Вступление
Славьте меня! Я великим не чета! Опять продолжаю эту поэму читать! Ещё и разбираю! Ещё и вставляю нейроарт! Короче, вообще молодец!
P.s. Моя трактовка, как и любая, не претендует на объективность
Ссылка на всю подборку с разборами:
Разбор сам
Славьте меня!
Я великим не чета.
Я над всем, что сделано,
ставлю "nihil"
Никогда
ничего не хочу читать.
Книги?
Что книги!
С первых же строк Маяковский заявляет, что он велик и "всё" для него "ничто"(nihil). Даже книги!
Я раньше думал —
книги делаются так:
пришел поэт,
легко разжал уста,
и сразу запел вдохновенный простак —
пожалуйста!
Ну тут объяснять нечего особо. Просто раньше думал, что творить - это лёгкое дело.
А оказывается —
прежде чем начнет петься,
долго ходят, размозолев от брожения,
и тихо барахтается в тине сердца
глупая вобла воображения.
Но оказалось творить тяжело. И прежде чем что-то начнёт получаться в уставшей от размышлений душе кругами ходит вооброжение. Здесь он душу сравнил с болотной тиной, а вооброжение с рыбой "вобла".
Пока выкипячивают, рифмами пиликая,
из любвей и соловьев какое-то варево,
улица корчится безъязыкая —
ей нечем кричать и разговаривать.
И пока поэт старается и думает над рифмой, ритмом и т.д. его окружает немая улица. Этакое противопоставление творца и поэта. Тут он сравнил то, что получится в итоге у поэта с каким-то варевом из любвей и соловьев(типичный набор слов для типичного стихотворения).
Городов вавилонские башни,
возгордясь, возносим снова,
а бог
города на пашни
рушит,
мешая слово.
Поэты строят города, а бог их разрушает. Как это понимать? Ну по моему мнению это интерпретируется примерно так: Творцы что-то творят, что-то великое, как вавилонские башни, но что-то всевышнее, неподконтрольное человеку, это ломает, тем самым "мешая слово". Возможно, тут идёт речь о трёх сторонах: творцы, бог и улица. Творцы, в данном случае поэты, даруют свой голос улице, а бог, как что-то неподконтрольное человечешке, этому мешает. А улица жертва получается безъязыкая.
Улица муку молча пёрла.
Крик торчком стоял из глотки.
Топорщились, застрявшие поперек горла,
пухлые taxi и костлявые пролетки
грудь испешеходили.
Чахотки площе.
Город дорогу мраком запер.
И когда —
все-таки! —
выхаркнула давку на площадь,
спихнув наступившую на горло паперть,
Итак, перед нами образ улицы, которая как будтт хочет что-то сказать, но не может. У неё как будто что-то застряло в горле, такси там всякие и прочие прелести города. И когда всё-таки всё это спихнуть и выхаркнуть у улицы получилось, лирическому герою казалось:
думалось:
в хорах архангелова хорала
бог, ограбленный, идет карать!
А улица присела и заорала:
"Идемте жрать!"
Казалось, что щас бог, тоесть что-то всевышнее, испортит дарованный поэтами голос улицы. Но улица сама всё портит и не принимает голос творцов. Вместо этого кричит бытовое "идёмте жрать!".
Гримируют городу Круппы и Круппики
грозящих бровей морщь,
а во рту
умерших слов разлагаются трупики,
только два живут, жирея —"сволочь"
и еще какое-то,
кажется, «борщ».
Круппы - это такие крупные германские бизнесмены. "Гримируют город" можно расматривать, как построение всякими деловитыми людьми всяких заведений в городе. Тут улица предастаёт перед читателем неким лицом, которое "гримируют... Круппы и Круппики", тоесть строят всякие заведения в городе, а во рту улицы умирают все вложенные поэтами слова и остаются только два: "сволочь" и "борщ". Грубо говоря, улице отреклась от поэтов и продолжает жить своей сволочной и борщевой жизнью.
Поэты,
размокшие в плаче и всхлипе,
бросились от улицы, ероша космы:
"Как двумя такими выпеть
и барышню,
и любовь,
и цветочек под росами?"
Тут уже Маяковский иронизирует над поэтами, разочаровавшихся в голосе улице и не понимают, как из этого сочинить хоть что-нибудь.
А за поэтами —
уличные тыщи:
студенты,
проститутки,
подрядчики.
Господа!
Остановитесь!
Вы не нищие,
вы не смеете просить подачки!
За поэтами идут улицы, в том числе представители беднейших слоёв: студенты, проститутки и подрядчики. Так что, господа-поэты, по просьбе нашего Вовочки остановитесь! Вы не нищие!
Нам, здоровенным,
с шаго саженьим,
надо не слушать, а рвать их —
их,
присосавшихся бесплатным приложением
к каждой двуспальной кровати!
Нам, поэтам - говорит Маяковский - надо не слушать эту улицу, не пытаться дать ей свой голос. Нам, поэтам, надо рвать их, в метафоричном, конечно, смысле.
Их ли смиренно просить:
"Помоги мне!"
Молить о гимне,
об оратории!
Мы сами творцы в горящем гимне —
шуме фабрики и лаборатории.
Разве улицу нужно просить придумать нам новое слово. Мы, как поэты - говорит лирический герой - сами должны с этим справится.
Что мне до Фауста,
феерией ракет
скользящего с Мефистофелем в небесном паркете!
Я знаю —
гвоздь у меня в сапоге
кошмарней, чем фантазия у Гете!
Фауст и Мефистофель - это такие персонажи из драмы Гете. Возможно, тут есть какая-то отсылка на сюжет произведения, если честно, не читал, но если отречься от этого предположения, то смысл всё равно не теряется. Грубо говоря, Маяковскому нет дело до великих произведений, ведь гвоздь в его сапоге - представитель живого - гораздо настояще и кошмарней(в самом положительном смысле).
Я,
златоустейший,
чье каждое слово
душу новородит,
именинит тело,
говорю вам:
мельчайшая пылинка живого
ценнее всего, что я сделаю и сделал!
Тут наш Вовочка продолжает свою мыслю. Даже он великий, метафорично говорящий золотом(златоустейший), признаёт, что ничто им сделанное не сравнится с чем-то живым и настоящим, например, гвоздём из предыдущей строфы.
Слушайте!
Проповедует,
мечась и стеня,
сегодняшнего дня крикогубый Заратустра!
Мы
с лицом, как заспанная простыня,
с губами, обвисшими, как люстра,
мы,
каторжане города-лепрозория,
где золото и грязь изъязвили проказу, —
мы чище венецианского лазорья,
морями и солнцами омытого сразу!
"Так говорил Заратустра" - философский роман Фридриха Ницше, где одной из главных идей является сверхчеловек. Лепрозорий - место, где лечат от лепры(по-другому проказа). Мне кажется, здесь лирический герой говорит: "Плевать, что мы не сверхлюди, что мы все вялые и больные, зато мы чище(в духовном или душевном плане) самого чистого". В данном случае самым чистым является венецианское лазорье. Лазорье - это что-то цвета лазури и чистого неба. Интересно, что это слово когда-то использовал Северянин - поэтический антагонист Маяковского(у них даже что-то типо рэп-баттла было) - и использовал его в самом поэтическом смысле, а наш Вовочка использует в качестве сравнения, в котором заключает, что "мы чище...".
Плевать, что нет
у Гомеров и Овидиев
людей, как мы,
от копоти в оспе.
Я знаю —
солнце померкло б, увидев
наших душ золотые россыпи!
Гомер и Овидий - два величайших древнейших поэтов, оказавших невероятное влияние на всех последущих за ними. Тут впринципе Маяковский повторяет мысли из предыдущих строф. Плевать, что великие герои великих поэм - не мы, Маяковский знает, что душ наших яркость ярче яркого солнца.
Жилы и мускулы — молитв верней.
Нам ли вымаливать милостей времени!
Мы —
каждый —
держим в своей пятерне
миров приводные ремни!
Наша плоть настоящая, в отличии всяких молитв(по мнению Маяковского). Нам ли просить у мира милости, мы сами управляем этим миром.
Это взвело на Голгофы аудиторий
Петрограда, Москвы, Одессы, Киева,
и не было ни одного,
который
не кричал бы:
"Распни,
распни его!"
Голгофа - гора, где распяли Христа. И наш Вовочка рисует такую картину: недовольная высоким положением поэтов в обществе толпа и начала распятие Маяковского, на которое пришли и из крупных городов тогдашней России. Очень интересно, что Маяковский сравнивает себя здесь с богом, что лучше будет раскрыто в другой главе.
Но мне —
люди,
и те, что обидели —
вы мне всего дороже и ближе.
Видели,
как собака бьющую руку лижет?!
Тут Маяковский продолжает сравнивать себя с Христом и уже проповедуют христианскую любовь. Забавно и интересно, что он сравнивает себя с любящим Всемогущим и с такой же любящей собакой.
Я,
обсмеянный у сегодняшнего племени,
как длинный
скабрезный анекдот,
вижу идущего через горы времени,
которого не видит никто.
Где глаз людей обрывается куцый,
главой голодных орд,
в терновом венце революций
грядет шестнадцатый год.
Тут наш Вовочка предстаёт перед толпой зрячим, и видит он революционный шестнадцатый год. Очень интересное предсказание, на два месяца ошибся(первая революция произошла в феврале 1917 г.). Тут опять же интересно использование святых образов. Терновый венец - венец, надетый на голову Иисуса Христа.
А я у вас — его предтеча;
я — где боль, везде;
на каждой капле слёзовой течи
распял себя на кресте.
А Маяковский является предвестником революции. И он везде, где боль, он на каждой слезе метафорично распял себя на кресте, тоесть прочувствовал боль и печаль каждого. Опять же, использование святых образов и изречений.
Уже ничего простить нельзя.
Я выжег души, где нежность растили.
Это труднее, чем взять
тысячу тысяч Бастилий!
Но больше Маяковский никого простить не может, так как он "выжег душу". Можно интерпретировать, как мысль о том, что сейчас прощать никого уже нельзя(революция всё таки скоро), или как отказ от святых заветов из-за жестокости прощённой толпы.
И когда,
приход его
мятежом оглашая,
выйдете к спасителю —
вам я
душу вытащу,
растопчу,
чтоб большая! —
и окровавленную дам, как знамя.
И когда во время вашего мятежа произойдёт второй приход Христа(это такое событие, которое предсказано библией, но ещё не произошло), Маяковский отдаст мятеженикам-революционерам свою душу в виде знамени, чтобы они шли к Иисусу с ней. И тут я подумал, что всё это время он сравнивал себя не с Христом, а с антихристом. Тут можно ковать много смыслов. Попытаюсь разобраться с этим в выводе
Вывод
Ну так вот, часть "Долой ваше искусство" связана не только с искусством. Но если концентрироваться на этой теме, то тут Маяковский говорит о величии душ отвергнутых толпой творцов. Гороздо интереснее для меня часть с Христом и антихристом. Для справки: появление антихриста является предвестником для второго прихода Христа, после чего должно наступить царствие Бога. И здесь, как мне кажется, Маяковский сравнивает себя с антихристом, тоесть предвестником Христа, а революцию сравнивает с самим Христом или приходом Христа, после которого наступит царствие Бога. При этом, для того, чтобы в царствие Бога попасть, необходимо быть духовно наполненным по всем заветам Христа, и в качестве этой духовной наполненности наш антихрист Вовочка предлагает свою душу. Очень интересно. Это, кстати, отсылает нас к началу этой части, где "Маяковский говорит о величии душ отвергнутых толпой творцов"(цитирую сам себя). Можно интерпретировать и как иронию над Богом, и как вполне серьёзную метафору на реальные события, и как размышления о величии поэтов. Буду рад вашим замечаниям и размышлениям насчёт моей статьи. Спасибо за внимание!