Римляне ставили на лица своих каторжников клейма: «Cave furem»*. На эти лица ничего не надо ставить, и без всякого клейма все видно.
*Cave furem - берегись вора / "Окаянные дни" И. А. Бунин
10 декабря 1933 года. Стокгольм. Нобелевская премия. Под громкие аплодисменты восторженной публики на сцену поднимается русский писатель. Первый лауреат Нобелевской премии по литературе из России. Его имя — Иван Алексеевич Бунин. На сцену писатель поднимается медленно, но торжественно. Как-никак возраст — за плечами Ивана Алексеевича 63 года. А вместе с тем долгие годы в эмиграции, невыносимая тоска по Родине и жалкое, на грани нищеты, существование вне России.
На сцену поднимается человек, не имеющий гражданства, живущий по документу беженца, с острой обидой на большевистский режим и лютой неприязнью к тем, кто разделил его со своею Россией.
Он произносит свою речь на французском языке:
«Впервые со дня учреждения премии вы присудили ее изгнаннику, ибо кто же я? Изгнанник, пользующийся гостеприимством Франции, по отношению к которой я тоже навсегда сохраню признательность...
Это наиболее сильное впечатление во всей моей жизни... Ничуть не желая омрачать этот праздник, я всё-таки позволю себе сказать, что скорби, испытанные мною за последние пятнадцать лет, далеко превышали мои радости...
...Есть нечто незыблемое, всех нас объединяющее: свобода мысли и совести, то, чему мы обязаны цивилизацией. Для писателя эта свобода необходима особенно, — она для него догмат, аксиома».
Сложно представить, что в тот момент испытывает Бунин, однако накануне вручения премии Иван Алексеевич прокомментировал решение Академии:
«Я очень счастлив за себя и особенно за русскую литературу!»
Слова эти красноречиво говорят о том, что даже находясь «в изгнании», Бунин остается глубоко русским писателем!
Однако в СССР награждение обличителя советского режима воспринимается с решительным недовольством. Всё дело в антибольшевистской позиции писателя. Активно пишущий эмигрант Бунин к тому времени частично публикует свои дневники «Окаянные дни». И в этих записях было засвидетельствовано становление одного из самых противоречивых режимов начала двадцатого века, приход к власти Ленина и большевиков.
Ленина, впрочем, Бунин не только отрицает и не признает, а ненавидит всеми фибрами души. Как и саму власть. Власть, которая отныне предпочитает употреблять термин «советский писатель», вместо «русский писатель.» Власть, которая вознесла на пьедестал самой уважаемой премии своего номинанта — главного «пропагандиста советской власти» — Максима Горького. Пропагандистом, к слову, Горького охарактеризовал сам Бунин.
«Матерый волк контрреволюции», как пренебрежительно нарекают Бунина в СССР, этой награды не достоин. И именно эту церемонию награждения советская делегация во главе с послом СССР в Швеции Александрой Коллонтай демонстративно игнорирует. Впервые за все годы проведения премии. Очевидно, для этого были веские основания.
Что до номинанта из империи Советов Максима Горького, то к Бунину он долгие годы испытывал самые уважительные чувства. Их первая встреча состоялась в Ялте в 1899 году. На этой встрече Горький, не скрывая сантиментов, произносит: «Вы же последний писатель от дворянства, той культуры, которая дала миру Пушкина и Толстого».
Бунин дружбу Горького принимает и уже в 1900 году посвящает коллеге по цеху поэму «Листопад». Их дружба потеряет всякий смысл в 1917 году, сразу же после революции, волею судьбы разделившей двух друзей-писателей по разные стороны баррикад. Через супругу Горького Екатерину, Бунин отклоняет предложение о встрече: «Отношения с ним навсегда кончены».
В мае 1918 года Бунин навсегда прощается с Москвой, а затем и вовсе с Родиной. Через Одессу он отправляется в Париж, а спустя два года после его отъезда из России новая власть учреждает специальный орган — Главлит. В перечень его прямых обязанностей входит контроль за всей «враждебно настроенной к советской власти» литературой, ввозимой из-за границы. Фамилия Бунина появляется в данном ведомстве в 1923 году с отметкой: «Автор в своих произведениях пытается найти обоснование революционной катастрофе».
Книги Бунина — одни из первых изымаются из всех библиотек и книжных лавок. А сам автор на долгие десятилетия попадает в опалу. Реакция аристократа Бунина на запрет его творчества, исходивший от того самого «подлого племени» (так он называл революционеров), была ожидаема. Первые ее зарисовки появляются в период с 1925 по 1927 годы в русской эмигрантской газете «Возрождение». Там публикуются первые дневниковые записи писателя-эмигранта Бунина. Посвящены они трагическим событиям 1917 года. Названия этих записей говорят сами за себя: «Окаянные дни»!
Его внутренний мир, построенный на концепции свободы слова, мысли и совести продолжает жить своей жизнью и правдой, кардинально отличающейся от той, что проповедуется на его родной земле. И в этом, по словам писателя - реалиста Бунина и была его социальная миссия. Правда, его собственная правда, раскаленная до лютой ненависти к тем, кто разрушил его Великую Российскую империю, к тем, кто жесточайшим образом поделил его жизнь на до и после...
"Миссия возвращения" Бунина домой
После Второй мировой войны его настойчиво просят вернуться домой. Ему предлагают безбедное существование до конца жизни: дачу, машину и всё, что он пожелает. Но Бунин отказывается. На "бывшей" Родине Бунина даже разрабатывают план по его возвращению. "Миссию возвращения" Нобелевского лауреата Иван Бунина доверяют советскому писателю и поэту Константину Симонову.
11 августа 1946 года Симонов спецбортом прилетает в Париж. И не с пустыми руками, а с ценными подарками: фотоаппарат для Бунина, селедка, бородинский хлеб, докторская колбаса и... естественно водка. Так сказать, из "России с любовью".
Он приглашает чету Буниных на литературную встречу. Из любопытства или от тоски по русскому языку, но Бунин соглашается. На встречу Иван Алексеевич заявляется в образе потомственного русского дворянина и аристократа, хотя, по сути, он и был истинным представителем русской аристократии.
О Бунине из воспоминаний Константина Симонова:
Он казался мне человеком другой эпохи и другого времени, человеком, которому, чтобы вернуться домой, надо необычайно многое преодолеть в себе, — словом, человеком, которому будет у нас очень трудно...
Я был уверен, что при встрече с родиной конкретные современные представители этого русского народа оказались бы для него чем‑то непривычным и раздражающим. Это был человек, не только внутренне не принявший никаких перемен, совершенных в России Октябрьской революцией, но и в душе все еще никак не соглашавшийся с самой возможностью таких перемен, все еще не привыкший к ним как к историческому факту. Он как бы закостенел в своем прежнем ощущении людей, жизни, быта, в представлениях о том, как эти люди должны относиться к нему и как он должен относиться к ним, какими они могут быть и какими быть не имеют права…
Внешне Бунин был еще крепкий, худощавый, совершенно седой, чуть — чуть чопорно одетый старик. Гордая посадка головы, седина, суховатость, подтянутость, жесткость и острота движений, с некоторой даже подчеркнутостью всего этого.
Он был как‑то сдержанно — приветлив...
Когда я приехал в Париж, я понаслышке уже знал про абсолютно безукоризненное поведение Бунина в годы немецкой оккупации, слышал, что он категорически отказался хотя бы палец о палец ударить для немцев.
Я относился к Бунину как к очень хорошему писателю и как к человеку, занявшему во время войны достойную патриотическую позицию. Я уважал его за это, и это уважение зачеркивало для меня некоторые неприемлемые страницы в его прошлом. Словом, мне хотелось, чтобы Бунин вернулся домой.
Но возложенная на Константина Симонова миссия провалилась. В своем отказе вернуться домой с паспортом советского гражданина, Иван Алексеевич привел ряд существенно важных аргументов:
— Поздно, поздно… Я уже стар, и друзей никого в живых не осталось... Боюсь почувствовать себя в пустоте. А заводить новых друзей в этом возрасте поздно. Лучше уж я буду думать обо всех вас, о России — издалека. Да и по правде говоря, я признаюсь, очень привык к Франции, как‑никак уже двадцать пять лет здесь, привычка ко всему: к квартире, к прогулкам, к образу жизни… А брать паспорт и не ехать, оставаться здесь с советским паспортом — зачем же брать паспорт, если не ехать? Раз я не еду, буду жить так, как жил, дело ведь не в моих документах, а в моих чувствах…
Всего Симонов встречается с Буниным раз 6-7. В одну из встреч Иван Алексеевич разговорился о войне, о том как попал в поле зрения немцев, мечтающих привлечь лауреата Нобеля русского происхождения в пропагандистских целях. О том, как скрывался долгие годы от них, проживая бедную и голодную жизнь. О том, что по ночам он с искренней тревогой за свою Россию вслушивался в новостные эфиры русского радио, отслеживая фронтовые вести. И о том, что за каждый освобожденный советскими солдатами город он отмечал рюмкой крепкого...
А в одну из крайних встреч он окончательно признается Симонову, что к советской власти отныне он не испытывает никакой ненависти:
— Нет, я не поеду, не поеду на старости лет… это было бы глупо с моей стороны… Нет, я не Куприн, я этого не сделаю. Но вы должны знать, что двадцать второго июня тысяча девятьсот сорок первого года я, написавший все, что я написал до этого, в том числе «Окаянные дни», я по отношению к России и к тем, кто ею ныне правит, навсегда вложил шпагу в ножны, независимо от того, как я поступлю сейчас, здесь ли я остаюсь или уеду.
Но самый важный разговор между Буниным и Симоновым состоялся во время их первой встречи. После этого разговора Бунин неоднократно выражал сомнения в том, вернётся он в Россию или нет.
Суть этого разговора, если говорить кратко, заключалась в том, что Бунин задавал Симонову вопросы о судьбах многих русских писателей и поэтов. Он называл только те фамилии, которые были репрессированы советским режимом. Симонов, прошедший войну, отвечал, глядя в пол, что знать ему не положено. Хотя он, конечно, был осведомлён, но не решился обвинить свою страну, которая совсем недавно, как будто это было вчера, избавилась от фашистского гнета.
Ситуация была напряжённой, но Бунин сам её и разрядил. Он произнёс замечательный тост за русский народ и даже за самого Сталина.
— По старой русской традиции первый тост мы должны произнести в честь гостя. Но простит мне дорогой Константин Михайлович, коли этот тост прозвучит в честь народа, к которому все мы принадлежим. Выпьем за великий русский народ — народ-победитель! И еще — за полководческий талант Сталина!
Встречи Бунина с Симоновым документируют нечто важное. Для всех нас. Рано или поздно всякий русский человек может обрести силу прощения. И не важно, насколько сильны наши убеждения во время великих потрясений с нашей Россией. Насколько пострадала наша жизнь и жизнь наших близких. Вины России в этом нет. Это часть нашей истории, часть нашего становления, сотканная из горечи потерь и разочарований, обид и несправедливости...
Но от Родины, от своей страны, как и от своей семьи, не отказываются. В какой стране и семье родиться — выбор от небесных сил. Наша сила в другом — научиться вопреки всему прощать.
Даже самых последних мерзавцев, из-за которых наша страна не единожды проваливалась в бездну. Ведь без них, наверное, мы бы и не научились различать добро от откровенного зла... Без них, возможно, Россия не познала бы силу самоотверженной стойкости и мужества...
В этом смысле моя Россия сегодня напоминает мне искусственно раскалённую печь, как когда-то её заново открыл для себя русский писатель Иван Бунин в 1917 году. Его судьба, полная твёрдых принципов, неприятия компромиссов и прощения, а также его жизненный путь вдали от дома говорят о многом... Например о том, что ненависть ослепляет.. "Подобно хладнокровному палачу" предпочитает отнимать у человека душу...
Впрочем, это тема отдельной статьи...
Иван Алексеевич Бунин будет похоронен в 1953 году на французском кладбище русских эмигрантов Сент-Женевьев -де Буа. Его жизнь оборвется на 83-м году, спустя 8 месяцев после заката одной из самых ярких звезд большевистского режима Иосифа Сталина. Режима, который при вожде Советов стал символом несокрушимости и стойкости. И это чрезвычайно символично. Не находите?
Спустя годы на надгробной плите Ивана Алексеевича станут появляться сосновые шишки. Это добрая традиция, которой следуют приезжающие во Францию люди из России. Они хотят привезти Ивану Алексеевичу частичку его родной страны. Я узнал об этой красивой русской традиции именно здесь. Спасибо авторам за эту информацию.
Вслед за этой удивительной историей с шишками, я наткнулся на весьма тревожную и даже пугающую новость:
Из-за событий, начавшиеся в феврале 2022 года Франция отказалась принимать от российской стороны средства на содержание русского кладбища в Сент-Женевьев -де Буа. Оказывается с 2008 года содержание кладбища и могил лежало на плечах нашего правительства. И на могилах, якобы стали появляться таблички: «отказано в продлении». Говорят, что к данному вопросу подключились на самом верху, а вслед за этим мэрия французского города ент-Женевьев -де Буа, сделала заявление:
«Мы решительно подтверждаем, что ни одна русская могила не будет потревожена и что город обеспечит, как и сегодня, содержание и восстановление мест на муниципальном кладбище».
Любимая цитата из дневников «Окаянные дни»
Изначально эту статью я намеревался посвятить исключительно дневникам и цитатам из «Окаянных дней», дабы продемонстрировать некоторую солидарность с Буниным, ведь я в действительности не сторонник Ленина и революции... Этот дневник мне показался интересным с точки зрения разных ракурсов и взглядов на историю. К тому же Бунин был прямым свидетелем той эпохи, и его стойкое непринятие нового мироустройства в его стране заслуживает тщательного анализа. Подстегивало еще и то, что его «окаянные» дневники были запрещены в СССР вплоть до 1988 года.
Однако, прикоснувшись к биографическим подробностям из жизни Бунина, мне все же захотелось остановиться на самых интересных сюжетах, представляющие, по моему скромному убеждению, гораздо большую ценность.
А относительно цитат из произведения предлагаю переместиться в комментарии — оставляйте свои любимые цитаты из данного произведения ниже, под статьей. Там и поговорим!
Мне понравились больше всего эти две:
1. Все это повторяется потому прежде всего, что одна из самых отличительных черт революций – бешеная жажда игры, лицедейства, позы, балагана. В человеке просыпается обезьяна..
2. Народ сам сказал про себя: «из нас, как из древа, – и дубина, и икона», – в зависимости от обстоятельств, от того, кто это древо обрабатывает: Сергий Радонежский или Емелька Пугачев.
Друзья! Жду вас в телеграм канале "Моя Россия"- там веселей и без цензуры.
Материалы, которые мне понравились о Бунине:
Иван Бунин / Жизнь в эмиграции, Нобелевская премия и нищета / Личности / МИНАЕВ
Андрей Ткачев - фильм о русском кладбище во Франции / Бунин / Зайцев / Шмелев
Новые статьи, которые, возможно, вы еще не читали: