Глава из романа.
В августе, они всей семьёй поехали в Киев, в пансионат на Днепре. Днепр был чуден. Ну правда, нет для него другого слова. Небо, опрокинутое в реку с сияющим и там и там солнцем - даже непонятно, почему это не море. С погодой им чрезвычайно повезло, но валяться на пляже было бы глупо и хотелось меньше всего.
Женя сразу и навсегда влюбилась в Киев.
Обнимающее и очаровывающее впечатление: много солнца, света, зелени, тепла, чисто, спокойно, уютно, приветливые лица и голоса － большой город с домашней обстановкой. Особенно восхищала чистота улиц и пышное обилие деревьев и цветов..
Женю волновало и умиляло родство языков и что люди, говоря один на русском, другой на украинском, вполне могут друг друга понять! Как-то они спросили приятную женщину интеллигентного вида дорогу куда-то. Она с улыбкой объяснила, стараясь говорить по-русски, а в конце сказала:
«Только там могут скоро закрыть, вы прискорьте».
Это «прискорьте» вызвало у Жени тихий восторг. Она догадалась: женщина не заметила, не поняла, что в русском языке нет этого слова – ведь есть, например, «ускорить». Но они, ведь, поняли. И поспешили. Вот эта путаница родных, но разных слов-языков Женю умиляла все время пребывания там. Хотя тогда ею уже так не владело славянофильство, в которое она была погружена с головой в 13-14 лет, и была настроена вполне интернационально-космополитично. А может именно потому ей доставляло это такое удовольствие.
Ещё выясняя дорогу в пансионат, они познакомились и подружились с украинской семьёй, – и каждый день то и дело Женя радовалась этому обстоятельству: было забавно увидеть и разглядеть в словах общие корни и их превращения в двух языках, как цветы на кусте – похожие, но разные. Женя вообще любила слова, словари и игры слов в самых разнообразных вариантах.
Та семья тоже состояла из 4х человек, только там были «мальчик и тоже мальчик». А у них － девочка и ещё девочка...
Старший был Женин ровесник. Женя великолепно, запросто и весело общалась с младшим, года на четыре, мальчишкой и кость в горле вставала у неё при виде старшего. Она чувствовала себя идиоткой, понимала, что это комплексы, неуверенность и прочее, и ещё больше напускала на себя, конечно, как многие в подобных случаях, невозмутимо-неприступный вид, понимая, что все шито белыми нитками, и все видят за этой крепостью её слабость. Но… вот в этом-то Женя и ошибалась: таких начитавшихся, как она, всяких умностей в «Семье и Школе» и других журналах и романах – таких молодых людей совсем-совсем мало – собственно она не встретила ни одного ни тогда, ни позже. И все так и принимали за чистую монету: вроде она не хочет. А я… не могу, помогите мне! Но тогда не хватило ни ума – ни той же уверенности – что бы это взять и озвучить. У бессилия один способ: не делать того, чего не можешь. Женя страдала, но тему закрывала. Благо тогда это было ещё просто. Почти просто.
Кроме слова «прискорьте» и запаха уюта и тепла, Женя вынесла из киевской поездки плащ. Шикарный голубой плащ. Цвета весеннего неба.
Реально, такой цвет – чистый, глубокий, тёплый, насыщенный солнцем – у неба бывает осенью. Но настроение плащ дарил, бескомпромиссно-весеннее. Цвет тёплой надежды. Счастливой весны жизни.
Плащ был дорогой, для их семьи. Вообще не понятно, как она забрела в тот отдел ЦУМа и с чего, вдруг – так расслабилась и отогрелась киевским солнцем – решилась его «ну, хотя бы примерить»… Но когда Женя его надела, все остальные трое поняли, что будет совсем некрасиво и вовсе нечеловечно его ей не купить. Папа с сестрой поехали за деньгами. Приехали, устали, купили арбуз, и уехали с ним в пансионат. Женя с мамой и плащом пошли ещё гулять по тёплому городу.
...Ещё много лет плащ – покупка была оправдана с лихвой! – дарил Жене комплименты окружающих и просто счастливое настроение и хоть какую-то уверенность. Кто его не видел раньше, восклицали: «О, у тебя новый плащ! А где ты такой купила?!» - вроде, я туда же сейчас же побегу. А нету! Это было давно и далеко. Наверное, лет 7, то есть сезонов 14, не считая лета, Женя его проносила...
Зашли по пути в аптеку – о, чудо! – в их городе в те годы пустых полок оно выпадало едва чаще манны небесной: продаётся вата!
Они купили кг 3, она была непрессованная, в сеточках, которые надевают поверх бинта. Вспомнилась задачка: что тяжелее, 1 кг ваты или 1кг железа? Килограмм железа занимает меньше места. И тут они обе сошлись на мысли, что больше могут не попасть в эту часть города, и непременно сейчас нужно идти во Владимирский собор.
Они вошли в собор. Во время до службы можно ходить и глазеть － Женя заворожено, забыв пространство и время, стояла-ходила туда-сюда, вокруг и обратно, подумала, что на кого-то очень похоже.
И узналось и вспомнилось, что – Васнецов! Во времена своего русо-славянофильства Женя просто упивалась им – в репродукциях, конечно – его Русью – красивой, нарядной, светлой, Русью-мечтой. А тут – живой! В натуральную величину! И живую трепещущую глубину глаз!
Подошла мама, сказала, нужно выйти, будут готовить храм к службе. Потом можно войти. Женя пошла гулять по парку вокруг, мама побежала искать туалет. Туристы в основном уже ушли, некоторые тоже остались, но мало. Собирались верующие. Женя отметила, что если у них, в основном, это были бабушки, то здесь женщины маминого возраста. Мужчин и здесь мало, то есть, вообще не было. Был один юноша, Женя его обозвала «Ис...сик», у него были длинные волосы, усики, но, главное – немужское такое, бесполое иконоподобное лицо. И глаза такие… в общем, Женю передёрнуло, она усмехнулась этому «благообразию». Ещё один мужчина прошёл вместе с каким-то церковником, кто он по званию она понятия не имела, – у него из-под рясы виднелись обычные брюки, Женю как-то удивило, но, правда, она подумала, а в чем, собственно, он должен ходить, не в колготках же?
Погода была её любимая: облачно, но светло. Мягкий свет и мягкое тепло. И внутри было тихо, редкая тишина.
Служба началась, а мамы нет. Поиск туалета в те времена был весьма нелёгким делом, даже в Киеве. Женя подождала и зашла всё-таки в храм. Она встала сразу около притвора, на границе собственно храма, не решаясь с этими тремя пузатыми пакетами идти вовнутрь.
Она стояла, слушала, смотрела в купол. Пел хор. Ладан курился мягко, легко, без излишества. Просторно, светло, красиво. Хорошо поют. Васнецовские святые греют бездонностью глаз. И ей – хорошо. Ясно.
Она увидела – Свет. Свет лился и все заполнял и, вернее, во всем пребывал, и все – в нем. Женя замерла и внимала. Поток светло-золотисто-голубовато-белого света. Льётся и льётся...
Тут стало происходить нечто странное. Люди, единицы – так, чуть-чуть, стали уходить из храма и проходя мимо Жени, мимоходом взглядывая на неё, вдруг задерживались и словно удивлялись. Женя подумала, стою тут, вид смешной, в храме с пакетами. Она ещё на шаг назад и в сторону отступила. Но пакеты были внизу, висели в руках, а проходящие смотрели вверх, в её лицо, голова. Возле престольной ограды стояла семья: муж, жена, сын-подросток и дочь помладше. Первым обернулся мужчина, взглянув на Женю, тоже задержался взглядом, ещё обернулся, подольше посмотрел, потом остальным что-то шепнул и они все четверо обернулись в сторону Жени. Она оглянулась вокруг, может что-то происходит, а она на пути стоит – нет, ничего и никого, кроме неё. Женя не поняла, но мало ли что, опять отвлеклась от них. Она не входила во все это, видела и замечала как бы со стороны.
Потом ещё люди стали на неё оборачиваться. И тут подошла мама. Она тоже как-то странно на неё посмотрела – но понятно же, тихо стараясь в храме, взяла мешки эти, Женя шепнула, что ещё побудет. Некоторые уже пальцем на неё показывали. Ну, и ладно. Ещё так постояла, голову к куполу подняла. Солнца не было по прежнему, а Свет лился потоком, словно лучи сквозь кроны деревьев летом в лесу, если смотреть снизу вверх.
...Я стояла и чувствовала, что Бог есть. Это было первый раз. И мне так хорошо. Я вообще об этом никогда не думала и не собиралась, я вовсе ещё не ставила перед собой вопрос о Нем. Я просто зашла из любви к истории и искусству – и к Киеву, мне все там нравилось.
Весной того года Женя только определилась, что ей лично нравится материалистическое мировоззрение. Только зря они душу отрицают. Душа – это, скорее всего какой-то особый вид материи, гораздо более тонкий, чем другие, и, соответственно, со своими особенностями. И о Боге речи не шло.
И вдруг нежданно-негаданно она окунулась в Его Свет. И вне всяких сомнений. И это ощущение, при котором и не бывает сомнений, их не может возникнуть. Если погружаешься в воду, знаешь, что это – вода. И дело не в слове «вода», а в самой её сути.
...Я стояла и чувствовала всё – и такое счастье, радость, но не восторг, а полнота. Внутреннее пространство раздвигалось, и внешнее вливалось Светом внутрь.
Когда вышла, попросила маму не разговаривать. Они направились домой, в пансионат. Женя несла этот свет в себе, сама вся в нем. Но она шла в реальном мире. И Свет был реален. И нужно одну и другую реальность соединить в себе, и обозначить какой-то мыслеформой, чтобы с этим жить.
И на верхней ступени Киевского метрополитена, Женя сказала этому Свету, что
«Господи, я не хочу верить, потому что я хочу жить сама»…
Первое время она долго ещё помнила тот момент…
С мамой она не разговаривала об этом. Она вообще не очень-то хотела говорить с кем-то на эту тему.
Мама – продукт ещё более жёсткого атеистического времени, и тогда ощущала мир атеистически. И всякие потусторонние этой реальности явления её напрягали. Наряду с восторженным отношением к каким-нибудь способностям дочери и по мнению самой Жени преувеличением её замечательных особенностей, мама сама по себе имеет особенность панически бояться того, чего не ощущает. Мама жила только ощущениями, как видела Женя. Не мыслями, не чувствами, даже не желаниями, а именно ощущениями. Вот такая «очарованная душа», как называла про себя это явление Женя. И, соответственно, мама отвергала всё, что не ощущала. Причём логика её ощущений неизвестна никому, наверное, и ей самой.
Из-за этого, то мамино восхищенное восприятие и описание, когда она забирала у Жени пакеты:
«У тебя было такое лицо, ну, такое лицо просветлённое, возвышенное, ну просто лик…»,
- и ещё что-то в том же духе… – вызвало у Жени некое отторжение, и она больше об этом не разговаривала… Она ещё вообще не знала, верит или нет, и что это вообще для неё значит, а у мамы – чуть не святая уже. И это притом, что сама мама точно не верит.
Дорогие друзья, ваша подписка и лайк весьма помогут развитию канала. Благодарю вас.