Долгое время Ханты-Мансийский национальный округ считался аграрной территорией, и даже открытие Шаимского, Мегионского, Усть-Балыкского нефтяных месторождений не смогло повлиять на сложившиеся представления. Но 29 мая 1965 года полностью изменило судьбу региона.
Две столицы
С открытием Самотлора развитие нефтегазового комплекса становится главным проектом страны.
Руководство Тюменской области курировало все вопросы, связанные с добычей нефти, поддерживало интересы округов (Ханты-Мансийского и Ямало-Ненецкого) в Москве. Но Ханты-Мансийск по-прежнему оставался в «тени» Тюмени.
Редкий случай, когда власти Ханты-Мансийского национального округа обратились в Москву напрямую – «через голову» Тюмени, – записка М. Я. Савина и А. Н. Лоскутова в ЦК КПСС от 25 июля 1956 г. о необходимости коренным образом изменить ситуацию с состоянием культурной инфраструктуры.
Этот документ не только дошел до адресата, но и вызвал более широкий резонанс – реакцию со стороны заинтересованных ведомств. Денег, правда, не дали. Оторванность Ханты-Мансийска от центров принятия решений – «большой земли» – усугублялась не вполне удачным географическим расположением города и общим состоянием транспортной инфраструктуры округа.
Долгое время фактически единственным средством коммуникации оставался речной путь, грунтовая дорога Ханты-Мансийск – Уват строилась с большим трудом, строительство сухопутного аэродрома началось только в 1960 г., а железная дорога не дошла до окружной столицы вовсе.
«Высокие гости» из Москвы предпочитали посещать города – центры нефтедобычи: Сургут, Нижневартовск, Нефтеюганск. В 1965 г. Сургут получает статус города – второго на территории национального округа. Так он становится административным центром нефтегазового освоения и неофициальной второй «столицей» округа. Помимо близости к разведанным запасам нефти, географические и инфраструктурные преимущества Сургута способствовали трансформации города в главный «транспортный хаб» округа. Так фактически сложилось «двустоличие».
Поскольку финансирование градостроительных проектов осуществлялось ведомствами по «остаточному принципу», нефтяные города, в том числе и вторая «столица» округа, своим внешним обликом долгое время совсем не походили на популярный в 1960-е образ «голубых городов». Даже после получения городского статуса инфраструктурная среда этих поселений сохраняла поселковый, «хуторской» характер, а жилищный фонд представлял собой временное, неблагоустроенное жилье. Ситуация начала меняться только в 1970-е годы.
Почти как космонавты
Освоение новых пространств и ресурсов продолжалось в традиции покорения – «преодоления пространства и простора». Пафос известной песни 1930‑х гг. оказался вполне созвучен настроению оттепели. Это было время Покорения – космоса, целины, сибирских рек, а потом и природных кладовых Сибирского Севера.
Новшество хрущевского периода заключалось в изменении формата покорения – отказе от принудительных методов мобилизации (гулаговского прошлого), принципе добровольности, материальном стимулировании «покорителей». Не менее важную роль играла ставка на романтизм. Маршевый настрой 1930‑х сменился на романтический 1960‑х, а образ нового героя-романтика воплотился в фигуре геолога. В годы оттепели геологи по популярности уступали разве что только космонавтам.
Популяризации образа способствовали реальные успехи отечественной геологии и люди, сыгравшие исключительную роль в освоении природных богатств Западной Сибири. Югорская нефть была открыта благодаря профессиональной интуиции и инновационным расчетам Л. И. Ровнина, энтузиазму и настойчивости Ф. К. Салманова, организаторским способностям Р-Ю. Г. Эрвье.
Для использования романтизма как мобилизационного стимула, особенно в расчете на тех, кто не был знаком с реальными условиями жизни в условиях Севера, Югра подходила почти идеально: обещание трудностей, «запах тайги» и нефть.
Нефть – не золото, а югорская нефть – не золото Колымы. За нефтяной Югрой, в отличие от Колымского края, не тянулся «лагерный шлейф»: там не было ни лагерей, ни сколько-нибудь значимых лагерных пунктов.
Хотя Ханты-Мансийский национальный округ традиционно был местом ссылки, но среди сосланных в Югорский край было немало знаменитостей, от светлейшего князя А. Д. Меншикова до лидера греческих коммунистов Никоса Захариадиса. Преобладали же среди «невольных сибиряков», конечно, простые люди – жертвы «кулацкой ссылки», депортаций и других принудительных переселений 1930–1940‑х годов. Спецпереселенцы играли существенную роль в жизни округа – строили города и поселки, работали на лесозаготовках, рыболовецких промыслах, а потом и на буровых.
Ставка на романтизм, если и оправдала себя, то лишь отчасти: согласно опросу 1969 г. только около 7 % прибывших в районы нового промышленного освоения мотивировали свой приезд «элементами романтики», тогда как почти половина приезжих указывали на мотив из Марша авиаторов: «мы рождены, чтоб сказку сделать былью, преодолеть пространство и простор».
Западно-Сибирский нефтегазовый комплекс создавался трудом многих тысяч людей, но часто за счет людей. Пренебрежение интересами человека оправдывалось масштабностью решаемой задачи – обеспечения энергетического будущего страны.
«Нефть все спишет» – эта упрощенная логика позволяла закрывать глаза не только на бытовую неустроенность людей, но и на очевидные просчеты в разработке природных ресурсов (например, использование попутного газа), нарушение экологического баланса, пренебрежение интересами коренных народов Севера.
«Новые сибиряки»
Программа построения коммунизма, официально объявленная в стране в 1961 г., стала одним из мощных триггеров развития Западно-Сибирского нефтегазового комплекса. По обозначенным ориентирам, добычу нефти в 1980 г. предстояло увеличить в 5 раз – до 690–710 млн т, газа – в 15 раз (до 680–720 млрд куб. м). Забегая вперед, скажем, что достигнуть этих цифр так и не удалось, но к 1980 г. СССР по добыче нефти все равно занимал первое место в мире.
В Ханты-Мансийском национальном округе идея коммунистического строительства поддерживалась средствами массовой коммуникации. За несколько дней до открытия XXII съезда КПСС вышел необычный номер сургутской районной газеты «К победе коммунизма». Помимо очередного выпуска, во вкладке был еще один, датированный 6 октября 1981 года: журналисты приглашали сургутян перенестись на 20 лет вперед и увидеть будущее города Сургута, в то время еще поселка.
По мнению газеты, образ будущего города был «фантазией, основанной на мечте». Это был город геологов и нефтяников, но не только: надежда на «большую нефть» соседствовала с развитием традиционных отраслей, превращающихся в высокотехнологичное производство.
Главное, город стал удобен и привлекателен для жизни людей: здесь выросли Дворец культуры, благоустроенные детские сады и школы, поликлиники и больницы, дома отдыха и пансионаты, аэровокзал. Даже местная речка Бардаковка сменила свое казавшееся неблагозвучным название на новое – Розовая. К 1970 г. в Сургуте предстояло покончить с хулиганством и разводами супругов, к 1973 г. – передать дело охраны правопорядка от милиции в руки общественности.
Сургутяне внимательно следили и за свершениями всей страны – высадкой советских космонавтов на Венере, их возвращением с Марса, строительством гигантской плотины через Берингов пролив. Через 20 лет Сургут, конечно, не стал коммунистическим городом, и Бардаковка сохранила свое историческое название, но многие черты города-мечты 1960-х воплотились в его современном облике.
Справка
В середине 1980-х гг. на предприятиях и стройках Западно-Сибирского нефтегазового комплекса трудились почти 740 тыс. чел., а средний возраст жителей нефтяных городов Нижневартовска, Сургута, Нефтеюганска не превышал 26–28 лет.
По материалам «Академической истории Югры»
