Средь базальтовых стен и арктических вод,
На высоком скалистом утёсе,
Где архар, не сломая ноги, не пройдёт
И корабль увязнет в торосах,
Воет злая пурга и идёт мелкий лёд
Вместо южного тёплого снега,
Ни единая птица не выйдет в полёт
Над смертельным таинственным брегом.
...
В недоступности скал ледниковый картель
Нависает над угольным зандром,
А над ним закрывает всю высь Цитадель –
Древний чёрный готический замок.
В тьму полярных ночей и безмолвие дней
Смотрят залов пустые глазницы
В том краю без добра, без тепла, без людей
Древний Ужас от сна пробудится…
Бард пел старательно, играл голосом, как волчком, наводил мелизмами мистические интонации, вытягивал верхние ноты и честно отрабатывал свой уличный заработок. В центре города Тираса редко появлялся исполнитель, который умел одновременно недурно петь и аккомпанировать себе на гармони. Сейчас была ранняя весна и всё вокруг, включая сердца людей, было настроено на лучики тепла и триоли мехового музыкального инструмента мастера.
Вова слушал его с интересом, ему нравились баллады о далёких странах, недоступных диких местах, таинственных, а значит – малоизвестных. Возможно, поэтому он связал свою деятельность с картами, ведь их создатель часто оказывается на местности первым: до дворянских особ, купцов-промышленников и прочих деловых людей. Владимир Барклаевич Толле не переживал о той цене, которую приходится платить за право увидеть мир первым, он был молод, в меру здоров и вынослив, как и многие крестьянские дети, не брезговал пить из ручья, спать на траве, укрывшись плащом, и ходить босиком. При этом он, всё же, вырос в столице королевства Славия.
После Королевского Землемерного Училища Вову за выше-среднюю успеваемость пристроили на практику в столичную службу по учёту газонов и вазонов. Он ходил по центру, глазел на вывески, кабаки и лавки, хорошо одетых дам и уличных артистов, между делом, делая пометки в своих черновиках с планами и списками учёта городских растений.
Работёнка оплачивалась слабо и была далека от мечтаний о приключениях на природе, но зато над головой не было свистка мастера или дубинки бригадира, как у большинства парней его положения и происхождения. Он умел наслаждаться тем, что имеет, а имел он, ко всему прочему, круглое лицо, русые волосы, рост и вес выше и больше среднего, да и вообще, все положительные качества "выше среднего", за исключением чувства юмора, которое у Вовы было исключительным.
Внимание юного землемера было обращено на барда: одежда у того была явно нездешней – длинный плащ с капюшоном напускал на гармониста загадочности едва ли не больше, чем его странный репертуар. Бард кончил песни об ужасах Севера и собрал монеты в резную калиту на поясе. На калите красовалось стилизованное изображение черепа со снежинками вместо глаз. Музыкант оставил одну монету в руке, сел напротив другого господина за уличный столик близлежащей корчмы, благо весеннее солнышко к этому располагало, и окрикнул полового. Другой господин явно привлекал к себе внимание: седые бакенбарды и черные кустистые брови на сухом морщинистом лице, мундир-полукафтан и барашковая шапка обозначали в нём инженер-обер-офицера на государственной службе, а коричневые солнцезащитные очки в оправе из китового уса стоили целое состояние.
Вова, стараясь не привлекать внимание, заинтересовался вазонами вокруг корчмы, деловито достал мерную ленту и принялся точить карандашик перочинным ножичком.
– Благодарная публика, Вашбродь. Иные бывалые уже интересуются по поводу Вашего-с предприятия.
– Егерей да казаков, Гришка, собрать – дело нехитрое, нам, ведь, не только месторождение обнаружить архиважно, причём, сделать это раньше Уганзы, но и территорию освоить, дорожку проторить, чтобы ни у кого и мысли не было на Диком Севере участки столбить.
– Кроме нас, Вашбродь. Так и я могу и плотником, и бондарем...
– Да погоди ты, и швец, и жнец, и на дуде игрец.
– На гармошке, Вашбродь…
– И на гармошке тоже, – дворянин, титулом не ниже барона, начал задумчиво осматриваться по сторонам, – понимаешь, Гришка, всюду-то мы с тобою были, и всюду ты был моей правой рукой, но сейчас интуиция подсказывает мне, что нельзя лезть напролом, никак нельзя. Дикие территории обширны, белых пятен на карте больше, чем комаров на Комарницу. Изыскания необходимо провести серьёзные, – с чувством, с толком, с картой. А не рекогносцировку, как обычно, направление выбрал и мели, Емеля. А ну как там ещё что неизведанное есть в этом бокситном краю?
– Так калик перехожих заслать географией заниматься. Кто найдёт бокситы эти, того наградим.
– Или Уганза наградит. Вот умный, вроде, творческий человек, поёшь хорошо, легенды знаешь. Хорошо ещё, если найдут чего, да, сомневаюсь я, что хоть место толком показать смогут, где руду взяли: там ведь камни да снега – ни привета, ни приметы. А нам ещё финансы у Царевича выбивать. Эх, кто бы посчитал да показал! Узнавал я про специалистов у служилых местных, но без государева указа толку мало от них, полезность крылатого железа давно доказана, да вот зело сумлеваются химики наши, что в большом количестве руды крылатые на Земле-Матушке встречаются.
Всё это время Владимир слушал, затаив дыхание, и решился на наглость:
– Здравствуйте, господа, здравствуйте, Ваше Благородие, я образование имею, практика у меня и Север люблю…
– Погоди, не тараторь, парень, у нас как раз в дураках да в лихих людях убытка нет…
– Пустите меня на Север, топографией заниматься, я училище окончил, землемерное.
– Вот как … а чин у тебя, или должность?
– Эмм… начальник отдела ведомства по учёту… в общем, я смотрю, у вас и так с кандидатами не густо, а мне – Судьба.
***
Тем временем, в морозной Цитадели
Из саркофага, что подвешен в потолках,
Под звон цепей и рёв седой метели
Неспешно поднялась одна рука.