В предисловии расскажу, что до 2020 года мы были уверены, что в нашей семье нет еврейских корней. Да, мама по внешности похожа, но к еврейской интеллигентности добавлялась еще и 100- процентная уверенность. В один из дней моего исследования я получила письмо от коллеги по генеалогии (в дальнейшем она станет моей четвероюродной сестрой) после выяснения общих точек прикосновения Фурман о наличии в семейном архиве Негероической биографии ее деда Захара Фурмана, которую оформлял ее дядя Вадим Фурман.
Я распечатала и стала черкать. Факты, гипотезы, мысли по строчкам.
Фурман З.Г. "Негероическая биография"
"Я РОДИЛСЯ В ВОСТОЧНОЙ СИБИРИ,
Близ Байкала, в селе Кимильтей.
Рос, как все ребятишки в мире,
Из нормальных, простых семей."
Фурман Захар Григорьевич родился в Кимильтее Иркутской области (Бабушка Галя тоже жила в Кимильтее).
"Жизнь моя начиналась трагично:
Мать погибла совсем молодой.
Я остался тогда трехгодичным
С старшим братом и малой сестрой.
Брату пять, а сестренке годик,
Мы теряли родное крыло,
То, которое в непогоду
Нас укрыть и сберечь могло. "
Фурман Александр (по анкете) родился в 1910 году. Если ему было пять лет, то Фурман Софья умерла в 1915 -1916 году. Фурман Серафима (сестра Захара и Александра) родилась тогда в 1915 году (первая несостыковка была с датой рождения на памятнике). Возраст Захара тоже известен, родился он в 1912 году.
"Мне запомнился день голубой,
Летний, солнечный, жаркий особо,
И плывущий над скорбной толпой
Силуэт непокрытого гроба.
Ничего я понять не мог.
Мне казалось всё это забавой,
Но щемить стала боль тревог,
Когда мать обернули в саван,
А потом опустили в провал
Кем-то свеже-отрытой могилы.
Я почувствовал, что терял
Навсегда её образ милый.
С этих пор беспокойный сон
Меня сделал совсем нездоровым
По ночам заводить патефон
Заставлял неуёмным рёвом.
Поднимался с постели отец,
Хоть спросонья его качало,
И нелепо "Ухарь купец"
Среди ночи задорно звучало."
В 1915 году отец Захара Фурмана (Григорий Фурман) жив.
"Нас теперь поручили бабусе,
Но мы не были мягки, как воск,
А в блажном её, барском вкусе
Было как-то придать нам лоск.
Одевала она нас в штанишки
До колен без привычных прорех,
Так, что все на деревне мальчишки
Нас везде поднимали на смех.
Не могли мы мириться с «позором».
Он давил нас, как тяжкий пресс.
Мы покончили с бабкиным вздором,
Отказавшись от шорт наотрез.
Иногда, а то было редко,
Собирала нас бабка в кружок.
Раздавала сухие конфетки,
Уж давно отлежавшие срок."
Бабушка Захара тоже была жива в 1915 году, взяла на себя воспитание трех внуков. Барские замашки и штанишки без прорех намекают нам на происхождение бабушки. Проверим.
"Бережлива была бабуля
И хранила конфетный запас
В недоступном для нас бауле,
Где-то спрятав подальше от глаз.
Ребятишки народец дошлый,
Любопытства не занимать,
Вот и мы попросили о прошлом
Нам подробнее рассказать.
И поведала с бабкой беседа
Вечерами при тусклых свечах,
Что несла она после деда
Семь детей на своих плечах:
Соня, Вера, Лёля, Анюта,
Валя, Ляда и наш отец".
Соня, Вера, Лёля, Анюта - Анна (Нюся), Валя, Ляда (Лида) и Григорий - дети бабушки Захара. Гутя- это, возможно, Леля. Или было 7 дочерей.
На одной из фотографий есть Вера (умерла в 1917).
Теперь предстоит узнать, кто есть Леля и Соня. У Сони должна быть дочь Рая (Раиса), внуки Иван (примерно 1948 г.) и Николай (1950 г.р.), жили в Иркутске. Раиса в 1970-х работала в одном из иркутских научно -исследовательских институтов (НИИ?).
"– Это были такие путы,
Что связали её вконец.
Все девицы не были робки,
В них бродил уже жизни сок,
И сошли бы легко на тропку,
Где их мог совратить порок.
О судьбе дочерей беспокоясь,
Понимая, что надо спешить,
Бабка вдруг совершила такое,
Что могло к ней презренье внушить.
Она знала: в сибирском еврействе
Женихов дочерям не найти,
И решается твёрдо семейство
Повести по иному пути.
Отказавшись от постоянства
Своей вере, и зла не боясь,
Она вскоре для христианства
Навсегда от неё отреклась.
Но пугал её гнев Иеговы,
И, чтоб страх перед ним залечить,
Бабка тайно от глаза дурного
Ему страстно молилась в ночи.
А отец оставался в еврействе,
Своей вере не изменил.
Враг был всякого фарисейства,
Им нигде, никогда не грешил,
Он в религии был нейтральным,
К любым верам разумно терпим
И таким поведеньем похвальным
Стал особенно нами любим.
Был отец в чём-то явно греховен,
Но богам не растил доход
И свой талес и могендовид
Положил без нужды в комод".
Так возникла гипотеза, что-все таки была смены веры и переход в православие. Когда она это совершила, деда (Исая - прим. автора) уже не было в живых. Предполагаем, что Исай умер в период с 1900 по 1909, вероятнее всего в 1905 (когда было восстание в Кимильтее). Иркутский архив не нашел смерти Исая псле 1905 года. И тогда Прасковья Фурман родилась примерно в 1865.
"Мы обряды блюли без разбора,
Не вникая в их существо,
– Проводили в согласии, без спора
Дважды пасху и рождество.
Чтоб не ссориться с прежним богом
И притом угодить отцу
Наша бабушка понемногу
Выпекала для всех мацу,
А затем, изменяя привычке,
По-еврейски молиться в ночи,
Принималась красить яички,
Стряпать пасху и куличи.
Для семьи это было типичным,
К вере я равнодушным рос.
Были мне до конца безразличны
Иегова, Будда и Христос.
В эти годы по всей Европе
Бушевала большая война,
Но отца из-за плоскостопья
Не коснулась её волна.
Помню, всё же, как гнали парней,
Слезы жён, матерей и дочек,
Песню тех суматошных дней
"Последний нонешний денёчек"
Ну, а в нашей большой семье
Было все по-привычному тихо,
Но порой становилось и мне
Почему-то тревожно и лихо.
Может быть, потому, что в разъезде
Постоянно был наш отец.
Он искал беспрестанно в уезде
То, в чём остро нуждался купец.
У него он работал агентом,
По наказам его разъезжал".
Семейной легендой было то, что прапрадед был приказчиком у купца. И Григорий Фурман также был приказчиком (полагаем, что после смерти Исая).
"Ну, а пользуясь этим моментом,
Кто-то нас из родни обижал.
Правда, мы досаждали немало,
Я повсюду, как муха, лез.
Называли меня: «колупала»,
«Обезьяна», «нахал» и «балбес».
Меня жёг огонёк неприязни,
Я пророчил им близкий конец.
Потому и встречал, как праздник
День, когда приезжал отец.
Помню встречу одну поныне,
Я о нем наскучался до слез.
Он приехал покрытый инеем
Зимним вечером, в лютый мороз.
На усах висели сосульки,
Был заснежен собачий тулуп.
Я от радости что-то булькал
И тянулся до мокрых губ.
Становилось при нём всё надежным,
Всё приветливым, тёплым вокруг,
И казалось мне невозможным
Жить без крепких отцовских рук.
Но глубокую травму души
Нам отец приготовил вскоре,–
Он связать себя браком решил,
Мы восприняли это, как горе.
А в мечтах его долго ждала
Очень милая Катя смуглянка,
Для него бы она могла
Сердце вывернуть наизнанку.
Трепетала она всей душой
И бежала в каком-то испуге,
Когда он, интересный, большой,
Обращался за малой услугой.
Побороть её обаянье
Вскоре стало отцу невмочь,
Он её пригласил на свиданье,
И она провела с ним ночь.
Их привязанность быстро крепла,
Чувство близости душ росло.
Но у бабушки глаз был цепким,
А коварство – её ремесло.
Стала к Кате она придираться
И предлог за предлогом искать
Чтоб от девки скорей отвязаться
И найти нам "серьёзную мать".
Стойко Катя сносила капризы
Наши, бабки, отцовских сестёр,
А её называли подлизой,
Это был дерзкий, ложный укор.
Чтобы не было связи греховной,
Бабка стала отца принуждать
Обвенчаться с Надеждой Петровной" (Настасьей Петровной Прокопьевой -прим. автора).
Из поисков Светланы Яковлевны Шурыгиной: "ФУРМАН (урождённая Прокопьева) Анастасия Петровна (1896, Кимильтей – 1.03.1970, Зима) родилась в с. Кимильтей в бедной крестьянской семье Прокопьевых. Окончила сельскую школу (в селе была 1-классная ЦПШ и 2-классное училище с 5-летним курсом обучения.). Поскольку была родом из очень бедной семьи, замуж вышла за состоятельного человека, намного старше себя по возрасту. Муж её – …. Фурман, в своё время служил приказчиком в магазине Т/Д "Щелкунов и Метелев" в с. Кимильтей. Вместе они уехали на Север (скорее всего, в начале 1920-х). Там муж её вскоре умер… Похоронила она потом и свою двухлетнюю дочь… Вернулась на родину…Получив педагогическое образование, Анастасия Петровна стала работать учительницей начальных классов в школах Зиминского района."
"Список лиц, имеющих право на участие в выборах в Государственную Думу - по Нижнеудинскому уезду. //Иркутские Губернские Ведомости, 1912, № 5534 (12 августа) – Прибавление к № 5533 официальной части "Иркутских Губернских Ведомостей" за 1912 г. - Стр. 10//" - из списка избирателей мы определили возраст Григория (прим.1885 -1886 г.р.) (1054. Фурман Герша Исаев – личное промысловое занятие).
"Только в вузе я позже узнал
Вкус и силу полезных учений
И заполнил в знаньях провал
– Плод новаторских увлечений.
Десятилетним я книг не читал,
Но меня воспитал духовно
Дядя Гриша – большой театрал.
В этом я убеждён безусловно.
Он пытался меня уберечь
От мальчишеских вредных влечений
И решил серьёзно увлечь
Чудесами на местной сцене.
Отзвук давних спектаклей поныне
Мою душу волнует порой,
– Овод, Трильби и жрец Тарквиний
До сих пор не забыты мной.
Я судьбою героев жил,
Забывал, что это спектакль
И реально страдал и тужил,
Восхищался, смеялся и плакал.
Сила славы, таланта, искусства
Возбуждала желанье в крови
Развивать в себе лучшие чувства
Чести, долга и верной любви,
Театральные представленья
Пробудили во мне интерес
К неуёмному жадному чтенью
Книг, имевших солидный вес.
Восхищали собой Есенин,
Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Блок.
Пережитых от них волнений
Я забыть никогда не мог.
Из всего, что я прочитал,
Из богатого книжного фонда
На меня больше всех повлиял
Волевой, непокорный Джек Лондон."
Отсюда узнаем о дяде Захара - дяде Грише, возможно, это племянник Исая, Григорий Фурман (У Прасковьи было отчество Григорьевна, у Софьи тоже был брат Григорий Васильевич Мордухович). Значит, можно искать некоего Фурмана, у которого отчество Моисевич, брат Исай и сын Григорий Фурман.
Захару было лет 10-16 (прим.1922-1928 гг), когда д.Гриша его увлекал театром. Соответственно, Григорию Фурману дожно быть 30-40 лет (примерно 1882-1892 г.р.).
"Время шло, и отец наш выискал
Дело, чем был доволен собой,
Он работал теперь на прииске Богатейшего Бодайбо.
Подводил он добыче итог. "
Жил в большом уваженье и почести,
Но привыкнуть никак не мог
К слишком долгому одиночеству,
И, семьи своей верный раб,
Переехал в Якутск, в типографию.
Это был последний этап Трудовой его биографии. "
"Две заметки в газете "Автономный Якутск" за январь 1928 г. и февраль 1929г., вероятно, имеющие отношение к Анастасии Петровне, позволяют предположить, что не позднее 1927 года семья Фурман поселилась в городе Якутске. К январю 1928 года Анастасия Петровна уже работала заведующей одним из трех детских садов города под названием "Детский труд". В качестве одной из заслуг Заведующей детсадом, за что ей была вынесена благодарности родителей, указывается своевременная и умелая заготовка продуктов (очевидно, осенью 1928), произведённая в кредит. Можно предположить, что выделению этого кредита на приобретение продуктов для детсада способствовал Григорий Исаевич, уже тогда работавший в финансовом отделе областного исполкома. В этот детсад принимали детей с 5 лет. Но, возможно, в виде исключения, при этом детском учреждении находилась (питалась) и дочь Анастасии). (Анастасия Петровна на тот период не имела учительского образования: учительские курсы она окончила уже по возвращении на родину).
Следующие две заметки в газете "Автономный Якутск" за 1930 год
с большой вероятностью можно отнести к Григорию Исаевичу Фурман.
Первая заметка, в своём начале относящаяся к событиям декабря 1929 года, позволяет сделать предположение, что на тот момент (декабрь 1929) Григорий Исаевич Фурман ещё работает в финансовом отделе Облисполкома.
Вторая заметка наводит на мысль, что в силу неких обстоятельств (состояние здоровья?) Григорий Исаевич оставил прежнюю должность и стал работать бухгалтером в местной Типографии. Из текста этой заметки "Мошенничество" вытекает, что Григорий Исаевич находился на больничном листке более месяца (два дня Февраля и Март). При этом отмечается, что часть средств, начисленных ему по этим больничным листам,была присвоена уполномоченным страховой кассы профсоюза, существовавшего при Типографии. И в той же газетной заметке (от 7 июня 1930 за 1930 год , N129 газеты "Якутия"), больше посвященной мошеннику Г. Поргачёву,отмечается, что бухгалтер Фурман - «ныне умерший». В заметке "раскрыты мошеннические проделки полиграфиста Поргачева Георгия, который за больного бухгалтера тов. Фурмана получал по больничному листку 497 руб.60 копеек, присвоив себе часть. Это позволяет предположить, что Г.И. Фурман умер в ~ мае 1930 г.
Анастасия Петровна, похоронив мужа, вернулась на родину, скорее всего, в 1931 году. "
"Наша жизнь очень долго была
Неприкаянной, на распутии,
Наконец нас судьба свела
Воедино в суровой Якутии,
Нашей мачехе дали детсад,
Мы учились, отец работал,
И, по-моему, очень был рад
Повседневной семейной заботе .
Я учился в особой школе
С педуклоном, невольным для всех.
Мне хотелось тогда до боли
Непременно иметь успех.
Сил на это я много тратил,
Но терпел постоянно урон.
Дело в том, что в девчонку Катю
Был я страстно тогда влюблён.
Если в жизни случайно встретишь
Совершенное существо,
Ты его превращаешь в фетиш,
В недоступное божество.
Трезвый разум тебя покинет,
Ты впадаешь в какой-то бред.
Вот и мне казался святыней
Каждый связанный с нею предмет.
Её чистый голос сопрано,
Нежный облик, простой наряд
Растравляли сердечные раны
Как незримо опасный яд.
Я всё время искал мгновенья
Чтобы встретиться где-нибудь с ней
И прочесть ей свое посвящение,
– Плод возвышенной, нежной любви своей:
«Я люблю твои ясные очи,
Что в душе моей ярко горят.
И уж нет больше силы и мочи
Позабыть их чарующий взгляд.
Я люблю твоего платья складки,
Те, чем стан твой прекрасный объят,
И слежу с восхищеньем украдкой
Как струится кудрей водопад.
Я люблю твои сочные губы
Их бы век целовать не устал!
Да, с такою, как ты, голубой,
Я бы жизнь легко прошагал!»
Но я встретиться с нею не смог.
Друг мой ей увлекался серьезно,
А потом, когда минул срок,
Мне любовь показалась курьёзной.
Как-то, помню, принёс мне случай
Удивительно щедрый дар,
Я нашёл его в мусорной куче,
Ей захламлен был наш амбар.
Нужно было добыть мне провод.
Мастерили в тот день венок.
Знал я: где-то был трёхметровый,
Превосходный тугой виток.
Вскоре я докопался до банки
Весом с грубый чугунный утюг.
Край её мне надрезал ранку,
Но заметил я это не вдруг.
К банке всё привлекало заранее,
– Её слишком солидный вес
Возбуждал в моём пылком сознании
Слишком острый, живой интерес.
Я домой притащил находку
И, не веря своим глазам,
Обнаружил в ней самородки
Общим весом до трёх килограмм.
Блеска золото не имело.
Его цвет был лишь гальке к лицу.
Я не знал, что с находкой делать
И решил показать отцу.
Мой отец посмотрел находку
И с суровым лицом произнёс:
«Коль не хочешь, чтоб взяли за глотку,
– Положи там, откуда принёс.»
Когда вновь я вернулся в амбар,
Там ходил, как в бреду, неприкаян,
Тяжело перенёсший удар
В безысходном отчаянии хозяин.
Я ему передал этот клад
И сказал, чтобы прятал умнее.
Он был этому бурно рад,
От восторга буквально немея.
В этот раз я сразу терял
Два сокровища: Катю и золото,
Но легко переносится шквал
Неудач, когда сердце молодо.
Было это очень похоже
На издёвку той злой игры,
Что дурачила всех прохожих
Кошельком озорной детворы."
Из ответа якутского архива узнаем подробности жизни в Якутии.
Продолжение следует...