«Для экономии времени доклады надлежало изучить заранее, а оратор лишь называл цифры — номера ключевых абзацев своего реферата. …Стенли Хейзлтон из США сразу ошеломил зал, отчеканив: 4,6, II, откуда следует 22; 5, 9, ergo 22; 3, 7, 2, 11, из чего опять же получается 22!! Кто-то, привстав, выкрикнул, что все-таки 5 и, может быть, 6, 18, 4. Хейзлтон с лету опроверг возражение, разъяснив, что так или этак — кругом 22. Заглянув в номерной указатель, я обнаружил, что 22 означает окончательную катастрофу».
(с) Станислав Лем, «Футурологический конгресс»
Эта книга Лема появилась в 1970 году. Причём данный конкретный эпизод на тот момент фантастикой по сути и не был, практически все западные футурологи тех лет уверенно предсказывали скорый и окончательный крах всей человеческой цивилизации. Если не от ядерной войны, то от глобального экологического кризиса. Ещё в 1962 году вышла книга американского биолога Рейчел Карсон о последствиях загрязнения окружающей среды пестицидами под названием «Безмолвная весна». В ней описывался мир без птиц и насекомых, соответственно в природе вскоре не стало бы ни жужжания пчёл, ни пения соловьёв, ни даже вороньего карканья, одна лишь зловещая тишина.
Помимо экологической, предсказывалось множество иных катастроф — демографическая (огромный избыток населения и вызванный им чудовищный голод), климатическая (в то время всех пугали глобальным похолоданием, переходящим в новый ледниковый период) и т.д. В общем, будущее, в глазах западного читателя выглядело совсем безрадостным. Жанр так называемой постапокалиптики, описывающий с трудом цепляющиеся за жизнь остатки человечества на мёртвой планете, расцвёл именно тогда. Зато по другую сторону Железного занавеса всё было совсем иначе. Граждане социалистических стран читали в журналах исключительно оптимистические прогнозы, а художники рисовали им невиданный расцвет, ждущий мир социализма в ближайшем будущем.
В 1980-х мрак в будущем капиталистических стран сгустился ещё больше. На экраны выходили такие фильмы как «Терминатор», «Побег из Нью-Йорка», «Безумный Макс»… В фантастике, помимо постапокалипсиса, бурно расцвёл жанр киберпанка, с его лозунгом «Высокие технологии, убогая жизнь». Какую-то отдушину можно было найти только в фэнтези, да и то лишь потому, что там показывались иные миры, не имеющие к нашей реальности никакого отношения. А в советских научно-популярных журналах всё так же сохранялся оптимизм, угасший только с Перестройкой.
Что было дальше — все мы отлично помним. Оптимистичный соцлагерь рухнул, пессимистичные 1980-е в США и других западных странах сменились расцветом 1990-х. История, причём совсем недавняя, наглядно доказала, что так называемый «Позитивный образ будущего» к будущему реальному отношения не имеет. А если и имеет, то скорее отрицательное — чем светлее будущее в популярной культуре некоего государства, тем мрачнее оно будет в реальности. Помимо глобальной картины, то же самое можно было пронаблюдать в некоторых локальных культурах. Два характернейших примера середины XX века — Япония и Британия.
С 1950-х годов в этих странах огромной популярностью пользовался жанр книг и фильмов, живописующих катастрофы. Можно сходу вспомнить множество шедевров английской фантастики послевоенного периода, в которых случался некий глобальный катаклизм. Оптимистичных книг о будущем в Англии тех лет, похоже, вообще не писали. Причём помимо фантастики глобальной, столь же пессимистичной была и английская фантастика «ближнего прицела» — например, «Заводной апельсин» Энтони Бёрджеса, изданный в 1962 году.
В Японии популярный (и хорошо знакомый советским любителям фантастики) писатель Сакё Комацу закончил свой роман «Гибель дракона» в 1973-м. Под драконом в этой книге подразумевается Япония, после череды землетрясений целиком погрузившаяся на морское дно. В японском кинематографе той поры безраздельно господствовали разнообразные монстры (самым известным из них впоследствии стала Годзилла), разрушающие японские города. И в книгах, и в кинематографе демонстрировалась полная неспособность людей справиться с катаклизмами. Позитивных картин будущего в японской культуре тех лет как-то не особо наблюдалось. Что ничуть не помешало стремительному взлёту японской экономики и культуры.
Несмотря на эти более чем наглядные исторические уроки, в современной России некоторые публицисты плачутся об отсутствии у нас того самого «Позитивного образа будущего». И даже утверждают, что без этого образа ничего достичь невозможно. Понятно, что ими движет во многом личный интерес — ведь кто-то этот самый светлый образ должен создавать и продвигать, и за подобную пропаганду государство им должно платить. Должно быть, свою роль в подобных плачах играет и ностальгия по советским временам, а также примитивное магическое мышление. Первобытный охотник тоже считал, что если он не проведёт ритуал перед охотой и не поразит символически изображение оленя, то и настоящего оленя ему не добыть. Жаль, что некоторые до сих пор верят в подобные иллюзии.