Многодетный отец приехал с СВО после ранения
Трое сыночков и две лапочки дочки. В этой семье, где счастье помножено на пять, по-настоящему тепло и уютно. И дело даже не в комфортности новой квартиры (три года назад Алтынбаевы справили новоселье). Здесь живёт та самая настоящая любовь, которая согревает и оберегает. Поэтому и дети такие: светлые, улыбчивые, открытые. Кирилл, Руслан, Артём, Ксения, Маргарита — все вышли меня встречать, когда я пришла разделить их радость — папа после ранения приехал в отпуск с СВО. Могу себе представить, как они ждали, готовились, рисовали и клеили открытки, а потом повисли на отце и долго не отпускали, стоило ему появиться на пороге.
— Накинулись со всех сторон, чуть не задушили. Кричал: «Сдаюсь!» — смеётся Тимур, рассказывая о встрече. — Шквал эмоций!
— Детвора побежала вперёд. А мне оставалось ждать своей очереди, — улыбается мама Наталья.
Девчушка с большим белым бантом (самая младшая), забравшись к главе семейства на руки, показывает:
— Я вот так обняла, крепко-крепко. И сказала: «Здравствуй, папа! Я тебя люблю!».
Мы сидим в просторной кухне-гостиной. Длинный стол, угловой диван, дизайнерские настенные часы. Взрослые и дети — похожие друг на друга и вместе с тем разные. Хрупкая, нежная и в то же время сильная мама, хранительница семейного очага, «телефон доверия», как её называют дома. Старший сын Кирилл — надёжный, ответственный, пример для братьев, он тоже «понюхал пороха»: ушёл добровольцем, как и отец, не дожидаясь призыва. Студент-первокурсник юрфака Руслан и пятнадцатилетний Артём — в любом деле всегда на подхвате. Семилетняя Рита (с ней мы сразу познакомились) и десятилетняя Ксюша — дочки-обнимашки, радость для папы и всей семьи, увлекаются акробатикой и спортивными танцами. Старшие опекают младших, впрочем, как и должно быть. И девочки, и парни помогают по хозяйству, разделяют обязанности. Мальчишки вполне справляются с нарядом по кухне. Могут и плов приготовить, и котлеты пожарить.
— У нас один за всех и все за одного, — отмечает Наталья. — Хотим, чтобы дети в жизни были друг для друга поддержкой. Это самое важное. Так и воспитываем. Учим дружить, любить, сопереживать.
— Каково быть многодетными, в чём ваша формула счастья? — интересуюсь.
— Счастье — это, прежде всего, труд, конечно. Работа без перерывов и выходных. И каждый из нас за неё в ответе. Просто так ничего не сложится. Меня часто спрашивают: как справляешься? Отвечаю: очень даже спокойно. Успеваю всё, что нужно, и даже больше — вместе с ними (кивает на детей). Желания у нас совпадают. Личное время тоже находится. Вон сколько помощников!
— Много детей — как долгосрочный депозит, возвращается с процентами, — Тимур шутливо прищуривается. — Поначалу тяжеловато — с первым, со вторым. Потом легче. Малыши подрастают, опыта больше. У нас всё, как по нотам. Один сын — не сын, два — полсына, три — норма! Выполнили и уже ждали дочек.
Считается, если разговор ведётся при детях, они — такие же полноправные его участники. Похоже, в этой семье иначе не бывает. В основе любой беседы — уважение, и неважно, взрослый ты или ребёнок. Чувствую на себе взгляд пяти пар пытливых глаз и не могу обойти вниманием.
— Ребята, два с лишним года без папы — трудно?
Младшие реагируют быстро, старшие подхватывают:
— Он — герой! Мы им гордимся!
— Папа защищает Родину и нас!
— Это было общим семейным решением.
— Когда и Кирилл уехал, ещё больше почувствовали ответственность за маму, за девчонок, — вставляет Руслан и бережно выкладывает из коробки (держал её на коленях) отцовские награды. Вместе рассматриваем.
И всё же мне не терпится расспросить самого Тимура. Можно внимательно следить за тем, что происходит на передовой с помощью Интернета и СМИ, но ничто не сравнится с живым общением — особенно, если человек с первых дней находился в буквальном смысле на линии огня.
— Говорят, привыкнуть к боевым действиям проще, чем к миру. Это действительно так?
— Думаю, да (старший Алтынбаев, прихрамывая, обходит стол, подсаживается ближе). Адаптация к обычной жизни небыстрая, если уж с войной «на ты». Ловишь каждый звук: хлопки, шорохи. Заснуть в тишине — проблема. Ещё какое-то время ищешь рукой автомат — привыкаешь носить на плече.
— Вы заходили простым бойцом?
— Первоходом, без опыта. Но морально был готов ко всему (мои знакомые с 2014 года на Донбассе). Знал, куда еду. Сразу кассетами накрыло. Первый обстрел — такие себе ощущения. Уже не на этом свете и ещё не на том. Всё летает, грохочет. Прятаться некуда. Но адреналин подстёгивает. Действуешь быстрее. Тут отпрыгнул, там пригнулся. С каждым разом отрабатывается. За пять контрактов решал разные задачи: штурм, зачистка, оборона, удержание позиций. Дважды был командиром отделения. Понятно, что шёл на задание вместе со всеми, но отвечал за людей. Крайний раз воевал обычным стрелком.
— Ни разу не пожалели о своём добровольном решении?
— Страх обычно приходит после боя. Жуть охватывает: сколько раз костлявая за спиной стояла. Но сам себя спрашиваешь: а ты думал, здесь другое? Это война! Кстати, если кто-то считает СВО местом для заработка — там защищают Родину. Кто едет за деньгами — надолго не задерживается. Важны психологическая подготовка, стрессоустойчивость и мотивация, разумеется. Вникаешь постепенно, через то, что испытываешь. Привыкаешь к грязи, крови, взрывам, готовности умереть. Картины такие — сознание переворачивается. Тащишь раненого бойца, пытаешься помочь, а он: «Ногу мою возьмите! Она осталась там!». Дай Бог, чтобы дети наши никогда этого не увидели.
— Знаю, вместе со своим подразделением вы работали в составе спецназа «Ахмат».
— Было. Заходили в Берестовое. Выбили врага. А туда по ошибке завернули две боевые машины укров. Начался обстрел. Экипаж успел выскочить. Одну БМП подбили, вторую командир принял решение угнать. Осмотрели, завели. Полностью исправная техника с боекомплектом. Отправили в наше расположение. С другой сняли всё, что можно. Трофеи — важная вещь, доказательство нашей приближающейся победы. Время от времени пополняем коллекцию.
— Пленных доводилось брать?
— Обычно выходят сами, сдаются, когда вариантов нет. Передаём командованию — устанавливают личности, допрашивают. В принципе, такие же славяне. Говорят по-русски. Мгновенно язык вспоминают. «Не стреляйте! Я — простой водитель, гражданский! Не хочу воевать!» — «А что тогда здесь делаешь?». Вот тут хотелось бы верить, что в голове у них проясняется.
— Как же они долго прозревают!
— Серьёзную кашу заварили. Промыли им мозги: сознание спуталось, забыли историю, заблудились и в прошлом, и в настоящем. Но процесс идёт. С нашей стороны интенсивно. Тактика ведения боевых действий кардинально поменялась. Больше вводится артиллерии, авиации. Овладеваем новыми стратегиями. Такая маленькая пластмассовая штучка — дрон. Раньше никто и значения не придавал. Не понимали, какая это силища. Думали, им можно только свадьбы снимать. Теперь это летающий разведчик, поставщик военных грузов, мощный ударный кулак. Может влёгкую уничтожить бронированный танк.
— Оружие, которое постоянно в работе.
— Точно. Не так просто спрятаться. У нас «птички» всегда в воздухе. И у врага не дремлют. Груз на передовую возим исключительно ночью, без света, почти на ощупь. Иначе шансов нет. Да и в темноте не так много. У противника полно беспилотников с камерами ночного видения. Бывает, по несколько дней ни еды, ни воды. Последнюю банку тушёнки делим на всех (втихую никто не хомячит). И так иногда накатывает: «Ох, сейчас бы домой, чайку!». Война проверяет на прочность. Чувства обострены. Но там понимаешь, ради кого и ради чего. А ещё тыл поддерживает... По-любому легче выживать, когда уверен, что тебя ждут... каким бы ни вернулся, безногим, слепым.
— «Как я выжил, будем знать только мы с тобой...».
— Именно так. В госпитале со мной в палате боец лежал. Тяжёлое ранение. Но мир не без «добрых» людей — поспешили сообщить, мол, супруга изменила, ушла к другому. Как удар в спину. Двадцать лет вместе. Но такое бывает. Люди расстаются. И объяснить это, наверное, можно. Ожидание — тяжёлый крест. Мужикам на войне тяжело (в первую очередь страдает психика, отголоски могут преследовать долгие годы) и женщинам непросто. Не все выдерживают. Но в нашу любовь я верю. Часто говорю жене: «Ты — самая лучшая!».
Наталья с нежностью смотрит на мужа. В глазах — то ли отблеск солнечного света, пробивающегося сквозь окно, то ли слёзы.
— Стараюсь, как могу, помочь, поддержать. Мыслями и душой рядом каждую секунду. Когда долго нет вестей, занимаю себя делами. Дети подбадривают: «Мам, всё нормально будет!». Неизвестность — страшнее всего. В военкомате отвечают: «Ждите». И мы ждём. Нет сообщений — значит есть надежда. Но если наш папа что- то и пишет о себе — всегда коротко, без подробностей: «Не волнуйтесь, всё хорошо». Из госпиталя позвонил: «Как дела? Как дети?». Обрадовалась, начала рассказывать, и тут меня осенило: связь появилась! «Ты где?» — спрашиваю. Оказалось, в Ростове. Потом только узнала: больше двадцати осколков в ноге, перелом, операция.
— Как случилось ранение? — снова поворачиваюсь к Тимуру.
— Ничего необычного. Тяжёлый был участок. Противник постоянно обстреливал тыловые дороги, разбрасывал мины коптером. Я шёл на позицию, 200 метров оставалось. Прилетела «птичка» — ухнула взрывная волна. Позади меня, метрах в тридцати, ещё один боец продвигался. Отвлёк на себя, начал отстреливаться (такие там мужики!). Он сутки пролежал в укрытии, которое нашёл, — дроны не давали выбраться. А дня через три нас накрыло основательно. Тогда и поймал я свою порцию осколков. Под вой канонады раненых вытаскивала специальная эвакуационная группа. Отчаянные ребята — цель номер один для врага. Мы обязаны им жизнями.
— Везение на войне — важный фактор?
— Важный, но не просчитываемый. Каждые вылазка, обстрел — как лотерея. Повезёт — уцелеешь. Помню, вертолёт вражеский начал наносить удары по деревне, где мы стояли. Одна из ракет вошла в бетон между ящиками с боеприпасами. Чуть не улетели на небеса. Не сдетонировала! Камешками только посекло. На войне чудеса случаются, в них верят. Кажется, ну вот из этого боя точно не выйду — и выходишь, если привалила удача.
— Старший сын последовал за вами?
— Можно и так сказать.
Кирилл сидит рядом с отцом.
Смущённо пожимает плечами.
— Как-то само собой получилось. Раздумывал недолго. Других мыслей не было. Окончил финансово-экономический колледж и — в добровольческий батальон.
— Вместо срочной службы?
— Ага, — кивает.
— Знаю, бойцы, что постарше, молодых, не обстрелянных берегут, относятся как к своим сыновьям.
— Есть такое. Но я старался. Там всему быстро учишься. Сразу практика. И слово «Родина» уже воспринимается по-другому. Для меня это дом, мама, братья, сестрёнки, мои друзья — всё то, без чего невозможно жить. Понял для себя: киевская пропаганда очень сильно заряжена против нас. Поэтому спецоперация идёт не так быстро. Но мы продвигаемся, сдерживаем противника, разрушаем оборону. Каждый день по чуть-чуть к победе.
— В первый раз заходил, у нас тоже восемнадцатилетний паренёк был, — вспоминает Тимур. — Когда узнали, сколько лет, обалдели: «Ё-моё! На кого теперь смотреть? Вперёд или на тебя?». Но он молодец, справлялся. И на Кирилла я надеялся, верил, что не подведёт.
— Тяжело отпускали сына? — обращаюсь к маме, по-женски сопереживая.
— А куда деваться, если беда такая. Они — наши защитники. Держала себя в руках. Гордилась. Все эмоции потом. Отец одобрил, я благословила. Восемь месяцев вечностью показались. Уходил мальчишкой, вернулся взрослым мужчиной.
Наталья переводит взгляд на детей, которые при других обстоятельствах наверняка убежали бы гулять, играть, заниматься своими делами. Но они здесь. Никуда не уходят. Младшие тихонько возятся со щенком.
— Уже понимают, что такое война. Там не мёд раздают, там убивают. Привыкли ждать, смотреть на телефон, угадывать моё настроение. А я хожу в храм, молюсь за наших ребят и чтобы скорее всё закончилось.
Слушаю и невольно задумываюсь. Кто-то выполняет свой долг, проливает кровь, проявляет героизм, а кто-то продолжает существовать в прежней парадигме, надеясь, что его не коснётся.
— Как относитесь к тем, кто отгораживается от происходящего, скептически относится к спецоперации — «моя хата с краю.», «только меня не трогайте»? — поднимаю непростую тему.
— Никого не осуждаю. Каждый решает за себя, — отвечает старший Алтынбаев. — Моя позиция такая. Идёт масштабная война. И она касается всех нас. СВО проводится не против Украины, а против тех сил, которые, используя её, в открытую намереваются уничтожить Россию, сделать наших детей рабами. Какой может быть здесь выбор?
Тимур сосредоточенно сдвигает брови, но уже через секунду светлеет лицом:
— Знаете, что на фронте особенно греет сердце?
— ?..
— Детские письма. Когда сидишь в окопе, в блиндаже и приносят рюкзак, набитый треугольничками. Сразу оживление. Ни разу не видел, чтобы мужики отнеслись равнодушно. Читают, своих ребятишек вспоминают. В очередной раз, когда заходили, в Белгородской области проезжали какую-то деревушку. Мальчонка лет пяти выбежал на дорогу, помахал нашей колонне. С ним мужчина со стопкой листочков. «Ребята, возьмите! Сынок полночи распечатывал, вырезал!». Маленькая бумажечка, на ней голубок и всего пять букв: «За мир!». Спустя год увидел у своего знакомого. Он показал: «А помнишь?» — «Помню». У меня в кармане такая же лежит.
…Мне пора уходить. Прошу разрешения сделать фото для газеты. Алтынбаевы не возражают. Мигом усаживаются на диван. Родители в центре, сыновья вокруг. Девочки прижимаются к братьям. Наверное, именно так и выглядит счастье. Семь Я — разве может быть что-то дороже? Я о таких богатствах не знаю.
Елена ЗОРИНА.
Фото из семейного архива.