». А лицо какое должно иметь «вид», Кошкаров?
– Красивое… – откликнулся «губастый» матрос-первогодок. – Красивый вид.
– Какое «лицо» должен иметь «Неукротимый», Долиняк?
– Неукротимое!
– Нет, брат… Вот тут ты не прав, – усмехнулся комбат. – Как раз укротимое вами: чистое и ухоженное. Ведь ют – это наше повседневное заведование! И порядок на нём должны наводить все: и молодые, и старшие – своим личным примером.
Хорошо, «по душам», откровенно поговорили тем субботним вечером комендоры со своим комбатом. Смотр формы одежды в батарее Коляшин устраивать не стал. А зачем? Всех в кубрике он и так увидел. Вглядываясь в лица «старослужащих», лишь один вопрос его мучил: «Кто?». Кто из них мог ударить Геннадия Кошкарова?
Внимательно смотрел Евгений сейчас и на пострадавшего молодого матроса. Слушал, принимал участие в разговоре и даже смеялся Генка вместе со всеми, когда комбат шутил. «А ведь молчит, как партизан, и обиды, казалась бы, ни на кого не держит. Нет, этот ни за что не выдаст обидчика. Характер! – размышлял Коляшин. – А на кого ему обижаться? Ну не на выключатель же, с которым он, якобы, в темноте «поцеловался» в тамбуре? Хорошо хоть припухлость на губах стала спадать. Завтра от неё вообще ничего не останется. Значит, был не прямой и сильный удар кулаком в лицо, а скорее всего наотмашь ладонью. Так кто же этот изувер?»
– Товарищи комендоры! – громко произнёс комбат. – На этом наш сегодняшний разговор в таком формате – со всем личным составом батареи – закончен. Скажу сразу, что подобные беседы на серьёзные, волнующие и меня, и всех вас темы у нас будут регулярными. Старшинскому составу: командирам отделений Долиняку, Прокудину и Углову через двадцать минут прибыть ко мне.
Уже у себя в каюте Евгений выложил на тарелку бутерброды, привезённые из дома, вскипятил чай, расставил на стол чашки с блюдцами из неполного чайного сервиза (их как раз осталось четыре), достал сахар и конфеты. Приготовился к встрече своих подчинённых.
Пошёл второй месяц, как батарея осталась без старшины команды комендоров – опытного мичмана Перепёлкина, который был «правой рукой» лейтенанта Коляшина с первых дней его появления на корабле после выпуска из училища.
Оставил «Перепёлка» сторожевой корабль «Неукротимый» и «перелетел» на другое «гнездо» в их бригаде – корабль, убывающий на боевую службу в Средиземное море. Это была частая практика среди мичманов, желающих заработать ту самую «параллельную валюту» – чеки Внешторгбанка СССР или боны, как их называли военные и гражданские моряки, для отоваривания в магазинах «Альбатрос». Оставшись один на один с личным составом батареи, со своими «пятнадцатью (по штату) ходячими замечаниями», как их называл командир боевой части, Евгений не расстроился, а принял как должное. Всякое бывает в жизни и службе. Сейчас его прямыми помощниками были «старослужащие» – три командира отделения, из которых двое уже были «годками», с нетерпением ожидавшие ДМБ, и один «подгодок».
– Разрешите? – с коротким стуком в дверь первым в дверях каюты №3 появился старшина 2 статьи Денис Углов.
За ним следом в каюту зашли командиры артустановок: старшина 1 статьи Олег Прокудин и старшина 2 статьи Константин Долиняк.
– Товарищ лейтенант, вы чай собираетесь пить? – поинтересовался Углов.
– Проходите, ребята. Собираюсь. Вместе с вами. Рассаживайтесь живее…
– Спасибо! Не ожидали… – за всю троицу удивился Углов.
– Не стесняйтесь. – Евгений кивнул на стол. – Долиняк, давай быстренько разливай по кружкам. Завершить под чаёк наш разговор надо: как дальше жить-служить, «отцы-командиры», будем?
– А чё вы так волнуетесь, «та-щь»! – с улыбкой на лице отозвался первый «годок» Прокудин. – Всё нормалёк у нас в батарее. А то, что «кошара» попался за ужином замполиту на глаза, так это чистая случайность вышла. Просто Гарибян через столовую личного состава во время ужина проходил, ну и заприметил нашего Гену-«крокодила» с нарушением формы одежды. Понимаете, забыл в попыхах моряк гюйс нацепить… С кем не бывает! Одним словом – «карась»! Недоглядел я, так у меня «отмаза» – на вахте, на трапе стоял. Вы же видели!
– Углов, а ты что скажешь? – посмотрел Коляшин на второго «годка» – командира отделения электриков-артиллерийских.
– Меня самого на ужине не было. В город в увольнение отпустили после большой приборки. По телеграмме… Иркутск вызывал! Отец мне звонил.
– Ах, да… Точно! – согласился Евгений. – То есть нас с тобой обоих на корабле не было. Всё верно. Я – на сходе, в Калининград ездил, а ты, значит, на переговорный телефонный пункт в Балтийск ходил. Всё нормально дома?
– Да, всё хорошо. Сеструха старшая замуж выходит. Я как раз ДМБ «сыграю», успеваю на свадьбу.
– Долиняк, ну а ты, что видел на ужине? Вернее, уже после него. Кто заехал Кошкарову по губам?
– Товарищ лейтенант, вы сами же говорите, что если не понимает моряк ни с первого, ни со второго раза… Как тогда воспитывать? Как тот же шмон наводить на юте? Как дисциплину поддерживать? – невозмутимо ответил тремя своими вопросами командир первого отделения комендоров – «подгодок» в неофициальной флотской иерархии среди моряков-срочников.
– Послушайте меня. Все послушайте, парни! К сожалению, каждая мамочка, отправляя на службу своего сыночка, думает, что он «самый лучший». Что есть – то есть! На то она и мама. Но бывает так, что эта же мамаша не научила родненького стирать и гладить свои вещи, штопать дырочку на носочке, воротничок белый аккуратно пришить на «слюнявчик» и прочие-прочие житейские «премудрости» тоже не привила.
Я уже не говорю про такие вещи, как – пол, то есть палубу подмести и влажную приборку сделать. Не научила сердобольная мама своего «оболтуса» до 18 лет. Есть такое в нашей жизни? Конечно! Очень много подобных примеров. Так, кстати, некоторые родители и думают – мол, в армии всему научат! Вот и учат… И мы учим! Те ребята, кто пошустрее – с первого раза всё понимают и усваивают. Ну, а… Отдельным нашим друзьям-товарищам надо по два и по три раза говорить, а то и личным примером показывать: как надо выполнить приказание быстро, качественно и в срок! Мы же все на военной службе находимся. Но вот вопрос! А бить-то человека зачем?
– Так не понимают же! – возникло хоровое «непонимание» за столом.
– И что? По-вашему, получается – сразу бить надо? – парировал комбат.
– А вы бы что сделали, товарищ лейтенант? - вопросил Долиняк.
– Сначала бы показал сам, как следует исполнить!
– А потом? – задал «коллективный вопрос» старшина 2 статьи Углов. – Если бы моряк не выполнил так как надо?
– Провёл бы одну тренировку, потом вторую, затем третью – зачётную. Пока не получится! Ведь и зайца, оказывается, можно научить играть на барабане!
– Ну-ну… А если война? – не сдавался Денис Углов.
– Слава богу, войны нет! – начал подытоживать свою беседу со старшинами Коляшин. – Если война, то, поверьте, человек сразу начнёт доходить своими мозгами, что время тренировок кончилось! Уверяю вас – всё будет получаться с первой попытки! И приборка, и действия по специальности в наших агрегатных, в погребах с боезапасом и в самих артиллерийских установках во время выполнения практических стрельб. Ведь мы и учимся сейчас этому. Ещё генералиссимус Суворов говорил: «Тяжело в учении – легко в бою!».
– Когда к Гибралтару в декабре прошлого года ходили… – вспомнил со вздохом Прокудин. – Крейсер «Грозный» лидировали – вели за собой с Черноморского флота к нам на Балтику. Помните, та-щь?!
– Это и есть пример того, как сплачивается коллектив в боевой обстановке, в трудностях, непосредственно, в море. Бискайский залив вон как штормило тогда! Всё леерное ограждение потеряли на юте. Но ведь потом сами дружно и восстановили его. Всем было трудно: и офицерам, и мичманам, и вам – матросам. Всем-всем: и «годкам» и «карасям»! Но мы были одной – единой батареей моряков-неукротимовцев. И корабль наш на борту несёт такое гордое имя – «Неукротимый»!
– А вы тогда ещё шутили, что «волны были – выше сельсовета»! – вклинился в разговор Долиняк.
– Да, шутил… Таких океанских волн мы ещё на себе не испытывали. И кораблю нашему было непросто. Когда носовая часть «зарывалась» в волну, корма буквально оголялась. Рёв от винтов стоял на всю округу! Страшно ли нам было? Я думаю, где-то в глубине сознания, что да. Но говорили ли мы друг другу о страхе перед стихией? Нет, конечно. Потому что были уверены в своем корабле – «Неукротимый» всё выдержит!
А без юмора, здорового флотского юмора на службе никак нельзя. Может потому и родилось у меня такое сравнение, что «волны в Бискае были выше сельсовета»!
Старшины дружно рассмеялись…
Допив чай, Коляшин прямо посмотрел в глаза Долиняку и задал короткий вопрос:
– Ты?
– Я, «та-щь».
– Значит дедуктивный метод работает. Прокудин на вахте, Углов в увольнении, остаётся только Долиняк.
– Наверно, «кошара» сболтнул, да? – сверкнул глазами командир первой артиллерийской установки.
– Нет, Костя. Кошкаров тебя не выдал. Говорю же: метод Шерлока Холмса сработал! Я же сейчас, в нашей непринуждённой беседе, всё сопоставил, и получилось, что только ты мог это совершить. Что делать будем, Долиняк?
– А что будем делать? – переспросил Константин.
– Значит, так. Больше никакого рукоприкладства! Лично буду каждого молодого моряка осматривать. Ещё подобное повторится – будешь «разжалован» в матросы, Костя. И положительная характеристика в барнаульскую милицию бывшему старшине 2 статьи Долиняку превратится в такую, что даже дворником в ЖЭК не возьмут на работу. Знаю же, что в ГАИ хочешь устроиться на родине. Поэтому подумайте все над своим поведением, парни. Двоим до ДМБ уже скоро. Договорились?
– Замётано! – за всех поклялся Прокудин.
– Раз уж такое случилось, то пусть это будет «предпоследнее эстонское предупреждение». Всех касается! – ещё раз предупредил комбат.
– А последнее какое? – переспросил Долиняк.
– Последнее будет – «китайское». Но сразу с оргвыводами! – закончил разговор Коляшин.
Старшины заулыбались, но поняли комбата все…
Вместо эпилога
…А какой тут ещё эпилог нужен? Жизнь продолжалась! Как продолжалась и военная служба старшин и матросов батареи универсального калибра на сторожевом корабле «Неукротимый». Дисциплина была на должном уровне.
Вскоре началась подготовка к переходу через Проливную зону с последующим выходом в Атлантику и дальше на север – поход в Баренцево море с визитом в порт Мурманска.
Готовились все, весь экипаж! И Коляшин до убытия в дальний поход успел вовремя сдать зачёт командиру корабля на допуск к самостоятельному несению ходовой вахты. Стал первым вахтенным офицером «Неукротимого».
Всех «годков» до выхода в море уволили в запас. Демобилизацию – приятное на слух любому моряку-срочнику – ДМБ – никто не отменял! На смену «годкам» пришла подготовленная ими же и комбатом Коляшиным достойная замена. Задачу, которую офицерам, мичманам, всем старшинам и матросам «Неукротимого» предстояло решить там, вдали от родных берегов, была очень ответственная. Боевая задача. Как на войну провожали корабль. И это в мирное время…
Р. S.
Минул год. С очередной боевой службы, только уже в Средиземном море, «Неукротимый» вернулся в декабре 1985 года.
А ещё почти через год, осенью 86-го Геннадий Кошкаров – командир одной из артустановок, на броневых дверях которой красовалась круглая эмблема «Отличный боевой пост», готовился к увольнению в запас. Вечером он постучал в каюту к своему опытному комбату – уже старшему лейтенанту Евгению Коляшину.
– Разрешите, та-ста-ща?!
«Та-ста-ща» – обращение матросской скороговоркой: «товарищ старший лейтенант». Так уж повелось, что офицеры на такую «мелочь» в разговорах, как «та-щь» – «товарищ лейтенант» или «та-ста-ща» – к «старлею» – на флоте серьёзно не обижаются.
– Да, Гена! Ну, что – скоро домой?! – приветливо отозвался комбат. – А, кстати, что за вид у вас?
Кошкаров заулыбался…
– Вам спасибо. За «Гэ-Кэ-ЭСа»! За два месяца до ДМБ звание получил.
«ГКС» – главный корабельный старшина – высшее воинское звание в срочной флотской службе.
– Так заслужил! Значит в субботу – домой?! Поздравляю!
– Домой, Евгений Петрович… Зато вам снова в понедельник в море! Зачем пришёл? Хотел поблагодарить вас. За всё, что вы сделали на корабле. И для меня лично… Будете у нас на Нижегородчине… Это же рядом с Владимирской областью. Живу я в городе Дзержинске – заезжайте-заходите в гости. Всегда буду рад встрече! Адрес мой вы знаете…
– Спасибо, дружище! В добрый путь – домой! Отслужил честно, Геннадий. Спасибо, братишка. Спасибо и за подготовленную смену комендоров своего отделения. С такими в море можно смело идти!
И они крепко пожали друг другу руки…
Так и должно быть на военной службе. По-честному и по-мужски!
