И все же никакая роскошь не могла заменить материнской любви. История повторялась, как и Ладе в свое время, Лике, сколько она себя помнила, не доставало материнского тепла и понимания...
Лада
Кирилл ехал на бывшую отцовскую виллу, ныне правительственную дачу. Здесь с 30-х годов проживала семья известного советского генерала, сын которого был отцом единственной племянницы Кирилла. Он ехал на свой страх и риск, 86-й год, вряд ли старики еще живы, но он надеялся на чудо – вдруг его сводная сестра Лада там, в 1956-м ей было 31, стало быть, здесь в 86-м – 61 год.
Родители. Америка, 1922–1929 годы
Кирилл не выносил мать Лады, популярную американскую манекенщицу, одну из самых красивых и сексапильных женщин того времени и одну из самых жадных до удовольствий, эгоистичных и алчных. Она разорила не одного толстосума и поначалу очень старалась прибрать к рукам Кирилла, но, потерпев поражение и затаив злобу, переключилась на его отца, вот уже лет десять как вдовца.
Родион Эдуардович тяжело переживал скоропостижную смерть жены от инсульта прямо на его руках. Отгородившись ото всех, в том числе от сына, сначала беспробудно пил, а затем пустился во все тяжкие и менял любовниц как перчатки. Кирилл был уверен, что и это увлечение отца пройдет так же быстро, как и предыдущие, что и эта безмозглая, продажная кукла ему быстро надоест.
Кириллу было больно видеть рядом с отцом других женщин, но он не судил его, так как сам точно так же переживал уход из его жизни любимой женщины. Потому по молчаливому договору они с отцом не вмешивались в личные дела друг друга, и Кириллу оставалось наблюдать со стороны за развитием и этого сомнительного романа. Он очень пожалел о том, что пустил всё на самотек, когда отец внезапно заявил, что влюбился, объявил о своей женитьбе и ввел в дом молодую жену, на которую не мог насмотреться. А после рождения дочери чуть ли не боготворил эту бесцеремонную стервозу, выполняя все её желания и капризы.
При отце хитрая бестия была примерной женой и кроткой овечкой. А в его отсутствие не пропускала ни одного смазливого парня и снова пыталась влезть в постель к Кириллу. Получив жесткий отпор, она стала мстить и в конце концов рассорила его с отцом.
Последние годы жизни отца они не общались, Кирилл наблюдал со стороны, как спортивный, мускулистый мужчина, выглядевший гораздо моложе своих лет, с каждым годом своего злосчастного брака увядает, стареет, теряет здоровье. Он не раз пытался поговорить с отцом, но разговор постоянно откладывался, они оба догадывались, благодаря кому, и встретились, только когда отец окончательно слег и уже больше не поднялся.
Кирилл знал, что в последний год жизни отец вычеркнул молодую жену из завещания. Он в судебном порядке лишил ее материнства благодаря документальным подтверждениям многочисленных измен, неумеренного употребления алкоголя, наркотических средств и передал Кириллу опекунство над дочерью до ее совершеннолетия.
Сестра. Америка, 1929–1956 годы
Лада попала в дом Кирилла в канун своего семилетия. Унаследовав все внешние прелести матери, девочка, к удивлению Кирилла, напрочь была лишена кокетства, никогда не ныла и не капризничала. Помнится, он очень удивился тому, что ее комната совсем не походила на детскую, идеальная чистота и порядок и ни одной игрушки. На столе, где она обычно делала уроки, стоял портрет отца и шахматы. Лада была лучшим гроссмейстером среди учениц элитной частной школы-пансиона, единственным, кому она иногда проигрывала, был Кирилл.
Она была любознательна и обладала пытливым умом. Ей было интересно всё, чем занимался брат. Настырная девчонка побывала на всех предприятиях, основным акционером которых он являлся, и лет с двенадцати ходила за Кириллом хвостом, вникая во все финансовые операции, деловые контакты, присутствовала на совете акционеров.
После окончания школы Лада поступила в Рэдклифф-колледж, частный элитный женский колледж гуманитарных наук в Кембридже. Ей было ужасно скучно. Она мечтала о Гарвардской школе бизнеса, которую в свое время окончил Кирилл.
Её возмущали предубеждения относительно женского интеллекта и предназначения, о чем они постоянно спорили с Кириллом. В конце концов, он решил дать сестре возможность убедить его в обратном. Благодаря его связям и внушительной сумме благотворительного взноса на развитие и процветание Гарвардского университета, Лада была допущена к посещению интересующего ее лекционного курса.
Она была внимательна, сосредоточена, впитывала как губка всю интересующую её информацию, ничего не пропуская, задавала вопросы, иногда спорила, доказывая свою точку зрения. Причём не раз оказывалась права, несмотря на косые взгляды сторонящихся её студентов мужского пола и скептицизм университетской профессуры.
Кроме того, Кирилл дал ей возможность применить свои теоретические знания на практике. Она днями и ночами пропадала на нефтяных разработках, специализировалась в должности инженера, разработчика технологий добычи газа и нефти, занималась контролем выработки месторождений.
Желая охладить ее пыл, Кирилл доверил ей новый участок, где надо было начинать с нуля, и эта хрупкая девчонка держала в кулаке сугубо мужской коллектив и все-таки вовремя наладила процесс добычи.
В конце концов Кирилл убедился в ее компетентности и управленческих навыках. Но не давал ей спуску, жестко контролировал, муштровал, провоцировал на ошибки, наказывал. Постепенно продвигая по карьерной лестнице, вводил ее в беспощадный мир бизнес-сообщества, где на плаву оставались лишь сильнейшие.
Ей, будучи женщиной, будет гораздо сложнее доказывать свою конкурентоспособность и состоятельность, тем более в такой сугубо мужской нефтепромышленной отрасли среди нефтяных магнатов. Но Кирилл был в ней уверен. Теперь он мог спокойно строить свою политическую карьеру, зная, что их семейный бизнес в надежных руках.
Чего греха таить, если раньше Кирилл сомневался в их с Ладой родстве из-за ее любвеобильной мамаши, то теперь все сомнения отпали. Лада была дочерью своего отца и, как тот любил говорить, чистокровной Петровской породой.
Отношения с сестрой оставались сугубо деловыми, но иногда ему ужасно хотелось схватить ее в охапку, закружить по комнате, зажечь озорной огонек в глазах и наконец, услышать, как она смеется. Он винил себя за то, что не сделал этого, не сумел растопить лед в ее одиноком сердечке, не сказал, как любит ее и гордится ею.
Кирилл не сомневался, Лада была единственной, кому он мог доверить своего ребенка. Он все еще надеялся на чудо, вдруг Лада окажется на даче, в 1956 году она была здесь, и еще в самолете предупредительно дала ему код от входных ворот. Набрав код сигнализации, Кирилл открыл ворота и подъехал к дому.
Аккуратно подстриженные газоны, ухоженные цветочные клумбы, бассейн, подготовленный к летнему сезону, кресло-качалка, качели – все напоминало ему далекое детство и юношеские годы, проведенные в России.
Некоторое время он сидел, погрузившись в воспоминания, забыв об опасности и основной цели своего визита. «Это непозволительная роскошь – снова дать волю сантиментам, пора действовать, господин Петровский». Наконец, собравшись с силами, он выпрямился, вскинул голову и решительно вышел из машины.
Брат. Америка, 1929–1956 годы
После внезапного исчезновения Кирилла у Лады не осталось никого из близких родственников, не считая матери, которой никогда не было до нее дела. Как бы ни складывались ее отношения с братом, она всегда могла на него положиться, он был для нее единственной опорой и защитой после смерти отца.
Она отчетливо помнила, как впервые переступила порог его дома. Ее всю охватывала мелкая дрожь, а сердце билось так, словно намеревалось вырваться из груди, непрошенные слезы застилали глаза.
Но встретив изучающий, надменный и даже брезгливый взгляд брата, выпрямилась, сжала кулаки, высоко подняла голову и смело посмотрела ему прямо в глаза. Их бессловесная баталия длилась всего несколько минут, и именно тогда она приняла вызов и поклялась себе во что бы то ни стало доказать брату, что она – дочь своего отца.
Лада стала лучшей во всех намеченных ею областях жизни. Её считали грамотным специалистом, дельным руководителем. К ней прислушивались, ее уважали и даже побаивались.
Отношение брата к ней не изменилось, было таким же сугубо деловым и подчеркнуто вежливым. Но она заметила, как стал оттаивать его сиреневый взгляд, наполняясь сначала удивлением, а потом теплом и гордостью за нее. И как раз тогда, когда она почти уже обрела любовь и доверие брата, он внезапно и бесповоротно исчез.
Личная жизнь, Америка – Россия 1956 год
Лада сколько себя помнила, полностью отдавалась то учебе, то работе, на личную жизнь времени совершенно не было. Романы были, но кратковременные и ни к чему не обязывающие, в результате одного из которых где-то лет в 30 она родила дочь Анжелику. Когда ее принесли на первое кормление, Лада ничего не почувствовала, она ждала, что материнские чувства появятся позже, но так и не дождалась.
У отца Лики, советского дипломата, прибывшего в США с очередной дипмиссией, в России остались родители. Глава семейства был в генеральском чине и имел влияние в высших правительственных кругах. Они жили на правительственной даче, прежде принадлежавшей Родиону Эдуардовичу Петровскому, в связи с чем Лада и познакомилась с будущим отцом своего ребенка.
В ту последнюю, роковую поездку в Россию, когда пропал Кирилл, она отвезла полугодовалую дочь Анжелику новоявленным бабушке и дедушке, мечтающим увидеть свою внучку.
Разыскивая брата, Лада первым делом отправилась в его загородный особняк, но и там никаких следов его пребывания не обнаружила. Лада сделала всё возможное, чтобы найти Кирилла, но безрезультатно, он словно сквозь землю провалился. Вести разлетаются очень быстро, обрастая догадками и небылицами. Ей нужно было срочно возвращаться в Америку, пока на фоне дезинформации не начались разброд и шатание в выстроенной братом и отцом финансовой империи.
Маленькая Лика приболела, ей категорически запретили дальние поездки и тем более перелеты. Лада улетела одна, оставив девочку в России на попечении бабушки и дедушки. Отношения у Лады с ними были натянутые, но внучку они очень любили. На всякий случай она оставила Кириллу дубликаты ключей от его загородного особняка на случай, если он захочет навестить племянницу. И до последнего надеялась, что брат все-таки объявится.
Ладе было всего 34, когда в отсутствии Кирилла, признанного пропавшим без вести, по праву наследования встала во главе его финансовой империи. Она сумела ее не только сохранить, но и преумножить, несмотря на недоверие и скептицизм совета акционеров, прожженных акул крупного бизнеса.
Времени на личную жизнь не осталось совсем. Она поначалу собиралась забрать дочь, но всё откладывала и откладывала. И должна была себе признаться, что такой расклад ее абсолютно устраивал. Девочка была под присмотром, окружена вниманием и любовью, чего Лада ей однозначно не смогла бы дать.
Все ее мысли с утра до вечера были заняты налаживанием бизнеса, особенно в связи с обрушением фондового рынка, повлекшего за собой резкое снижение цен на нефть. О дочери она не вспоминала и вообще забыла бы о ее существовании, если бы не регулярные, примерно раз в месяц, напоминания секретарши об очередном сеансе связи с родственниками из далекой России.
Анжелика
Дочь и внучка. Россия, 1956–1986 годы
Анжелика с полугодовалого возраста жила с бабушкой и дедушкой. Отца своего она не знала, он погиб в автомобильной катастрофе через несколько месяцев после ее рождения. Не была она избалована и вниманием матери, которую видела вживую всего пару раз да еще на немногочисленных фотографиях, но регулярно слышала ее голос в телефонной трубке, ассоциировавшейся у маленькой Лики со словом «мама».
Хотя, нужно отдать матери должное, она не скупилась на подарки и щедрое финансирование. У Анжелики было всё: от всяких вкусностей, игрушек, изысканных нарядов до элитной школы, престижного вуза и новенького автомобиля. И все же никакая роскошь не могла заменить материнской любви. История повторялась, как и Ладе в свое время, Лике, сколько она себя помнила, не доставало материнского тепла и понимания, не компенсировалось это и любовью бабушки с дедушкой.
Как бы она ни старалась обратить на себя внимание матери своими успехами и достижениями, ничего не получалось, Лика чувствовала, что не нужна ей. В девочке копилась обида, больше она не собиралась выпрашивать у матери хоть капельку внимания и постепенно превращалась в неуправляемую бунтарку.
Чтобы мать ни сказала, ни потребовала в телефонных наставлениях, а также в свои редкие и короткие визиты, Лика делала всё наоборот. В школе, вопреки желанию матери сконцентрироваться на точных науках, она уделяла больше внимания гуманитарным дисциплинам, в основном иностранным языкам, истории и литературе. Сначала назло, а затем действительно серьезно увлеклась.
Лика с раннего возраста, лет с пяти, как только научилась писать, вела подробный дневник, которому доверяла все самое сокровенное, что было на душе. На уроках литературы любимыми ее заданиями были сочинения. Она откровенно и смело выражала свои мысли на бумаге, зачастую вопреки мнению заслуженных авторитетов. Когда пришло время выбирать профессию, категорически отказалась идти по стопам матери и вместо РГУ нефти и газа или, на худой конец, МФИ поступила в МГУ на факультет журналистики. Еще будучи студенткой, работала спецкором популярных газет и журналов, рейтинг ее статей и телевизионных репортажей зашкаливал.
Она была удостоена нескольких престижных премий, стала известной, ее узнавали на улице, ее портреты появлялись в периодической печати. Но мать так и не смирилась с выбором дочери, и их отношения на этом закончились. Лика наотрез отказалась от финансовой помощи матери, тем более что прекрасно зарабатывала и не нуждалась ни в чьей опеке, могла спокойно содержать и себя, и бабушку с дедушкой.
Племянница. Россия 1986 год
Анжелика стояла у распахнутого окна, с удивлением и тревогой наблюдая за подъезжающим к дому незнакомым автомобилем. Она не любила незапланированные визиты, но и о них ей всегда сообщали заранее. Странность была еще и в том, что визитер беспрепятственно въехал в ворота, код замка знала только она и…
В этот момент Лика узнала его, взволнованного, немного осунувшегося, но в то же время такого же несгибаемого и решительного, каким его описывала мать, ставя ей в пример… «Не может быть, ведь он пропал в 56-м, прошло тридцать лет, а он выглядит практически так же, как на фотографиях перед исчезновением, и даже моложе, словно время для него остановилось или вовсе обратилось вспять».
Кирилл увидел ее, она медленно и как-то нерешительно шла ему навстречу… «Такая же молодая и красивая, как и 30 лет назад… Опять какая-то чертовщина, хотя я и сам выгляжу явно не на 90».
— Ну, здравствуй Ладушка, а ты совсем не изменилась.
Он открыл ей свои объятия, но она отошла еще на шаг назад.
— Я не Лада, меня зовут Анжелика, я ваша племянница.
Кирилл несколько опешил.
— Очень приятно познакомиться… Я помню тебя еще совсем малышкой… Надо же, внешне ты точная копия своей матери. А где же, Лада? — в его голосе звучала неподдельная тревога. — Как… у нее дела?
— Мама сюда практически не приезжает. У нее все в порядке, как и во всей вашей финансовой империи, благодаря ей.
— Очень рад это слышать… А ты, похоже, в семейном бизнесе не участвуешь.
В его голосе не было упрека, только неподдельный интерес.
— Вы правы, я журналист.
— Погоди, погоди, я видел статью в газете… Так значит, это ты… Очень острый и опасный репортаж из эпицентра аварии на Чернобыльской АЭС. Чтобы так рисковать своей жизнью и карьерой... Ну что же, в нашем полку прибыло. Это у нас семейное, Петровские всегда шли вперед наперекор всему.
— Я привыкла рисковать, собственно, этим меня и привлекла журналистика. Тем более что я могу за себя постоять.
— Твоя мать тоже была не из робкого десятка и не только на словах. Помнится, она отлично стреляла.
Кирилл вопросительно взглянул на племянницу, изучающий взгляд которой немного потеплел.
— Я тоже неплохо стреляю, видимо, и это у нас семейное.
Лика имела спортивный разряд по стрельбе из пневматической винтовки.
— А коллекция стрелкового оружия?
— О да, в доме целый оружейный склад, вплоть до снайперской винтовки.
Тут Лика вспомнила о гостеприимстве и пригласила гостя пройти в дом. Хотя она никогда не годилась в радушные хозяйки. Однако они как-то сразу поняли друг друга и прониклись симпатией. Кирилл чувствовал, что Анжелике можно доверять, а ему сейчас очень нужен был такой человек.
— Лика, я бы с радостью остался, но не могу, мне нужно срочно ехать, это вопрос жизни и смерти. Я человек прямой, потому юлить не буду. Если ты откажешься, я пойму.
Кирилл просил ее присмотреть за сыном и не просто присмотреть, никто не должен был знать, кто он и где находится. Предупредил об осторожности и бдительности, потому как, быть может, ей придется столкнуться с некоторыми, как он туманно выразился, странностями или нестандартными ситуациями.
Лика слушала его, не перебивая, и понимала, что ввязывается во что-то очень, мягко говоря, серьезное. И всё же, не задумываясь, согласилась. У нее был талант ввязываться во всякие авантюры.
Она уже давно заметила на заднем сиденье автомобиля мальчика лет 10, ужасно похожего на Кирилла, и, конечно же, догадалась, что это ее кузен. Она знала, что у дяди есть дети, но они жили за границей, Лика их видела лишь на немногочисленных фото, но этого мальчика там не было, причём он выглядел довольно странно: какой-то взъерошенный и в одежде явно не с его плеча.
Хотя неважно, раз этот ребенок так дорог Кириллу, значит и, ей. Удивляло и беспокоило ещё и то, что сын так недоверчиво и испуганно смотрит на отца, не говоря уже о ней, он постоянно как-то растерянно и с опаской озирался по сторонам, как будто ожидая нападения.
Но когда Кирилл открыл дверь автомобиля, приглашая сына выйти, мальчик держался уже достаточно уверенно, что давалось ему явно не без труда. Сжав кулаки, высоко вздернув упрямый подбородок, он смело смотрел в глаза отцу, обещая во всем слушаться свою кузину Лику. Волнение мальчика выдавал только слегка дрожащий голос и то, как он вздрагивал при каждом, даже случайном прикосновении и сразу же отстранялся.
Познакомив сына с Ликой и дав все необходимые наставления, Кирилл уехал. Она не задала ни одного вопроса, и он был ей за это благодарен не только потому, что сэкономило массу времени, но и оттого, что пока не знал, как объяснить случившееся с ним ни себе, ни тем более ей.
Он мчался так быстро, как только мог, его не было пару часов, нужно было придумать объяснение своему отсутствию и если никто не видел его отъезд, отрицать свою причастность к исчезновению сына. Нужно было врать уверенно и достоверно, эта змея будет снова копаться в его голове, расковыривая самые чувствительные места, пытаясь добраться до правды. Он чувствовал себя перед ней совершенно неприкрытым, прячущимся в чистом поле, а нужно было построить стену.