47
Богдана, находясь в небытие, видела себя тонкой змейкой, ползущей по голой земле. Где она находилась и как здесь очутилась - не знала. Предполагая, что попала в приграничный мир, который души проходят перед тем, как пройти в царство Мары, она смотрела по сторонам, пытаясь увидеть других странников, но никого не замечала. Но то ли в обличие змеи ей были не видны другие души, то ли в том пространстве, куда она попала, больше никого не было, но Богдана ощущала себя очень одинокой. Даже других змеек было не видно.
Удивляясь своему чёткому сознанию, невольная пленница приграничья, нашла себе небольшое убежище между сухих обломанных веток, и устроившись там, стала ждать, что ей уготовано дальше.
В какой-то момент резкая боль пронзила её существо. Боль эта была подобна той, что нанёс ей колдун, во время поединка, только сейчас, как она чувствовала, боль исходила не от врагов, а от друзей. На мгновение очнувшись, она увидела себя на длинном узком столе, тело её было накрыто простынёй, а в боку сияла огромная рана. Узрев склонившееся над ней лицо Ведмурда и Рады, девица поняла, что ей пытаются помочь.
Чуть поодаль она увидела Милослава. Сердце её тревожно забилось, неужели он тоже видит её в таком виде? Всю в крови и с открытой раной? Но переживать об этом долго не пришлось, сознание вновь уплыло и Богдана осознала себя в теле тонкой змейки, свернувшейся на земле.
«Сколько и чего мне здесь ждать? - подумала она. - Друзья пытаются спасти меня, залатать моё тело, а надо ли? Для чего мне возвращаться в Явь? Ради кого?»
Если бы змеи умели плакать, то по чешуйчатой коже потекла бы слеза, но пресмыкающееся оставалось невозмутимым, а вот душа, заключённая внутри него, страдала.
«Сколько я смотрела на него, сокола моего ясного, сколько лучей любви своей ему посылала, - думала Богдана, представляя молодого волхва, - а в ответ ни одного взгляда, ни одной улыбки. Лишь лёгкий кивок головы на все мои старания. А когда я навар для воинов приготовила, исцеляющей силой его зарядила, Змею-покровительницу вызвала, хотя сама жутко её боялась.
А что он мне в ответ? Улыбнулся и ушёл к отцу. Да, поблагодарил, сказал, что я спасла воинов, но так меня и другие так же благодарили, даже сердечнее. - вздох, присущий в таких размышлениях человеку, вырвался из пасти змеи шипением, - может не сердце у него, а камень? Может вообще он любить не умеет? И весь отдан служению Велесу? Как воды Светлого моря, холодные и спокойные, хладная у него кровь? Как пусты ветви деревьев по осени, так пусто его сердце чувствами ко мне.
Нет их в его душе, не звучит, не дрожит он струной натянутой при встрече со мной. Так зачем мне тогда в Явь возвращаться, зачем по земле ходить? Не мил мне без Милослава белый свет, не видна даль грядущего, не голубы озёра, не тепла земля. Нет смысла мне в тело человеческое возвращаться, теперь всё едино, что здесь одной лежать, что по земле без него бродить».
С этими мыслями свернулась змейка в плотный клубочек, замерла на твёрдой земле, и стала ждать, когда откроются для неё врата Нави, примет её грозная Мара в свои объятья, позволит от суеты земной отдохнуть, от чувств человеческих отвязаться, покой и лёгкость обрести среди своих пращуров.
Устремив взгляд за невидимую преграду, Богдана увидела за ней свою матушку, так неразумно покинувшую Явь, и своего отца, стоящего рядом с ней. И всех их предков, что уже были в Нави и ждали нового воплощения.
А с другой стороны, идя за нитью дара, передавшегося ей нечаянно, она увидела сильных женщин, стоящих друг за другом. Они ни чуть не раскаивались в том, что творили в земной жизни, и всеми силами хотели, чтобы их наследница, коей была Богдана, пошла по их пути.
Когда Ведмурд, своей мудростью и добротой склонил юную колдунью на сторону добра, её предшественницы были очень расстроены. А теперь, когда душа девицы была слаба и расстроена равнодушием лЮбого, у змей появился шанс развернуть её к себе.
Тем более в приграничном мире сейчас не было ни одного живого сознания, чтобы повлиять на девицу, а вот колдуньи, отбывающие наказания в темноте Нави, могли пробираться сквозь разделяющую их с приграничным миром преграду. Они и раньше так делали, и если Мара или Чернобог узнавали об этом, то сурово наказывали змей и продляли их наказание, то что может сдержать тех, кто почувствовал возможность склонить на свою сторону ныне живущую носительницу их дара?
И души, пропитанные ядом змей, начали просачиваться к Богдане, окутывать её туманом, нашёптывать разное.
- Мы никогда тебя не предавали, - шипели они, - по первому зову мы передавали тебе силу, когда ты нуждалась в ней. Мы поддерживали тебя и помнили о том, что ты одна из нас. И ты помни об этом. От своей сути никуда не деться. А суть твоя - это мы, со всей своей мудростью и коварством одновременно. Змеиный яд смертоносен, никто не имеет права нас обижать. Мы можем незаметно подкрасться и наказать обидчика, мы можем оказаться там, где нас никто не ждёт и нанести удар.
Богдана слушала молча. Вдали от людей, которые могли её поддержать, не зная, что с ней будет дальше, она не имела той силы воли, чтобы была ей присуща в Яви. Тихие нашёптывания вливались в пустоту, что образовалась на месте неразделенной любви.
- Мы поможем тебе вернуться к жизни, - продолжали змеи, - мы знаем, как это сделать. А потом ты будешь слушаться нас и выполнять наши поручения.
Девица молчала. Ей не нравилось то, что ей предлагали предшественницы, но и сопротивляться их напору не было сил. Как кровь покидала её тело в Яви, так таяла её воля в приграничном мире. Да и ради чего ей теперь быть хорошей? Ещё недавно она была готова отдать жизнь за того, в ком видела свет свой жизни. А сейчас внутри неё было глубокое разочарование.
- Ты согласна? Согласна? - неслось со всех сторон, будто говоривших было великое множество.
Богдана молчала. Приняв это за согласие, змеи возрадовались, огласив приграничье победоносным шипением. После этого они проникли в камеру Карида и погубили его своим ядом. Именно так окончательно прерывалось его колдовство и Богдана могла пойти на поправку.
Очнувшись в своей келье, девица помнила всё то, что происходило в приграничье. Её душа была разбита, и из неё, как из треснутой чашки, выливалась доброта и покорность.