Толстый, полосато-желтый бочонок прожужжал над головой и плюхнулся на лист подорожника. С отвращением глядя на деловито перебирающее лапками насекомое, Елеазар скривился. Он до визга ненавидел все, что летало, ползало, гудело и кусалось. Руки так и чесались прихлопнуть крылатую гадость, но вдруг он промахнется и обозлит эту тварь?
- Элик, смотри, шмель! Какой жирный! - Шурочка склонилась над камнем; толстые косички свесились вниз, глупые круглые глаза сияли восторгом. - Ой, он умывается, как кошка!
- Не лезь, дура, пока за нос не схватил, - Елеазар с тоской оглядел пейзаж. Что могло быть хуже лета: "В деревне у бабушки?" Разве что, дополнительный месяц учебы, вместо каникул. Вид неторопливо пасущихся неподалеку коров вызвал приступ острой ненависти. Если насекомых он не любил, то коров, попросту, боялся. А от запаха навоза к горлу подкатывала желчь. У бабушки тоже имелось такое чудище, со странной кличкой: Замайка. Мальчик не спрашивал, с какого перепугу рогатую черную тушу назвали столь экзотически. Ему было все равно - лишь бы июль скорее закончился и его увезли отсюда домой.
- А ты знаешь, почему флаг России трехцветный? - манера Шурочки тараторить с придыханием, всякую феерическую чушь, вызывала рвотные спазмы, как и коровья вонь. - Это символизирует эпохи - кровавое прошлое, духовное настоящее и светлое будущее!
- Это наше-то настоящее - духовное? Шурища-дурища!
- Ну, сейчас нет - но когда флаг составляли - было, наверное? Люди в то время были верующие и не такие злые...
- Для таких, как ты, есть мудрая фраза - промолчишь - за умную сойдешь! Или хоть не за полную дуру! Все, я домой!
- Элик, подожди, мы же хотели на озеро сходи-и-ить...
Он стиснул зубы. Толстушка догнала его и схватила за руку потной ладошкой.
- Не уходи! Давай вместе погуляем? Я молчать буду - честно-честно!
- Ты - и молчать? - Елеазар хмыкнул, окинул растрепанную Шурку презрительным взглядом. - Слушай, чего ко мне-то прицепилась, больше не к кому, что ли? Иди с девчонками гуляй, общайтесь, там, с ними, про всякие туфельки-сумочки и анимэшки.
Он заметил, что шнурок на кроссовке развязался, присел и начал затягивать его. Шурочка виновато сопела рядом. Никакого самоуважения у бестолочи - уже раз десять ее прогонял. Вот же, банный лист на заднице!
- С тобой лучше, - грустно призналась девочка. - Ты хоть просто дурой обзываешься, а не жирдяйкой и свинюхой. А наши пацаны только и орут: свинюха-свинюха, жопа, два уха... а девчонки смеются...
Елеазар поморщился. Только жилеткой ему работать не хватало - и так тошно, а пореветь не в кого. Нашла, Шуриха-дуриха, утешателя и психолога, блин!
- Ладно, не ной, - он выпрямился, хрустнул спиной и не спеша побрел в сторону озера. Шурка, вытирая сопли, посеменила следом. Надолго ее не хватило, как и всегда:
- А ты знаешь - эта трава называется люцерной посевной! Ее специально высаживают, чтобы кормить скотину...
Он знать не знал и не хотел ни про какой-то там сорняк и кто его жрет. Проклятая жара доконала - хотелось ледяной воды, тени и покоя. А лучше оказаться дома, в своей уютной комнате с кондиционером, компьютером и бутылкой апельсинового сока. Солнце палило нещадно, обгорелую шею щипало от пота. Если бы можно было составить три цвета своей собственной жизни... какие они?
Светло-желтый - беззаботное солнечное детство в маленьком сонном городке, походы с родителями в парк. Разноцветные шарики мороженого, шумные аттракционы, новые классные ролики на день рождения. Любовь родителей, бабушки и дедушки, глупая детская уверенность, что завтра будет таким же солнечным, как сегодня и вчера. Тогда даже собственное нелепое имя казалось самым лучшим - мама, смеясь, говорила, что это семейная традиция. Каждого первого сына в семье всегда называли Елеазаром, в честь родовитого прадедушки, с еврейскими корнями. Считалось, оно приносит удачу предка своему обладателю.
Кроваво-красный - гибель отца в аварии, почти одновременный уход бабушки с дедушкой, переезд в пугающую неизвестность. Мамина вечная депрессия, ее постоянные судорожные попытки заработать побольше, паника из-за нехватки денег. В то время она частенько пыталась сослать отпрыска то в летний лагерь на все лето, то насильно отдавала в какие-то спортивные школы и секции. Елеазар с боем и скандалами отстоял свое право жить дома - он хронически не переносил смену обстановки и не желал ладить с незнакомыми, неприятными ему людьми. В ход шло все, от скандалов, до побегов. В конце-концов, мама смирилась и жизнь потекла спокойнее. Елеазар учился на отлично, мыл за собой посуду и не доставлял маме проблем, а она не покушалась на его право быть интровертом. До той поры, пока не привела домой "дядю Пашу".
Серый - этим цветом Елеазар видел свое теперешнее и будущее. Жизнь наполнилась воплями младшей сестры, постоянными нравоучениями отчима и смертельной скукой. Мама смотрела мужу в рот и соглашалась с каждым словом. Даже когда тот объявил, что этим летом они едут отдыхать на море, а дети "отдохнут" у его матери, благо, она не против. На активные возражения пасынка он ответил бодрым подзатыльником, закинул его, вместе с вещами и сестрой, в машину и увез в деревню, точно мешок ненужного тряпья.
Чужая бабушка оказалась незлой и "внучка" не обижала. Кормила много и вкусно, помощи по хозяйству не требовала; большую часть времени Елеазар бесцельно шатался по окрестностям и предавался унынию. Чаще один, иногда, в компании глупой, толстой Шурки, "отбракованной" местными ребятами. Которые, к слову, были не против ближе пообщаться с ним самим, но тут уже "браковал" сам Елеазар. Деревенские ребята казались ему стайкой неотесанных шимпанзят, а девицы - тупыми, точно пробки от "Фанты". Шурка тоже была - дура-дурой, но хоть звезду из себя не корчила.
Озер возле деревни было два - одно общее, в котором радостно плескались все - и свои и приезжие. Еще одно, очень маленькое, показала парню Шурка. Чтобы его найти, приходилось сначала пересечь пастибще с коровами, потом зайти в небольшой, замусоренный березнячок, где пеньков стояло больше, чем деревьев. Дальше шло шоссе и развилка - езжай хоть влево-хоть вправо - и там и там город, цивилизация и культура, никаких тебе козочек и курочек. Но если, чуть-чуть, не доходя до дороги, свернуть вбок, можно было набрести на маленькое смрадное болотце, а в паре шагов от него, укрытое низкорослым ивняком, пряталось озеро. Небольшое, зеркально-чистое и очень спокойное в любую погоду - оно казалось просто скрытым раем. Тем удивительнее, что за все время его никто не нашел из местной ребятни, кроме толстушки Шуры. Когда Елеазар поинтересовался, как же так получилось, Шурка приложила толстый палец к губам.
- Секрет, ясно! Я случайно его нашла, когда наши мальчишки за мной бегали и швырялись навозом. Теперь это наша с тобой тайна, мы же друзья?
Елеазар неопределенно хмыкнул, но озеро ему понравилось. Вода в озере оказалась ледяной - опущенная рука онемела за секунду. Интересно, какая же в нем глубина?
Купаться в такой холодине оказалось невозможно, запросто могло прихватить ногу; а вот сидеть на берегу и дышать свежестью было просто наслаждением. И смотреть в синюю загадочную глубину - иногда хотелось встать и сделать шаг вперед. Что там, под прозрачной толщей? Таинственные клады, подземный водяной царь с зеленой бородой. Или ухмыляющиеся скелеты утопленников, когда-то так же сидевшие на этом самом, поваленном бревне, возле воды?
В этот раз даже озеро оказалось бессильно унять тоску. Елеазар набрал в горсть мягкий желтый песок и медленно пересыпал его из одной ладони в другую. Песчинки переливались, точно золотые крошки, щекотно ласкали кожу. Нигде больше он не видел такого удивительного песка.
- Ты сегодня еще злее, чем обычно, - Шурка присела рядом, тронула его коленку. В другой раз она получила бы за это по руке, но сейчас мальчик только тяжело вздохнул. Хорошо быть песком и вечно переливаться под лучами солнца. - Скучаешь по дому?
Скучал он? По дому? А где теперь его дом - в квартире отчима, с его подзатыльниками, мамиными укоризненными взглядами, сестринским плачем. Или здесь, рядом с загадочным зеркальным озером, золотым блестящим песком... он бы остался и превратился в гладкий черный камешек. Мысли путались, веки наливались тяжестью. Какой приятный ветерок, свежий и прохладный - он обдувает мокрый лоб, сушит пот на шее и висках. Спать... но если он уснет, упадет прямо в ледяную синеву озера. Точно наяву пригрезилось медленно идущее ко дну тело, широко открытые пустые глаза...
Что-то больно впилось в ладонь. Пчела? Елеазар вскинул голову. Когда он успел заснуть? Рука болела - посмотрев на нее он вскрикнул. Сжимая ее крошечными клешнями на коже висел блестящий черный рачок. Еще одна вспышка боли заставила подскочить - опустив глаза, Елеазар завопил - по его ногам черным живым ковром ползли раки. Он с криком начал сдирать их с себя - брызнула кровь, от боли потемнело в глазах. Они ползли и ползли, вгрызались клешнями в кожу, пробирались под одежду. Под кроссовками хрустели раздавленные тельца; но меньше их не становилось. Нога подвернулась. Он полетел, вперед лицом, в черное, живое, копошащееся...
***
Подушка казалась раскаленной - Елеазар чувствовал себя медленно поджаривающимся на громадной сковородке. Почему у бабы Инны нет кондиционера? Любящий сынок мог бы купить его родной матери, вместо того, чтобы подкидывать ей детишек, на лето. Голова раскалывалась, нестерпимо хотелось пить.
- Ба, дай воды... - шепот еле сорвался с растрескавшихся губ. Баба Инна поспешила к нему, качая седой головой.
- Пей, хороший, не торопись только! Сейчас еще компотика тебе из погреба достану; и угораздило же на самом солнцепеке уснуть! Весь обгорел, горемыка, сметанкой намазать бы! И удар у тебя, видно, солнечный; да ты лежи, не вставай, сама напою!
Елеазар с трудом глотал живительную влагу. Какой еще солнцепек, он же был у озера? И раки...
Он скосил глаза на свою ладонь. Ни царапины от противных клешней, только все тело жжет и горит огнем, а жажда не проходит. А куда делась Шурка?
- Пацаны наши тебя с пастбища принесли - сказали, ты там, в траве лежал, на самой-то жарище... разве ж можно так, золотой? Что мамке с Пашенькой скажу - недоглядела, угорел весь, будешь теперь черный, чисто ниггер!
Бабка ворковала, ласково и сердито, ловко смазывая его спину и плечи холодной сметаной. Ощущения были ужасные - от кислого сметанного запаха к горлу подкатывала тошнота. Но Елеазар терпел.
- Баб, а Шурка где? Ну та, через три дома, которая...
- Какая тебе еще Шурка, горемыка? Отродясь у нас по соседству Шурок не было, одни Таньки, да Наташки. Совсем голову напекло... спи, давай, только на спину не ложись, взвоешь!
Ночью он долго не мог уснуть. В полубреду ему мерещились то ползущие по одеялу, скользкие черные тельца, то колкий песок под пальцами; ближе к утру он увидел Шурку. Толстушка сидела возле его кровати, глядя с хитрецой.
- Шур, а ты как здесь... и куда убежала тогда?
- Секрет! - она прижимала пухлый палец к губам. - А ты знаешь, что в волшебных озерах водятся волшебные раки, исполняющие желания? Только дерут они втридорога, вместе со шкурой!
Елеазар приподнялся и вдруг понял, что на нем нет ни одежды, ни кожи. Сырая красная плоть влажно блестела в тусклом предутреннем свете. Он завопил и реальность осыпалась, шорохом сухого песка. Где-то, в самой глубине загадочного озера, на вязком черном дне, безглазые черепа разевали рты в беззвучном крике, мягко колыхались в воде густые зеленые водоросли, точно девичьи распущенные волосы. И что-то нездешнее, иное, невыносимо чуждое миру, примеряло свой новый наряд...
***
Корова подняла массивную башку и уставилась на мальчишку.
- Жуй давай, свою люцерну, или как она там, - прикрикнул на нее Елеазар. - Нечего пялиться, дура рогатая!
Но корове, чего-то, не паслось спокойно - шаг за шагом, она подходила к тому месту, где уютно расположился незваный гость. Елеазар мрачно размышлял - может, встать и отойти подальше? Но он так хорошо устроился, на горячем от солнца камне, и двигаться лень... однако, черно-белая туша явно намеревалась его выжить - даже голову наклонила, вроде, угрожающе. Боднет еще, скотина этакая!
Он глянул по сторонам - никого. Вдалеке визгливо лаяла собачонка, ей басом вторили псы покрупнее. И где пастух, который, вроде, должен смотреть за скотиной? Ни разу не удавалось его здесь застать. Бухает, где-то, в теньке, наверное. Сволочь, как и эта корова!
Землю слегка, почти не ощутимо, тряхнуло. Коровы насторожились, подняли головы. На долю секунды заросли травы под ногами расступились, образуя под Бодливой круг. Та не успела даже мыкнуть - нечто огромное, похожее на черную блестящую клешню, вылетело на поверхность, схватило животину за тугие бока и рвануло вниз.
Через минуту, стало паслось, как ни в чем не бывало. Ни следа на земле, ни плешинки в зарослях посевной люцерны - или кормовой? Ай, какая, к коровьему лешему, разница... Елеазар не спеша поднялся с нагретого камня, хрустнул спиной и поплелся к дому. По дороге он лениво почесывал нарост, чуть выше локтя. Черная гладкая шишка все время зудела, особенно в жару. Шурка сказала - это временно. Когда панцирь нарастет полностью, поверх него образуется что-то вроде защитного кожаного слоя и зуд пройдет. Все-то она знает, эта Шурка...
Дома ждал сюрприз. Возле забора стояла знакомая машина. Улыбающиеся и загорелые мама с отчимом радостно что-то говорили бабушке, тискали сердито хнычущую сестренку, за месяц успевшую отвыкнуть от них.
- Ой, а вот и наш Элька... как загорел-то, сынок! Будто не мы, а ты на море ездил!
- Что, дуешься до сих пор? - снисходительно улыбался отчим и хлопал его по плечу. - Хорошо, небось, у бабушки-то? Раздобрел, смотрю, на блинах, да пирожках! Глянь, мы тут тебе сувениров навезли, нравится? Вот, глянь - еще мотоцикл на батарейках по дороге купили, мать все говорила - ты спишь и видишь!
Елеазар молча повертел в руках пеструю коробку. Ничего не шевельнулось внутри - он с трудом помнил, что вообще чего-то когда-то хотел. Сейчас ему все время хотелось только залезть в холодную воду. А еще - есть. Еда теперь приобрела совсем другое значение. Шурка говорила - когда кожа меняется, на строительство клеток нужно очень много питательных веществ. Умная она - эта толстая Шурка!
- А бабушке кондиционер купили? - он, будто со стороны, слышал свой собственный, равнодушный голос. - Давно пора - у нее духота в жару страшная.
Мама с отчимом переглянулись. Ясно, купить что-то бабушке - это им и в головы не пришло. А она и не скажет. Зачем? Елеазар бросил коробку с игрушкой на стол и пошел собирать вещи. Шишка на локте зудела, все сильнее.
От мельтешения деревьев за окном автомобиля нестерпимо клонило в сон. Еще хотелось воды, хотя он только что осушил целую бутылку минералки. Если попросить еще - это будет слишком странно, мать переполошится и решит, что заболел. Лучше потерпеть до дома; но как же сухо в горле. Шишка на руке опять чешется. И поесть бы, в животе урчит, на весь салон слышно.
- В следующем году мы все вместе поедем, слышишь, Элик? - мамин голос звенел, фальшиво и противно. - Будете с Любочкой купаться, до посинения! Она, как раз, чуть подрастет, дорогу будет переносить легче...
- На моторках с тобой погоняем, или серфинг попробуем! - встрял отчим, заметив, что мальчик никак не реагирует на слова. - Ну, чего молчишь? Злишься на нас, до сих пор? На сердитых воду возят, между прочим, а бабушке мы с зарплаты обязательно кондиционер в дом купим и машинку стиральную, старая-то, на ладан дышит...
Мирно дремавшая всю дорогу, крошечная Любашка вдруг залилась отчаянным ревом, выгибаясь в своем детском креслице. Мама наклонилась над ней, стараясь успокоить.
- Тише-тише, солнышко, ну, ты чего расстроилась? Давай, водички попьем...
До этого Елеазар сдерживал себя из последних сил, но вид прозрачной жидкости окончательно взорвал его сознание. Вспышкой пронеслись перед глазами шевелящиеся черные панцири, зеркальная водная гладь чудо-озера, которого нигде не было и быть не могло; золотой песок, щекочущий ладони... коровья туша, с ревом исчезающая под землей. Мысли растворились в черном, бурлящем потоке, вместо них остались только нестерпимое жжение во всем теле и безумный, звериный голод...
В зеркале заднего вида Павел увидел такое, отчего волосы зашевелились, как живые. Нечто, недавно бывшее двенадцатилетним упрямым мальчишкой со странным именем и песочно-русыми волосами, исчезало на глазах. Кожа трескалась, сползала клочьями, обнажая блестящее и черное подобие кости, на месте головы извивалась и щелкала длинная рачья клешня. Жена и дочь истошно закричали; вопли сменились хрустом, на стекла машины брызнуло алым. Автомобиль вильнул, съехал с дороги и врезался в старый узловатый дуб. Полыхнуло - на дорожное покрытие полетели куски искореженного железа...
Елеазар не спеша подошел к поваленному дереву, уселся и с наслаждением опустил горящие ступни в ледяную воду. Точно прохладным шелком погладили! Он даже зажмурился от удовольствия.
- Приятно, да? - Шурка вышла на берег, отжала мокрые волосы. Потом уселась рядышком. Больше она не казалась ни толстой, ни уродливой. Елеазар видел, какая она под тонким слоем человеческой кожи - изящная, блестящая, твердая. Совершенная. Он бездумно водил пальцем по ее руке и улыбался. Голод больше не мучил, теперь хотелось совсем иного.
- А чего ты целиком не окунешься? Страшно? Давай, это только поначалу трудно, - она схватила его за руку и повела к воде. - Здесь исполняются желания!
- И за них сдирают шкуру, помню...
Шаг, еще шаг. Вода по колено. Остатки прежней сути так и вопят: "Уходи, немедленно! Холод, смерть!" А тело само тянется в эту ледяную, ласковую глубину. Кожа сползает, никакого зуда. Озеро исполняет желания... Шурка, какая она красивая... желание? Чего ему еще желать, озеро дало все, что можно. Лучшее. Но внутри все еще что-то сжимается, липким комком.
- Дыши, не бойся! - гладкая клешня касается его спины, успокаивая. - Все хорошо, это счастье!
И он вдыхает. Меняющиеся легкие заполняет жидкий лед. Минутная паника проходит. Блаженство!
Они играют, плавают и резвятся в прекрасной сини. Шутливо хватают друг друга клешнями, сплетаются черными длинными усиками. Красивые, совершенные, идеальные. Счастливые.
Шурка была права. Она всегда права.
Умная она - эта Шурка...
Автор: Effi
Источник: https://litclubbs.ru/articles/51203-shurka.html
Понравилось? У вас есть возможность поддержать клуб. Подписывайтесь, ставьте лайк и комментируйте!
Публикуйте свое творчество на сайте Бумажного слона. Самые лучшие публикации попадают на этот канал.
Читайте также: