V Снова на юге
В конце того же года, сразу после разгрома меченосцев, Ярослав Всеволодович с новгородцами отправляется на юг и становится Великим князем Киевским. Фактически он выступает в поддержку бывшего киевского князя Владимира Рюриковича и его волынского союзника Даниила Романовича, - преемника Мстислава Удатного в борьбе за Галич, против старого врага – Михаила Черниговского, захватившего его в то время, отобрав у него оставленный без должной защиты Киев. Этот неожиданный бросок Ярослава на юг, вскоре трагически отозвавшийся на судьбах Владимиро-Суздальской Руси, вызывает ряд комментариев в литературе.
В качестве свежего примера такого рода представляется уместным процитировать всё того же Д.Г. Хрусталёва, давшего развёрнутую оценку нашему герою и его предприятию: «Ярослав Всеволодович был на юге человеком новым. Решение об участии в конфликте с Михаилом было для него неожиданным и свидетельствовало об авантюрном складе характера… В ту рыцарскую эпоху романтические предприятия вызывали только похвалу и восхищение. …При этом, естественно, всё предприятие было организовано как военный поход. С Ярославом к Киеву двинулись крупные силы новгородцев и новоторжцев, которые при проходе через Черниговскую область, «где не было кому оборонять» местность «разоряли» и «тяжкие окупы с городов» (по В.Н. Татищеву. Ю.С.) брали. В Киев они вступили без боя… и «держав новгородцов и новоторжанъ одну неделю и, одаривъ, отпусти прочь… Подобную беспечность Ярослав мог допустить, только осознав полную свою безопасность с любой из сторон. Князь не видел угрозы себе ни от близких своих соседей, ни от далёких. И именно такая позиция служит примером, действительно характеризующим положение в южнорусских землях весной-летом 1237 г., накануне великих свершений и потрясений для всей Руси. (Цит. по Хрусталёв Д.Г. Русь и монгольское нашествие. Л., 2015. С.111.)
Хотелось бы уточнить некоторые психологические моменты этой характеристики. Во-первых, Ярослав Всеволодович был человеком своего времени. Своего, а не прошедшего, Он сформировался как личность уже в эпоху наступившего всестороннего кризиса страны (Дж. Феннел), «великого перелома». Да, Русь внешне оставалась и «светло-светлой», и «украсно-украшенной» и на севере, и на востоке ее продолжали деятельно украшать, но моральная атмосфера, мировосприятие, мироощущение людей не могли не поменяться весьма кардинально после целой череды как бы нарастающих страшных катастроф, как материальных, так и моральных, открывающихся разграблением Киева в 1202 г.
Падение Константинополя и нарастающая враждебность Запада: внезапная смерть Романа Мстиславича от рук польских родственников, вытеснение полочан, псковичей и новгородцев из Прибалтики, возникшее из этого ощущение своего цивилизационного одиночества перед лицом новой угрозы с Востока. Ослабление и упадок Полоцка и Смоленска перед усиливающимся натиском Литвы, кровавое Липицкое поле, как апофеоз междоусобных браней, а на следующий год – небывалая резня своих родственников двумя рязанскими князьями, зловещее появление диких победоносных пришельцев и катастрофа на Калке, лютый трехлетний голод конца двадцатых годов и, наконец, как итог: катастрофическое разрушительное землетрясение во время литургии в мае 1230 г., для пущей убедительности сопровождаемое страшными небесными знамениями – все это не могло не отразиться на сознании людей Восточной Европы и не только русских. Все народы ее жили тогда с усиливающимся ощущением приближающейся катастрофы, с убеждением, что за накопившиеся смертные грехи предстоит расплата.
Ощущения беспокойства, нарастающей неудовлетворенности, недовольства несущей одни несчастья жизнью, складывались в постоянную гнетущую тревогу, что отражалось на поведении большинства маловерных, не изживших в себе до конца языческие обычаи людей, ожесточало их, прогоняя тот дух любви, что начал-было распространяться в народе после крещения и принёс столь много плодов в виде древнерусской культуры и святости. Не этим ли ожесточением объясняется та, за гранью разумного, борьба за Киев и Галич, что вновь вспыхнула на Юге Руси в эти годы. Именно отход от религиозных идеалов эпохи крещения, нарастание тревоги, ожесточение, ослабление человечности, исчезновение братолюбия, откровенная жестокость, а не романтизм и благородство, стали преобладать среди настроений того времени и князь Ярослав, главный виновник Липицкого побоища в молодые годы, участник схватки за Киев в зрелые, видится их отражением.
Теперь – о личном. Ярослав Всеволодович во всеоружии возвращался не просто в стольный Киев, а в края, где началась юность, где было «все в первый раз»: и самостоятельное княжение, и победа, и женитьба… и откуда когда-то был нагло изгнан… Чем был Киев для многолетнего и многократного правителя Новгорода, которому было отдано столь много? Неужели и в его сердце все еще продолжал жить этот мираж, и обесчещенный Киев, даже присоединенный к Новгороду, представлялся венцом карьеры? Когда-то отправленный в Новгород старшим братом, Ярослав давно уже, как и в молодости, вышел из-под его влияния и вновь задавал тон в их отношениях. Укоренившись в Новгороде, он снова стал абсолютно независим и волен поступать по своему усмотрению /желанию.
Трудно представить восторженным романтиком, а тем более - законченным авантюристом этого очень рано повзрослевшего, битого жизнью, расчетливого и целеустремленного человека, завершающего свой пятый десяток. Так что же им двигало: память юности или банальное честолюбие? И то, и другое, конечно, но было, несомненно, еще одно очень сильное чувство – эгоизм, себялюбие. Важно понимать, что Ярослав Всеволодович таким образом мстил, сводил счеты с враждебным родом, отбирал заветный плод победы, символ высшего успеха у личного врага, снова доказывая Михаилу Всеволодовичу Черниговскому свое превосходство, теперь уже и на его родном юге. В Киеве Ярослав Всеволодович оставался до конца 1237 г. Наведывался ли он за это время в «свою отчину» - близлежащий Переяславль, повидал ли этот не чужой ему город, фактически накануне его гибели и исчезновения – Бог весть.
Из-за своего внезапного ухода в Киев получилось, что в момент наибольшего ослабления немецкой власти в Эстонии и Ливонии, Ярослав, погруженный в новые планы, ничего не предпринял для ее ликвидации. Может быть, от таких панов князь уже отказался и, под влиянием своих прагматичных подданных, воспринимал сложившееся там положение как данность? Может быть не крестоносцы, а Литва воспринималась теперь как главная опасность? Существовал ли в это время союз с Орденом, в котором злые языки на Западе укоряли меченосцев? Тогда, уйдя с Ярославом на Киев, новгородцы не оказались рядом с псковичами в битве на Сауле, которая в этом случае могла оказаться не разгромом, а победой.
Одно можно сказать определенно. В результате ухода Ярослава Всеволодовича в Киев, случилось так, что лучший полководец Владимиро-Суздальской Руси, в условиях нарастающей угрозы монгольского нашествия оказался увлечен привычной борьбой за удовлетворение личных амбиций и интересов, в которой оказался задействован и его двор, составлявший значительную и отборную (самую опытную) часть военных ресурсов Северо-востока. В момент вражеского вторжения их не оказалось на своём месте в рядах владимирских войск ни под Коломной, ни на Сити.
VI На пепелище
Княжить в Новгороде остался Александр Ярославич, не имевший полномочий для самостоятельных действий, а ситуация на северо-востоке снова начала накаляться. Из папской буллы от 9 декабря 1237 г. известно, что крещеные шведами тавасты «стараниями врагов креста, своих близких соседей, снова обращены к заблуждению прежней веры и вместе с некоторыми варварами, и с помощью дьявола с корнем уничтожают молодое насаждение Церкви Божией». Можно предположить, что более близкое знакомство со шведами и добровольное крещение русскими соседей-карел вызвало у «еми» негативную реакцию и желание стать, как минимум, снова язычниками. Стремление «святого престола» изолировать население Центральной Финляндии от православного влияния путем обращения в католицизм жителей Водской пятины и ижорцев скоро выльется в очередное появление шведов на Неве.
На вопросы: где был Ярослав Всеволодович во время монгольского вторжения и почему не помог своим родственникам, собравшимся на р. Сить - нет ясных ответов в не раз отредактированных под игом источниках, но, с большой долей уверенности, можем предположить, что не позднее начала февраля рокового 1238 г., как только в Киеве стало известно об эффективности ведения монголами зимней войны и выяснилась степень угрозы Владимиру и Переяславлю Залесскому, Ярослав обязан был покинуть Юг и к концу месяца должен был уже оказаться в Новгороде. Быстрота действий противника не оставила ему времени для оказания помощи Юрию Всеволодовичу, уже 4 марта разгромленному на Сити.
Возможно, до падения Рязани и поражения под Коломной Юрий рассчитывал на собственные силы и не обращался к Ярославу, а тот не решался оставлять Киев, пока время не оказалось упущено. Была, однако, и еще одна, более веская «причина» для промедления новгородской помощи. Как известно, новгородцы не оказали ее даже собственному пригороду – Торжку, взятому 5 марта. Здесь погибли верные сподвижники Ярослава Всеволодовича - посадник Иванко и Яким Влункович, недавно сопровождавший его в Киев. Разгром «низовской земли» ужаснул новгородцев. Как объясняет летописец: «а из Нова Города имъ не бысть помощи, нь уже бо в то время нужьное (тяжкое Ю.С.) кто же бо о собе сталъ в недоумении и во страсе».
Нерешительность и растерянность («недоумение») овладели устрашенной правящей верхушкой города, оказавшейся не способной к активным действиям. Возможно новгородские «двадцать тысяч», а, главное, сам Ярослав Всеволодович со своим блестящим двором, окажись они под Торжком или на Сити, могли бы отчасти изменить ход нашествия на его завершающей фазе. Можно себе представить, как рвались защищать свои семьи переяславцы из двора великого князя. Добавим, что в феврале, при взятии Твери, погиб и сын (не названный по имени) самого Ярослава Всеволодовича, но без санкции веча, даже если бы вовремя оказался в городе, он не смог бы вывести из него силы, достаточные для оказания эффективной помощи Великому князю на Сити или жителям Торжка.
Относительно варианта оказания помощи Юрию Всеволодовичу можно предположить следующее. Представляется, что такое решение еще можно было вырвать у веча в январе, когда сохранялась надежда на крепости «низовской земли», но тогда Ярослав Всеволодович еще не появился в Новгороде. Зато трудно себе представить, с учетом настроений, царивших в городе, ситуацию, когда в феврале монголы уже у Торжка, а новгородское войско князь уводит совсем в другую сторону, куда-то на восток, за Бежецк, оставляя свою столицу беззащитной. В конце концов, существовали статьи договора с городом и поклявшийся ему служить Ярослав обязан был их выполнять. Он не мог просто ускакать на Сить.
В действительности монголы не прошли далее Игнача креста скорее всего потому, что далее дороги на Новгород были непроходимы не по погодным условиям, а по причине традиционно устроенных засек, которых, в случае занятия их одними легкими силами, уже было достаточно, чтобы остановить выдохшееся войско кочевников.
Весной 1238 г. Ярослав Всеволодович окончательно покинул Новгород. Он проезжал безлюдные пепелища русских городов, усеянные трупами десятков тысяч людей, которых они с братом не сумели защитить. Теперь тела оттаяли и уже разлагались на апрельском солнце. Первой горестной заботой князя во Владимире стала организация их спешного захоронения. Что из себя представляла упомянутая в летописи санитарная уборка русских городов после монгольского погрома, наглядно показывают недавние раскопки в Ярославле.
Прятавшиеся по лесам жители потянулись к вернувшемуся государю, дававшему средства к существованию хотя бы и уборкой трупов. Затем, нарушив пугливую тишину, застучали топоры на новостройках. Немного приведя в порядок столицу, Великий князь посылает в Ростов за останками Юрия Всеволодовича и торжественно, при собравшихся князьях и стечении рыдающего народа, хоронит его в Успенском соборе возле гроба отца.
После поминок Ярослав Всеволодович уряжает землю, закрепляет уделы за уцелевшими родственниками, добавив Суздаль брату Святославу, как преемнику и оставив Ивану Стародуб. Очевидно Ярослав понимает, что Святослава с единственным сыном на великом княжении скоро сменит его собственное потомство и первым должен стать правящий в Новгороде Александр. Со смертью Василька потомки Константина Всеволодовича окончательно становились боковой ветвью и Ростов теперь можно было без опасения оставить его детям. Своим многочисленным подросшим сыновьям Великий князь дает самостоятельные княжения: выделяет Тверской край для Ярослава, приволжский восток с Нижним Новгородом – Андрею, Москву, по-видимому, Михаилу «Хоробриту», об уделах других сыновей неизвестно ничего.
Летописец, перечисляя имена сыновей Всеволодовича и рядом - прочих переживших нашествие князей, добавляет, что «татары» искали их убить и не нашли. Относится ли это к детям Великого князя? Где находилась его семья той зимой, и где, в конце концов, он был сам, ведь его (и их?) пребывание в Новгороде гипотетично и основывается лишь на том, что Юрий Всеволодович ждал подхода войска брата из Новгорода. Источники, после фиксации его в Киеве, ничего не сообщают о местопребывании Ярослава до приезда во Владимир. Н.М. Карамзин, не имея сведений о пребывании его в Новгороде, так и считал, что во Владимир Ярослав прибыл из Киева. (Карамзин Н.М. История государства Российского. М. «Наука», 1991. Т. II – III. С. 513.).
Всем хотелось верить, «татары», как ночной кошмар, более не вернутся. Главной задачей виделось остановить литовскую экспансию в ослабевшие русские земли. Уже в начале 1239 г. Ярославу Всеволодовичу пришлось спешно совершить поход на захваченный литовцами Смоленск. Освободив его и захватив там литовского князя и других пленников Ярослав «урядил» смолян, посадив там княжить Всеволода Мстиславича из местной династии.
Оказать такую же помощь Полоцку Ярослав не успел, истратив короткую передышку на другое, хотя планы такие должны были обсуждаться при подготовке к свадьбе Александра на полоцкой княжне. Столица этой земли находилась тогда уже в Витебске, откуда и вывезли невесту, свадьба же состоялась в более безопасном Торопце, на территории, подконтрольной Великому князю. Радуясь счастью удалого красавца сына Всеволодович не мог не вздохнуть о судьбе своего первенца Федора, умершего, можно сказать, на пороге брачного чертога. Сам же молодой новгородский князь в тот период занимался созданием оборонительного рубежа из новых городков по Шелони, укрепляя свои юго-западные границы от нападений литвы.
Поражает, что в это время Ярослав Всеволодович по-прежнему в мыслях все еще продолжал оставаться в Киеве, снова захваченном соперником. Новой местью Ярослава Михаилу стал внезапный бросок владимирской конницы на Каменец (на севере Волыни (!) с одной целью – захватить жену своего врага. Убив в Киеве монгольских послов и отправляясь в бега, Михаил Всеволодович отправил её в надёжное, как ему казалось, место, но разведка Ярослава не дремала.
В такое верится с трудом, особенно тому, кто не видел текста источника, но вот он: (под 1239 г.) «Ярославъ же иде к Каменьцю, градъ взя Каменець, а княгыню Михаилову со множеством полона приведе в своя си» (ПСРЛ. Т.1 стб.469). Логично было бы предположить, что в каменецкий поход он отправился не из Владимира, куда, судя по тексту источника, пригнал пленных литовцев, а находясь еще в Смоленске, где и мог получить информацию о местопребывании жены своего соперника. Пройдя торной дорогой севернее Припятских болот, через Минск на Берестье, его войско свернуло в верховьях Припяти, форсировало ее и лесными тропами вышло к убежищу семьи Михаила Всеволодовича. Энергии сорокасемилетнему князю было не занимать!
То, что сам Великий князь лично возглавил этот стремительный рейд с последующим захватом замка, расположенного среди дремучих лесов Волынского полесья (ныне – пгт Камень Каширский Ю.С.), свидетельствует скорее не об авантюризме, а о неправильной оценке обстановки, даже об определенном «конфликте с реальностью». Русь находится на грани гибели, она оказалась зажата между двумя смертельными врагами, на западе прибирающими к рукам область за областью, на юго-востоке жгущими не просто пограничные крепости, а веками непреступные для степняков столицы земель, но ее правитель в это самое время стремится собственными руками свести счеты с личным врагом, для чего покрывает огромные расстояния. Снова, как в молодости, проявились ожесточенность и мстительность: «Если хочешь узнать человека, сделай его начальником», а уж если большим…
В те несколько теплых месяцев 1239 года начинающему Великому князю полусожженной Руси после освобождения Смоленска и свадьбы сына все казалось возможным. На Северо-Востоке стояла тишина, даже «татары», казалось, играли ему на руку, изгнав наделавшего ошибок Михаила, и еще раз освободив Киев для него… Он, возможно, еще не знал о трагической судьбе «своего» Переяславля (Южного), еще не был разорен Чернигов. Но самый болезненный удар вскоре ожидал Ярослава дома, на востоке.
В этой связи возникает вопрос, где же на этот раз находился Ярослав Всеволодович, когда в ноябре татары разоряли Муром, Нижний Новгород, Гороховец, ведь он не помог своим городам? «Тогды же бе пополохъ золъ по всеи земли и сами не ведяху и где хто бежить».
Терроризированное недавно пережитым ужасом, психологически сломленное население бросало лишённые укреплений обугленные города и разбегалось в леса, за Волгу, в Литву, куда глаза глядят. Оказалось, что монголы - не мимолётный страшный сон, а непоправимая реальность, что началась новая, совершенно другая жизнь, в которой больше не должно быть места играм честолюбий. Похоже, что только разорение восточной части Суздальщины, уцелевшей при Батыевом погроме, и реакция на него подданных, начавших массово покидать междуречье Оки и Волги, заставили Великого князя отныне заниматься более насущными делами.
Желающих отрывать куски от ослабевшей Руси появилось много, в том же году литовцы, как всегда напавшие внезапно, разбили псковичей, а в июле 1240 г. в Неву вошел отряд шведских кораблей с войском, сопровождающим духовную миссию, прибывшую для крещения местного населения.
На общем хронологическом фоне христианизации Прибалтики это выглядит как еще один факт из ряда подобных. Необычность ему придавала его особая наглость. До сих пор «католические десанты» высаживались на языческие побережья, этот же – прибыл в христианскую страну, крестить подданных православного государя по имени Александр. Запад, с начала века начав демонстративно отворачиваться, теперь откровенно занесся, посчитав Залесскую Русь уже конченной, не способной помочь Новгороду.
Расчетливых пришельцев, хоть и напавших врасплох, во время сенокоса, оказалось не очень много, и сын отлично справился сам, проявив настоящий полководческий талант, ответив внезапностью на внезапность. Понеся неприемлемые потери от небольшого отряда, свалившегося как снег на голову, шведы, и на этот раз не смогли закрепиться на берегах Невы. Воистину: «Бог гордым противится, а смиренным дает благодать» …и победу, как ее зримый знак!
Эта вылазка напомнила Ярославу, что с крещением жителей Водской пятины следует поторопиться.
Впрочем, радость уступила место новой тревоге очень скоро, уже в начале сентября немцы с Ярославом Владимировичем захватили Изборск. Пришедшие выручать свой пригород псковичи 16 сентября были разгромлены, потеряв только убитыми 600 человек (по ливонским данным - 800). Ливонцы, преследуя псковичей подступили к городу и после недельной осады овладели им. Орденская власть продлится здесь два года. Спустя полгода, в конце зимы датчане и крестоносцы перешли Нарову и захватили Водскую пятину, начав строительство крепости в Копорье.
В 1242 г. Ярослав Всеволодович посылал Андрея с полками в Новгород, на подмогу Александру против немцев. Какую красивую победу, какую радость для всей истерзанной родины добыли тогда его сыновья! Можно себе представить, как сияющий от гордости отец с шутливым самодовольством напоминал окружающим, кто их учил молодых победителей полководческому ремеслу.
В 1243 г. Батый, первым среди русских князей потребовал Ярослава Всеволодовича к себе в новую столицу на Волге. Владимирский князь прибыл в Сарай, а сына Константина пришлось послать в Каракорум. Новый владыка Русской земли встретил своего владимирского вассала с честью и отпустил, выдав ярлык на владимирское княжение, оставив старшим в Русской земле.
В 1245 г. Ярослав Всеволодович вынужден был вторично отправиться в Орду. Теперь ему самому пришлось из Сарая выехать на далекий восток – в Монголию, к великому хану. «Много томления» довелось ему там пережить. Против стареющего князя велась какая-то интрига, в которой был замешан его ближний боярин Федор Ярунович. На пиру перед отъездом князь принял из рук великой ханши чашу и пустился в путь уже больным. Через неделю, 30 сентября 1246 г., Ярослав Всеволодович скончался в дороге, став жертвой внутриордынских интриг и «положи душу за други своя и за Русскую землю». Это единственное, чем суздальские летописцы сочли возможным помянуть усопшего великого князя. Может быть, суровое время не располагало к длинным излияниям? В новгородских летописях о многолетнем защитнике Северо-Запада вообще не сказано ни единого доброго слова. Карамзин отметил это необычное молчание, объяснив тем, что покойный князь не склонен был к пожертвованиям на храмы и монастыри. В самом деле, он более известен иными поступками. Добавим, что он много добился в жизни, особенно в её конце, посидев на киевском престоле, а затем стал «великим» князем Владимирским …батыевой милостью.
Следуя своему правилу, «последний летописец» наш поспешил заполнить эту лакуну: «Ярослав, в юности жестокий и непримиримый от честолюбия, украшался и важными достоинствами, как мы видели: благоразумием деятельным и бодростью в государственных несчастиях, быв возобновителем разрушенного великого княжения; гибкостью и превосходством ума своего снискал почтение варваров…». Тело его было привезено во Владимир и погребено в Успенском соборе.