Грозным предвестием надвигающейся катастрофы стало землетрясение, разразившееся третьего мая во время литургии. Если во Владимире лишь закачались паникадила и лампады перед иконами по стенам, то в Киеве и Переяславле некоторые храмы растрескались, раскололись на части, на молящихся падали камни, обрушивались своды. Следом наступило затмение. Солнце превратилось в серп, подобный лунному, а по сторонам встали красные, зелёные и синие столбы, точно огонь сходил с небес на Киев, где отчаявшиеся люди начали прощаться друг с другом.
В 1232 г. «татары» появились на Средней Волге, остановившись зимовать в непосредственной близости от булгарских рубежей («Придоша татарове и зимоваша не дошедше Великого града Болгарьского») Источник же В.Н. Татищева продолжает: «поплениша и покориша многу нижнюю землю Болгорскую и грады разориша». По сообщению В.Н. Татищева, булгары прислали послов к великому князю, прося помощи, обещая даже покрыть издержки похода, но великий князь, посоветовавший с «братьею», отказался. Вместо этого, учитывая бедственное положение Булгарии, Юрий Всеволодович послал на покорение мордвы сына Всеволода, а с ним племянника Фёдора Ярославича, рязанских и муромских вассалов. Владимро-Суздальский князь, вместо активной обороны, занял выжидательную позицию по отношению к монголам, стараясь не рисковать силами в чужих землях, что после Калки выглядело логично, а пока прибирал к рукам булгарских данников в Мордовии.
Юг и Запад Руси бурлили в непрерывной усобице, перемалывавшей последние ресурсы обороны страны, только-только избавившейся от степной угрозы, но половцы, казалось, уже ставшие частью русских войск, по-прежнему участвовали в ней, усугубляя масштабы южнорусской трагедии. В Залесье стояла тишина, отступили бедствия недавнего голода, один за другим во Владимире и удельных столицах строились и украшались храмы, в 1235 г. просто «мирно бысть».
Между тем война была рядом. Именно, в 1235 г. судьба народов Восточной Европы была решена очень далеко от её границ на берегах реки Онон, где собравшиеся на курултай чингизиды постановили возобновить поход «к последнему морю». Для усиления войск улуса Джучи, под руководством хана Бату, каан Угэдэй приказал всем улусам империи выделить значительную часть воинов. Помимо пяти сыновей Джучи, к походу привлекались ещё семь чингизидов. В качестве советников молодых принцев - внуков «потрясателя вселенной», в походе приняли участие опытнейшие полководцы Чингис-хана, в прошлом уже изучившие будущий театр военных действий – Субэдей-Баатур и Джебэ-нойон, а также недавно выдвинувшийся Бурундай. Все они также командовали тумэнами. Получив приказ, царевичи и темники разъехались по своим ордам готовить войска к выступлению и вскоре, опережая друг друга устремились на запад.
Всю первую половину тридцатых годов монголо-татарские отряды ограниченными силами одного Улуса Джучи (ок. 4 тыс. собственно монгольских воинов) продолжали нападать на окраины Волжской Булгарии. Теперь наступил финал. Осенью 1236 г. монгольские полчища соединились в степях Нижней Булгарии. Их общая численность, по объективным оценкам, достигала 120 – 140 тысяч всадников, но едва ли представители монгольских племён составляли и треть этой армии.
По соединении армия нашествия разделилась на две части. Северную группу тумэнов Бату лично повёл на завоевание Булгара. Южную, меньшую по численности, направил на покорение восточных половцев и племён Поволжья (мокши, буртасов и «арджанов» (?).
Неприступная столица Волжской Булгарии была взята штурмом после отчаянного сопротивления. Жители были по большей части перебиты «для примера». Остальных ждало рабство. Биляр, «Великий город» русских летописей, был взят штурмом, несмотря на шесть (!) рядов стен, а всё население уничтожено. Сопротивление булгар было сломлено быстро. Пали все города, были сожжены практически все сёла. Небольшая страна оказалась просто затопленной валом нашествия.
Судя по недавним раскопкам Золотаревского городища под Пензой, нечто подобное происходило на широком фронте наступления южной группы монгольских войск, в том числе в земле мордвы, которую недавно, с такой настойчивостью присоединял Юрий Всеволодович, но защищать своих новых подданных летом 1237 г. он не решился. Для монгольского командования стало очевидно, что правитель Северо-восточной Руси ушёл в глухую оборону, надеясь отсидеться от степняков за Окой и лесами. Неудивительно, что монгольским послам вскоре удалось обмануть великого князя и его советников. Их образ мыслей уже не являлся тайной для мудрых восточных «психологов».
К осени 1237 г. цели летней кампании оказались достигнуты: половцы оттеснены далеко на запад, выжженные и залитые кровью земли поволжских народов покорены, аланы искали спасения в горных ущельях. Степная дорога к «последнему морю» была открыта, но непокорённая Русь всё же представляла угрозу для дальнейших замыслов завоевателей и её предстояло устранить. Осенью командующие монгольскими соединениями собрались на курултай, на котором приняли решение о вторжении на Русь и обсудили план зимней кампании.
Сообщения русских летописей о гибели Волжской Булгарии зимой 1236-1237 гг. дышат сочувствием к жертвам нашествия и тревогой за будущее. В них звучит явное предупреждение своим правителям, отказавшимся помочь соседям. Предупреждение это было услышано, но своеобразно, не случайно в эту зиму Юрий Всеволодович женил сразу двух младших сыновей, Владимира и Мстислава. Как он собирался действовать против монголов в складывавшейся обстановке летописи не сообщают.
Похоже, что из отечественных источников, еще в самый тяжкий период ига, вычищены были любые намёки на подготовку (конкретных лиц) к сопротивлению монгольской агрессии, чтобы не компрометировать переживших нашествие князей. Из них нам ничего не известно о наличии каких-либо русских планов такого рода, об отдаче распоряжений, о подготовке городов к обороне, заготовке вооружения, мобилизационных мероприятиях и т.п. Летописи лишь живописуют, и то скупо, фактологию последующих событий. Перенесённая в учебники, она известна достаточно хорошо и содержит в себе явный упрёк герою нашего повествования, как главному организатору обороны, но даже с добавлениями историографа Бату-хана Рашид-ад-Дина, далеко не полна и не отвечает на возникающие, даже у школьников вопросы, главный и очевидный из них один: почему крупнейшее из северо-восточных русских княжеств защищалось столь пассивно, разрозненно и бестолково?
Однако, ещё в первой половине XX в. были обнаружены два письма-отчёта доминиканского монаха Юлиана, родом венгра, о своих путешествиях в Восточную Европу. Нас, в данном случае, интересует второе, деловито и подробно раскрывающее обстановку, сложившуюся к началу зимы 1237-1238 гг. у границ Руси. В цитируемом ниже письме Юлиана, приведённом в трудах Д.Г. Хрусталёва, есть удивительная информация. Доминиканец сообщает со слов самого владимиро-суздальского князя Юрия Всеволодовича, что монголы, готовясь к нападению на Русь, разделили свою орду на четыре части. Из них три находятся в степи у рязанской границы, а одна (названная первой) «…у реки Этиль (Волга Ю.С) на границах Руси с восточного края подступила к Суздалю» (!). Из письма Юлиана известно, что кроме Булгарии и Мордовии была захвачена ещё и «Меровия» – земля мери, узкий буфер между Ветлугой, Волгой, текущих здесь почти параллельно, с севера на юго-восток и Унжей, впадающей в Волгу напротив Юрьевца. В свете этого известия, упомянутый выше отрывок о четырёх частях монгольского войска не позволяет сомневаться, что первая из них непосредственно заняла левобережье Волги как минимум до Городца. То есть одна группа туменов, от границы разорённой Булгарии (устья Суры и Ветлуги), продвинулась к устью Оки и заняла «луговой» берег на север, до впадения Унжи, создав непосредственную угрозу восточным рубежам Суздальщины. Другая летом уже нападала с востока на рязанские сторожевые посты. Этому известию, возможно, соответствует сообщение о взятии некой Нузы на рязанской границе (или к востоку от нее), в районе которой «татары» встали становищем. Отсюда к рязанским князьям ими было направлено посольство с требованием покориться. Третье объединение встало к югу от «замка Воронеж», бывшего, по-видимому, в то время столицей удельного княжества, занимавшего южную оконечность Рязанской земли. Местонахождение четвёртого войска Юлиан не уточняет: «Оно осаждает всю Русь». Возможно, эта группировка осенью находилась юго-западнее, представляя собой заслон на случай активных действий союзных Рязани половцев и черниговцев, известных, в недавнем прошлом, своей военной активностью в степи на Донецко-Донском направлении. Ни у кого тогда уже не оставалось сомнений в том, что все эти силы только и «ждут того, чтобы земля, реки и болота с наступлением ближайшей зимы замерзли, после чего… легко будет разграбить всю страну русских».
Мог ли великий князь не отреагировать на эту прямую угрозу своим восточным границам? Военачальник любого уровня и ранга, перед принятием решения на предстоящие действия, всегда оценивает обстановку, исходя, в первую очередь, из сведений о противнике и состояния своих сил. Хотя, в данном случае, военачальник был ещё и политиком. Даже, если Юрий Всеволодович и не собирался, исходя из известных политических расчётов, помогать Рязанцам, то после публикации писем Юлиана это решение кажется более обоснованным, во всяком случае, он должен был надёжно прикрыть волжское (Нижегородское) направление, которое после разгрома Булгарии, должно было выглядеть как самый короткий и лёгкий путь вторжения. В то же время, великий князь и его воеводы должны были бы сознавать, что на берегах Волги нет корма для столь крупной конной группировки врага, с которой не справились бы силы Владимиро-суздальского княжества. Во всяком случае, если Юрий Всеволодович изначально планировал прикрыть окско-московское направление, значительную часть сил он должен был направить к Нижнему Новгороду. По-видимому, в конце осени, когда рязанцы ещё вели переговоры с монголами и отправляли их посольство во Владимир, а Юлиан беседовал со своим державным информатором, военные ресурсы восточной части великого княжества уже были в боевой готовности на «горном» берегу между Нижним и Юрьевцем.
Зная, как в действительности развивались события, можем теперь сказать, что со стороны Батыя на этом направлении имела место демонстрация, ложный маневр для отвлечения сил, не повлекшая в тот момент еще ко взятию Городца – единственного русского города в Восточном Заволжье, а учитывая изощрённость монголов, можно предположить, что они могли просто мистифицировать свою жертву одной лишь дезинформацией, о готовившемся здесь вторжении, в подкрепление которой маячили разъездами на устье Оки и противоположном берегу Волги. Лишь зимой, находившийся в Меровии самый слабый из монгольских корпусов, воздержавшись от нападения на Нижний Новгород, перешёл в наступление по левому берегу Волги, взяв Городец. Позднее, вероятно, он захватил Галич Мерьский.
Письма-отчеты Юлиана содержат уникальные сведения, в том числе о состоянии умов. Из них видно, что все в то время на Владимирщине повторяли странную легенду о том, что будто бы «татары» избегают штурмовать крепости, а лишь разоряют их окрестности. Может быть, такое мнение сложилось у русских и их князя из-за того, что практически всю массу беженцев из Булгарии составляли сельские жители, в то время как из защитников городов не спасся никто. Эти разговоры накладывались на воспоминания о калкском погроме, когда монголы проявили себя как типичные кочевники, не способные штурмовать крепостные стены, не став углубляться в русские земли. Массовое сознание выдавало желаемое за действительное и, как оказалось, лица, ответственные за анализ ситуации и организацию обороны страны, в своих оценках и решениях нисколько не возвысились над этой обывательской точкой зрения. В этом проявились и личные качества руководителя государства.
Второе письмо Юлиана, удостоенного личной беседы с Юрием Всеволодовичем, характеризует князя как весьма информированного, но крайне нераспорядительного правителя. Поведав доминиканцу немало ценных сведений о монголах, их тактике, стратегических планах, и, даже истории, он, как оказалось, не смог найти переводчика, чтобы прочесть перехваченное послание хана Бату к венгерскому королю, которое передал Юлиану, как его соотечественнику. Тот же без особого труда нашёл во Владимире нужного человека (в то время как монгольские вожди обладали необходимым числом лиц, владевших сразу несколькими европейскими языками). Совершенно очевидно и то, что в окружении великого князя не нашлось деятельных и сметливых помощников. Такие люди, если они были, первоначально, среди соратников его отца, со временем перетекли в свиту его более энергичного, талантливого брата Ярослава и находились теперь далеко.
Современный комментатор «Письма» подводит итог под наблюдениями Юлиана на Руси. «Ожидали, видимо, орду диких кочевников, а столкнулись с самой подготовленной и хорошо организованной армией в мире» (Хрусталёв Д.Г. Русь и монгольское нашествие. 30 – 50-е гг. XIII в. СПб, Евразия. 2015.).
Как известно, рязанские князья отправили монгольских послов-соглядатаев к Юрию Всеволодовичу, своему сюзерену, заявив пришельцам, что не могут сами решить вопрос о переходе под иную власть, а ещё раньше во Владимир отправился гонец с просьбой о помощи. Пока же в Рязани и Пронске готовились к бою.
Летопись объясняет отказ великого князя помочь рязанцам желанием «особь створити брань», что, без учёта писем Юлиана, естественно, приводило поколения исследователей к неверным выводам. К примеру, Ю.А. Лимонов видит здесь повторение психологической ситуации 1223 г., когда князья соперничали из-за славы будущей победы. При самом беглом рассмотрении такое сравнение не выдерживает критики. На Калке собрались целых три равноценных лидера, ни в чем не желавших уступать друг другу. С кем мог у себя дома «соперничать» великий князь? К тому же после Калки и погрома Булгарии было уже не до «славы». Какая слава в отказе помочь своим вассалам? Скорее можно говорить о моральной подавленности, даже малодушии. Горделивая уверенность в своей непобедимости сменилась излишними опасениями, мешавшими трезво оценить обстановку.
Представляется, что куда ближе к истине оценка Д.Г. Хрусталёва, объясняющего бездействие Юрия Всеволодовича, с одной стороны, реальной угрозой вторжения со стороны Нижнего Новгорода, которую он, безусловно, вынужден был парировать значительной частью своих сил, а с другой – элементарным стремлением «отсидеться» от грозного врага, уже продемонстрированное им в отношении союза с булгарами. Как видно, главным для владимирского князя стало стремление не ввязываться в войну, чтобы не вызывать «ответного» вторжения.
Почему великий князь и его советники, зная о намерениях монголов завоевать русские земли, всё же выбрали оборонительный вариант действий? Следует признать, что, помимо малодушия, у них имелись для этого некоторые основания. Поскольку на Калке монголы показали свое преимущество, действуя в своей степной стихии, то теперь следовало поставить их в менее выгодные условия. На гипотетическом военном совете должны были вспомнить о зимнем половецком разорении Суздальщины в 1177 г., но это никак не могло повлиять на аргументацию оборонцев: тогда степняки напали внезапно, действовали под руководством рязанцев, в количестве не сопоставимом с нынешним, к тому же в условиях полного отсутствия сопротивления. Живя опытом прошлого и имея только приблизительную (заведомо преувеличенную) информацию о силах противника, организаторы обороны Владимиро-Суздальской Руси недостаточно хорошо представляли себе на что тот способен, и пребывая в колебаниях между недооценкой врага и страхом перед ним, не осознавали степень грозящей опасности. Вольно или невольно Юрий Всеволодович встал на гибельный путь несчастного хорезмшаха Мохаммеда…