Племянница. Часть 55
Проснувшись и еще не отойдя ото сна, Кирилл тут же позвонил Зине.
— Мам, ты ничего от меня не скрываешь? С Полиной все хорошо? Я Веру во сне видел и тещу. Полинка с ними была, радостные они все и какие-то отстраненные. Я хотел подойти к ним, но меня не пустили. Мне как-то нехорошо… неспокойно. Почему Полина с ними?
— Кирюша… Полина в реанимации. Она, оказывается, простыла перед родами, не лечилась. И вот… в общем, осложнения… серьезные…
— Мам…
— Кирилл, я здесь, в роддоме. Никитич тоже со мной. Я никуда не уйду, все под моим контролем, но я не Бог. Сам знаешь. Лучших пульмонологов пригласили… лечим…
— Мам, неужели… это конец?
— Кирилл, надежды мало. Совсем мало, Кирилл, — Зина заплакала.
— Я сейчас приеду.
Кирилл приехал через четверть часа, они обнялись. Зина плакала громко, безутешно, не пряча горе, Кирилл все время смахивал слезы, он прятал свое. На них обращали внимание.
А совсем близко жило простое людское счастье. Молодые папаши махали букетами и кричали слова любви своим женам.
— На кого похож? — то и дело слышалось отовсюду.
Только что ставшие мамами женщины прижимались лицами к стеклу и плакали от счастья. Многие показывали своих младенцев.
И лишь единственная пара выбивалась из картины всеобщего счастья… Зина и Кирилл. Алексей Никитич совершенно потерянный стоял чуть поодаль.
— Может какие-то лекарства… врачи… — промолвил Кирилл срывающимся голосом. — Хоть что-то…
Зина покачала головой:
— Есть абсолютно все. Самое лучшее, дорогое. Наташа всех на уши поставила.
НАВИГАЦИЯ ПО КАНАЛУ
Зина просидела около Полины всю ночь, а Кирилл и Никитич — во дворе. Временами Полина приходила в себя и сбивчиво продолжала свой рассказ.
— Лука — хорватский цыган. В тот же вечер, когда мы познакомились, он позвал меня к себе, и я пошла за ним сразу же, не раздумывая. Если бы кто-нибудь когда-нибудь сказал мне, что я буду жить в небольшом бедном доме с матерью Луки, его двумя младшими братьями и старым дедом, который непонятно кому и кем доводился, но вел себя так, словно он был самый главный, то я бы расхохоталась и назвала того человека шутником. Мать побаивалась деда, а меня она невзлюбила с первого же дня, а точнее вечера. У Луки была своя комната, но она не позволила нам войти туда. Тогда Лука грубо выставил ее вон. Она что-то кричала на хорватском, я тогда еще ничего не понимала, но было совершенно ясно, что это все касалось меня. Я осталась с Лукой. Сначала он меня очень любил, совсем недолго, а потом я надоела ему. Я умоляла его не прогонять меня, и он сказал: оставайся, но имей в виду — я на тебе никогда не женюсь. А мне и не надо
было! Я должна была просто видеть его каждый день, говорить с ним, любить его. Он стал моей жизнью, я не могла без него дышать. Иногда он брал меня с собой в бар или в ресторан, но это было редко. Чаще я сидела дома. Его мать грубо обращалась со мной, заставляла много работать. Она постоянно напоминала мне, что я дармоедка, и ее сын кормит меня.
Чтобы она поменьше ворчала, я готовила на всю эту ораву, делала уборку, стирала, ходила в магазин за продуктами. Никто из них не работал, включая Луку, и ничего не делали дома. Жили на пособие. Мать целыми днями раскладывала пасьянс и курила. Я жила у них как служанка, рабыня. Но я на все была согласна, лишь бы Лука меня любил. Он частенько приходил пьяный и тогда любил меня так, как никто и никогда. Я любила, когда он был выпивший.
Все бы ничего: я нашла подход к деду, он любил играть в карты, и я играла с ним, когда была свободна; подружилась с младшими братьями Луки; я тайком покупала им пиво. Но его мать… она вечно была недовольна мною, придиралась, унижала и бесконечно строила мне козни.
Полина тяжело вздохнула и закашлялась. Отдышавшись, она продолжила:
— Я никого не боюсь, мне палец в рот не клади, ты знаешь это, как никто, но эта женщина! Она перевернула меня, она сломала меня, я боялась ее. Я делала все, что она хотела, заискивала, кланялась, и все равно она ненавидела меня. Лука просил не обращать на нее внимания. Однажды она даже ударила меня. Мне захотелось тоже двинуть ее так, чтобы она сразу сдохла… А я дура все сносила, терпела, лишь бы быть с ним. Лишь бы любить его… чтобы он рядом был. А потом его мать заявила, что скоро приедет жена Луки из Загреба, и чтобы я убиралась восвояси. Лука говорил, что был женат, но они давно не живут вместе. И вот она вдруг надумала приехать… помирились…
Мать злорадствовала, шипела на меня и требовала у Луки, чтобы он поскорее прогнал меня.
Он сначала перевез меня в какую-то халупу, там я прожила неделю. Я все время ждала его, но он пришел всего один раз, принес какой-то отвратительной еды, а потом купил билет и сказал, чтобы я уматывала домой. Я плакала, умоляла его позволить мне остаться, и хоть изредка меня навещать, но все тщетно. Он отобрал у меня все мои вещи и ушел, обозвав на хорватском самыми последними словами.
Зина была в шоке: про себя ли рассказывала Полина? Она не могла поверить в такое: Полина унижалась, умоляла, на кого-то работала? Да правда ли это? Но тут же память напомнила, как она готовила все эти необычные хорватские блюда, и то, как тщательно делала уборку. Если не совсем все было правдой, то уж доля истины в ее рассказах точно была. Да какая уж теперь разница!
— Про беременность я поняла не сразу. А когда до меня дошло, то представляешь, бабуль, мое состояние? Каково мне было? Что мне было делать? Неизвестно, где промоталась, непонятно, от кого беременная. Мне не нужны косые взгляды, тычки, насмешки. От одного нагуляла, теперь от другого. И, самое главное, я так устала в этой гребаной Германии, я не хотела работать. А как вырастить ребенка одной? Бабуля, ты даже не представляешь, как я наработалась там! Как я смертельно устала в том доме!
Полина снова стала задыхаться.
— Поля, отдыхай, хватит, — сквозь слезы просила Зина.
Но Полина, словно одержимая, хотела рассказать все. Без эмоций, без анализа, просто голые факты. Как все было. Чтобы знали!
— УЗИ тогда показало пятнадцать-шестнадцать недель. У меня была ручка специальная, я просто стерла единицы. Все просто.
— Зачем? Мы бы и так приняли тебя! И я, и папа, и Регина. Да и Вадим… Зачем врала? Почему все это не рассказала?
— Бабуль, мне было стыдно! Как я могла рассказать вам о своих унижениях, о своей одержимости? Я звонила ему почти каждый день, но он не хотел говорить со мной. Я сказала ему про ребенка, но он только усмехнулся и обозвал меня по-русски ш…….й! Бабуля, я прошу тебя! — ее глаза горели лихорадочным блеском. — Надо Луку на Вадима записать. Попроси Наталью Степановну… давайте поторопимся. Бабуль, я хочу, чтобы на Вадима записали. Пожалуйста. Бабуль, не надо Луку в детдом, я прошу тебя! Я все подпишу, только не в детдом.
— Господь с тобой! О чем ты? Какой детдом? — ужаснулась Зина.
— Умираю я… давай завтра же. Нет времени. Вон там бабушка стоит, — Полина указала на угол палаты, — она каждый день приходит. И мама тоже… Они ждут меня. Сына ему не давайте. Ни за что…
На следующий же день Наталья Степановна воспользовалась своими связями, и все документы привели в порядок. Мальчика назвали по желанию Полины Лукой.
Полина умерла через несколько минут после того, как ей показали свидетельство о рождении ее сына, в котором отцом значился Вадим……….
Татьяна Алимова
все части здесь ⬇️⬇️⬇️
Этот рассказ занял первое место на Большом Литературном Конкурсе Одноклассников ⬇️⬇️⬇️