Стоит ли опять заливать Первого поэта сахарным елеем? Лучше перелистнем странички театрального Пушкина.
Чи мимо прошпандьорил він?
«Чи гепнусь я, дрючком продертий?» Мало кто узнает здесь поэтичнейшие пушкинские строки: «Паду ли я, стрелой пронзенный, /Иль мимо пролетит она?» Это всего лишь пародия, и пародия удачная. А вот ощущение от спектакля «Дом. Дочь. Дорога» по мотивам «Капитанской дочки » Кома-Пермяцкого театра на Пушкинском фестивале в Пскове было иное. Хороший драматург написал «по мотивам», и театр на хорошем счету. Но ни чувства, ни мысли не пробудила эта «Дочка». Зеро. Вообще не люблю, когда переписывают классику. И очень - Пушкина. А тут еще концы с концами не сходятся.
Вообразите пугачевский бунт в оренбургской степи… в наши дни. Военный городок, куда подступает орда уголовников (главный - зэк, развязный Емелька Пугачев)… Системы оповещения, современное оружие, вертолеты с десантниками, на худой конец? – ничего и в помине нет. Маша XXI века застенчива до чрезвычайности (тут я как раз могу понять – сама приехала из закрытого военного городка после жесткого маминого воспитания в большой приморский город и ходила первое время «очи долу»). Жена капитана Миронова вульгарная, пьющая бабенка, ничего общего не имеющая с настоящими «гарнизонными» женами. Молодые люди - в погонах лейтенантов ВС - дерутся на шпагах. Зачем-то в сюжет вставлены подлинные сводки злодейств лжецаря… Я уже ничему не удивлялась, но в финале пришлось. Маш , оказывается, вовсе не Маша, а Хранительница Пушкинского дома, которая и рассказала солдатам ,загнанным туда на экскурсию, всю эту историю. Не могу судить о качестве текста – не смогла найти. Однако напомнил он мне ту давнюю пародию. Прошпандьорил , в основном, мимо. Мимо Пушкина.
Следом посмотрела постановку Някрошюса «Борис Годунов». Пушкин в его трактовке не выглядит глупо или смешно. Да, он почти утратил российские реалии, зато обрел вненациональные и вневременные. Великому режиссеру ни к чему наряжать годуновских бояр в костюмы депутатов. Власть. Борьба за нее. Игры с народом. Народ, который молчит. Не голосует, потому что не верит уже никому. Кто скажет, что это не наша и не вечная тема?
Могут возразить: то «Годунов», трагедия шекспировских глубин, а «Капитанская дочка» - небольшая повесть, которую проходят чуть ли не в начальной школе. Пушкин писал прозу гениально просто, но простой и понятной она кажется только на первый взгляд. «Капитанской дочка» тюза Киселева.
Постановка выдающегося режиссера Адольфа Шапиро, первая в Новом тюзе. Великий, недооцененный спектакль, где гениально не только художественное решение (получило высокую оценку), но и режиссерское, где множество сильных образов и где быстрой «снежной» пушкинской вязью, непрерывным пунктиром проходит главная мысль: человеком оставаться должно и нужно, в каких бы жизненных передрягах ты не оказался. Блестящий пример того, как, не «перекраивая» классику, попасть точно в душу зрителя, разбудить его мысль.
Чума на оба ваши действия
Иногда нарочитая метафоричность лишь вредит спектаклю. Драматический театр из Лобни (Московская область) привез на Всероссийский фестиваль в Балашове «Маленькие трагедии». Да, постановка динамичная (режиссер Ксения Кузнецова), с цельным решением. С «группой черных» с фонариками во лбу и масками чумного доктора, проходящими сквозным действием. Игра лучей, пляски на костях, жуткий Вальсингам, который даже не прочел – прошипел, проскрипел, проорал знаменитый монолог. А ведь там есть жизнеутверждающие слова, которые поддерживали нам в самый пик пандемии. Актеры меняли роли, почти не меняя обличья. Наклонный стол для Пира превратится в кладовую Скупого рыцаря, доверху наполненную золотыми монетами. Это и могила его. Тут можно было бы поставить точку. На свою беду, классик написал четыре маленькие трагедии. Едва оправившись от шока с «Чумой», мы видим «Моцарта и Сальери», где сначала Черный человек пилит смычком , потом черных становится ужасающе много, они дико мешают: наверное, потому, уходя в вечность, Моцарт уносит одного из них под мышкой. Вьются черные фурии…Явление сквозного черного человека само по себе неплохо. Но когда они все сразу, вместе, не в вышине, а рядом, на маленькой сцене, сверху, вокруг, везде… Ради финального шабаша? Тут и так вечный шабаш.
Дубровский и дворня
Готова принять все сценические новации (кроме физиологии без нужды и «лексики» для куражу), все театральные провокации, если… за ними не стоят великие имена. Ради бога, сочиняйте свои пьесы! О, это позволяющее любые вольности и искажения «по мотивам»! Где проходят границы такой «переписки», да есть ли они?
Нет, речь не о "сокращении" героев и сюжетных линий большого произведения или "соединении" двух персонажей. Если это оправдано психологически, почему нет? Но когда герои совершают поступки, прямо противоположные тем, что задумал автор… И тогда Черт Гоголя не чинит препятствия ненавистному Вакуле (а ведь тот боролся за его бессмертную душу), а всячески ему помогает. Лонгрен Грина превращается из трудолюбивого мастера игрушек в горького пьяницу, а добрая няня Дубровского Егоровна в этакую бандершу ,«бессмысленную и беспощадную» .Она и подговаривает Архипа заживо сжечь подьячих, строит другие козни. Если кто помнит из школьной программы, Дубровский не спасает Машу, потому что кольцо в дупле не попало вовремя к русскому Робин Гуду. Он опоздал. В мюзикле по мотивам повести вместо кольца фигурирует …черная роза на подоконнике (шаржированная цитата из «Семнадцати мгновений»). А не появится роза в нужное время в нужном месте не из-за случая, который у Пушкина «бог изобретатель», а из коварства все той же резвой Егоровны. Такие метаморфозы происходят с пушкинскими героями в либретто драматурга Карена Кавалеряна к мюзиклу, поставленному в Саратовской оперетте. Крестьяне, ушедшие вместе с барином в разбойники по нужде (Троекуров, напомним, отнимает имение Дубровского), превращены в холопов, злых и лукавых, что отличало вообще-то дворню. Автор придумал образ Рассказчика, и добро бы он говорил прозрачной пушкинской прозой. /«Несколько лет тому назад в одном из своих поместий жил старинный русский барин, Кирила Петрович Троекуров…»/ Автор решил посостязаться с поэтом , вот как звучит отрывок из переложенного на стихи «Дубровского». «Суров он был к своей прислуге, /Их взглядом повергая в дрожь,/ Да и дворян, и тех в округе /Совсем не ставил он ни в грош». Что это за «тех в округе», остается догадываться.
Скажу крамольное: Дубровский - не самое лучшее произведение Пушкина. Реализм переплетается здесь с романтизмом, шлейф которого тянется от разбойничьих романов Скотта, драматургии Шиллера. Но Александр Сергеевич блестяще показал помещичью жизнь, сумел увлекательно завернуть сюжет. Вот же, и ставят его, и пишут «по мотивам».
Князь не убивал Дубровского в лесу, иначе был бы тут же казнен разбойниками, которых от расправы удерживал только барин. В мюзикле Верейский застрелит беднягу Дубровского.. Смежили очи гении, и стали слышны наши имена. О самой постановке мюзикла, удачной, несмотря на все несообразности текста, писала в другом месте.
Царь с метлой
Другое дело, если режиссеры и актеры импровизируют по –доброму, с легкой иронией к хрестоматийным вещам. Еще на первом курсе студенты Артема Кузина в СаТИ ( Саратовский театральный институт) так сыграли, спели и станцевали сказку «По щучьему велению», что ждала многого от них. На втором они показали «Сказку о царе Салтане», выйдя на сцену в кроссовках, рваных джинсах, в тельняшках. «А это мы на Пушкина попали?» – с удивлением спросила опоздавшая бабушка, тащившая за собой внука. Важен угол зрения. Остров Буян в сказке кажется манящим и недоступным раем. А с рефреном Анри Волохонского ощущение усиливается. «Под небом голубым есть город золотой. С пpозpачными воротами и яркою звездой».
Однако сантименты быстро кончились. И хотя Ведущий (возможно, Кот ученый в модной «коже») читал сказку выразительно ,и фольклорники не раз подкрепляли действо звучными голосами… остальные артисты творили на сцене такое… . «День прошел-царица вопит». Вопила артистка не по-сказочному усердно, малыш плюнул соску и быстрее, чем ожидалось ,проделал «на двор окошко». Палка - лук, метелки на длинных ручках - весла гребцов на челне. Чистюля Бабариха с ее камарильей велит всем, заходя в Салтаново царство, ноги вытирать. Салтан, даром что царь, сам за веник берется. И у Гвидона на острове вечного счастья, похоже, вечный субботник. Птица «невиданной красы» - девушка с крепкими балетными ногами, исполнив все нужные па с коршуном в ушанке, достанется другому обладателю русской шапки. 33 богатыря в стульях и скамейках на голове смахивают на урфинджюсовое войско. Пересмешки, находки, забавные выдумки на каждом шагу... . Студенты учатся дышать на сцене, как рыбы в воде, погружаясь в игровую стихию и сами эту стихию создавая. И все же - под занавес - лирический Пушкин победил Пушкина иронического. На сцене и в книжке. «Царь слезами залился». Я тоже почти залилась…
Сдача с пересдачами
А напоследок вспомним самую увлекательную сдачу «Евгения Онегина» в Саратовском оперном театре. Такой эмоциональный прогон видела только раз, когда «Севильского цирюльника» ставил у нас московский режиссер Юрий Петров. Хорошо знала его по волжской базе «Актер», как добродушного, веселого старичка с палочкой, которому далеко за 80. Он приехал ставить и заболел гриппом. Я носила ему в гостиницу лекарства. Юрий Александрович выздоровел в «аккурат» к генеральному прогону. Уселся в зале и… закричал, застучал палкой на артистов, а в особенности, на статистов, привыкших стоять на сцене недвижною толпой. И чем дальше к финалу катилась сдача, тем сильнее извергал он гнев, тем громче барабанила по полу его трость. Фронтовик, главный режиссер Московской оперетты, режиссер Большого театра, поставивший два заметных фильма, характер, как оказалось, имел железный.. Он не давал актерам ни минуты передышки. Как он потом говорил, «кинематографизировал» действие.
С « Евгением Онегиным» вышла другая история. Опера уже шла на нашей сцене несколько лет назад, режиссер прежний, он же художник-постановщик. И будто больших новаций по сравнению с прежним вариантом не ожидалось. Там Онегин соскакивал на бал прямо с подножки поезда. И все мужчины носили огненно-красные фраки. По сравнению с той остальные версии кажутся патриархальными. Тем более, что отсутствует сцена «валяния» дворовой девки и парня в стоге сена, которая оригинально смотрелась на фоне колонн барского дома, Нынче стог убран подальше .Но за отсутствием эмоциональных ударов у постановщика их удачно «наносил» худрук и музыкальный руководитель. Прогон останавливался неисчислимое число раз. То струнные не так заиграли, то хор заглушил солистов, то хористки неправильно среагировали на заигрывания «ухажеров», то солисты недостаточно артикулировали. И костюмы вызывали нарекания руководства, и парики, и башмаки. По очереди вызывались «к барьеру» все цеха и узкие специалисты. Дублер – самый молодой из Ленских, на беду свою отлучившийся во время коронной партии, был найден, водворен пред «грозные очи» и долго томился столбиком у оркестровой ямы, боясь даже присесть. Нет, Главный не кричал, не стучал, ничем не размахивал, даже своей тонкой палочкой. Напротив, он все обращал в шутку - и нелепый парик, и морщинистые брюки исполнителя. Может, кто за сценой, тихонько и плакал, утираясь краем занавеса, не знаю. Ну а мы, проведя в театре четыре часа вместо двух, увидев нелегкий процесс рождения спектакля изнутри, получили двойное удовольствие – от новой постановки и от ее грозно-веселого прогона. Актеры, они ж как дети: пустишь их на самотек – заиграются и про все на свете забудут. А спектакль после всех прогонов получился добротным, в меру условным. Опера ж!
Это только малая часть обширнейшей пушкинианы, которая скопилась у меня за десятилетия жизни в театральном мире. В День рождения веселого и умного человека как-то не хочется возносить ему нудные славословия.
Ирина Крайнова, театральный критик
Фото с сайтов театров