Всё заработанное китайцы должны были потратить тут, в России (отрывок из эссе «Медведь, похищающий Европу», 2024 г).
В редакции «Комсомольской правды» существовало одно животворящее правило: хочешь, чтобы твоя заметка (а в «Комсомолке» любую статью — очерк, репортаж, небольшую информашку — всегда называли заметкой, эдакий внутрикорпоративный шик)… Так вот, чтобы твоя заметка пробилась на полосу, сумей преподнести, развернуть свою информацию, донести до читателя мысль через Человека, участника события, через его переживания, через его живое, пульсирующее «я».
Это, казалось бы, нехитрое требование к авторам и становилось энергетической основой тех блестящих материалов, которыми славилась ещё советская «Комсомолка». «Я там был, я сам всё видел, я это пережил вместе с моими героями. Так что рассказать право имею…».
Этого же правила придерживался и наш, теперь уже постоянный, автор Владимир Мамонтов, прошедший путь от стажера «Комсомолки» до её главного редактора, а затем и главреда легендарных (ещё) «Известий». Придерживался не где-нибудь, а в своём эссе «Медведь, похищающий Европу», написанном специально к «Лихачёвским чтениям». «Заметка» эта велика и глубока. Прочесть интересно всю (ссылка будет ниже). Там и об СССР, и о БРИКС, и о будущем, которого не может быть без знания своей истории и наработок последних десятилетий. Но мой (Л.К.) интерес вызвал захватывающий рассказ Мамонтова о Владивостоке, где он родился и вырос, который хорошо знает и любит. О Владивостоке русском, но с хитрым китайским прищуром, о Владивостоке левостороннем, но праворульном, о самом восточном европейском городе мира. Думаю, это будет интересно и вам, уважаемые читатели «МОЁ!».
Л.К.
— Я родился и вырос на Дальнем Востоке. Китай совсем рядом. Приграничная торговля, взаимное проникновение, какие-то поездки…
Любой дальневосточник скажет, что взаимоотношения с Китаем очень близкие, очень тесные, очень понятные, иногда благостные, иногда тревожные… существовали издавна. С тех пор, как русские там появились.
Город Владивосток на самом деле еще в 50 — 60 годы прошлого века сплошь состоял из каких-то улиц, слободок, оврагов, падей (как там говорят, «падь» — низкое место в городе) или сопок — которые, представьте себе, носили удивительные названия.
Река, которая недалеко протекала и на чьих берегах мы, школьниками, занимались спортивным ориентированием, называлась Лянчихе. А действие романа Александра Фадеева «Разгром», короткого, но все же романа, происходило неподалеку от города под названием Сучан, который теперь, конечно, Партизанск, но тогда он был Сучан.
Владивосток, уже тогда очень красивый и очень своеобразный город, пересекали улицы Китайская, Пекинская, Суйфунская и т. д. Ветераны, вернее тогдашние старожилы, помнили, что когда-то китайцы были во Владивостоке водоносами. Заменяли собой водопровод. Кругом были мелкие лавочки и магазинчики китайские.
Царское правительство тому не препятствовало, просто для китайцев существовало одно-единственное ограничение, совершенно малюсенькое; они должны были потратить всё, что у нас заработали, хоть на лесозаготовках, хоть торговлей бумажными фонариками, тут, в России. Всё.
Те, кто застал расцвет советско-китайской дружбы в 50-е годы, помнят, что Китай снабжал всех жительниц Владивостока одинаковыми (только цвета были разные) пиджаками. Даже не знаю, как назвать ткань — что-то типа джерси, такие вполне симпатичные, с красивыми узорами. Это было мило, но в общем немного странно, потому что модель была одна. В квартирах у владивостокцев, буквально у каждого, стоял китайский божок. Которого если тронешь — он покачивал головой и в общем напоминал нам о бренности всего сущего, видимо. Мы ели китайские яблоки. Под Новый год дом наполнялся запахом китайских мандаринов. Они были пересыпаны шелухой. Яблоки и мандарины так хранились — пересыпанные шелухой. Я так понимаю, что это, наверно, отходы риса вылущенного. Рис шел на пропитание китайцев, а шелуха — на упаковку яблок. Хороших, прямо прекрасных яблок, которые я отлично помню.
Такое ощущение, что мы рядом, что есть взаимное проникновение, оно всегда было для меня, дальневосточника, понятно. Более того, когда я потом стал взрослеть, постепенно заинтересовался китайской литературой, китайским искусством, в конце концов, иероглифами, которые русский народ припечатал «китайской грамотой», это тоже удивительная история. В университете у нас были так называемые китаисты и японисты, которые это дело внимательнейшим образом изучали. Я вот видел перед собой прекрасную китаистку какую-нибудь и думал: «Боже мой, как она ловко умеет разбираться, уже научилась разбираться в этих красивых, но непонятных знаках. И она видит разницу между ними — очень тонкую иногда. А мы все проходим теорию и практику советской печати, и конца и края этому не видно. Как мы ее осваиваем, более-менее понятно, но как эта милая девушка познает каким-то образом это что-то сложное и совершенно другое, ментально, тактильно, нейроннно другое?» Вот это для меня долгое время оставалось загадкой.
Что касается каких-то вещей, мягко говоря, менее трогательных, к примеру, конфликта на острове Даманском. С ним стало появляться понимание, что у нас не только привычка жить рядом и взаимно полезное существование, но есть и серьезные проблемы. Да и привычка — хрупкая. Не навек. У Андрея Тарковского в «Зеркале» это очень сильно сказано, с художественной полнотой. Распри тоже к нам пришли из далёкой истории. Даманская проблема не вчера родилась. И не только со смертью Сталина и новой политикой России, которую не понял и не принял Мао Цзедун.
В Китае, как знают те, кто серьезно изучал нашу историю, ту же реку Амур звали Рекой черного дракона. Считали своей. Они помнили наших прославленных первопроходцев и руководителей, посланных царем править этими новыми, прирощенными землями России. И руководители эти, генерал-губернаторы, заявляли, что Амур — это наша река, а китайцев называли так, как в цивилизованном обществе не принято произносить (не буду и я сейчас). Мол, их только можно пускать на их берег, «ноги мочить и скотину поить». Вот такая была позиция.
…К чему я это пишу? Я хочу сказать, что это ощущение связанности какой-то, исторической, квантовой и иной со страной, которая вместе с Россией является ядром и центром БРИКС, у меня лично внутри как-то сформировано. И тем не менее: осмелюсь заявить, что оно все равно находится не на переднем плане моего сознания. Это я сейчас пишу только о себе. Я не претендую на гигантские обобщения. Я размышляю над этим. Даже для меня, дальневосточника, не так просто взять и сказать: всё, мы не Европа, мы повернули на Восток, и нам надо с этим жить…
Говорят, что Крым вернулся в родную гавань. А может быть, и Россия сейчас возвращается в родную гавань? В ту самую бухту Золотой Рог, которая мне так близка. И я сейчас не про Стамбул. Во Владивостоке есть бухта Золотой Рог, красивая, прекрасная бухта Золотой Рог, которая тоже носила, между прочим, китайское название, но стала Золотым Рогом, что, кстати, калька с другого, фактически европейского Золотого Рога. Теперь он нашенский.
Та самая обещанная ссылка на полный текст эссе Владимира Мамонтова «Медведь, похищающий Европу».
Подготовил для публикации Лев КОМОВ.
В ТЕМУ:
Владивосток — Воронеж: на авто через всю Россию
Фото: архивные, из открытых источников.