Антироссийская ориентация русскоязычных на Украине вовсе не является каким-то экзотически редким явлением. В 90-е годы на Украине сложился имидж России как зоны терроризма и социальной катастрофы (с психологическим подтекстом: «Слава Богу, что мы Украина, а не Россия!») Если еще 20 лет назад водораздел между относительно лояльными России и относительно враждебно настроенными в отношении российского государства проходил примерно по Днепру, то с момента присоединения Крыма этот водораздел по формуле «У нас отнимают - наших бьют» сильно сместился на восток с одновременным скачком общеукраинского самосознания как украиноязычных, так и русскоязычных граждан. Нет ничего удивительного в том, что антироссийский энтузиазм добровольцев в ряды ВСУ в первые месяцы СВО наблюдался и в русскоязычной среде.
Отсутствие (вплоть до сентября 2022 года) внятной позиции России по поводу референдумного присоединения взятой под войсковой контроль территории производило крайне негативное впечатление на лояльных России русскоязычных, формируя вывод: «Мы не нужны ни России, ни Украине – просто расходный материал для их бодания между собой». Отметим, что сейчас в аналогичное положение попадают украинцы (тезис: «Украинцы – расходный материал для Запада»).
Основной посыл россиефобии на Украине связан не с русофобией и этническим аспектом, а с квази-экономической формулой: «Россия не отпускает Украину в богатую Европу» (другими словами, сопротивлением России жители Украины независимо от своей национальности должны защищать свое будущее благополучие). При этом факт системного (прежде всего, через стимулирование российско-украинского военного противостояния) опускания англосаксами континентальной Европы в экономическую депрессию рядовыми украинцами сейчас совершенно не осознается на уровне психологического отторжения.
Наша пропагандистская конструкция для внутренней аудитории о том, что России противостоят укронацисты (украинские националисты), методологически некорректна и на территории Украины совершенно не работает. Для основной массы населения Украины украиноговорящие и русскоговорящие нацисты – это «свои» (во всяком случае - куда более «свои», чем российские войска, продвигающие границы российской государственности). Нельзя отказывать в праве на патриотизм ни одному этносу, хотя грань между патриотизмом и воинствующим национализмом порой весьма уязвима для внешних манипуляций.
Обращает на себя внимание крайняя редкость случаев сдачи в плен военнослужащих ВСУ за пределами ситуации попадания в полное окружение. Этот факт означает, что основная масса даже насильно мобилизованных граждан Украины или вынуждены внешними обстоятельствами, или искренне предпочитают до последнего сохранять лояльность Украине (пропорция тех и других непонятна, и вряд ли может быть определена по результатам допроса пленных, тем более что число попавших в плен в 2024 году не очень репрезентативно по отношению к численности ВСУ).
На подконтрольной ВСУ территории не наблюдается никаких признаков сколько-нибудь сплоченной организованности как украиноязычных, так и русскоязычных против действий украинского государства – венгры в Закарпатской области и то сплоченнее в этом отношении из-за компактного проживания и нежелания киевского режима ссориться лишний раз со страной ЕС. В целом картина протестов выглядит атомизированной. Для руководства Украины сейчас опаснее не протестные настроения рядовых граждан или военнослужащих обычных частей, а возможная активность в тылу «безбашенной» части разочарованных украинских националистов с оружием.
Далеко не все русскоязычные на Украине хотят, чтобы Россия защитила их от Украины и, уж тем более, от Запада. Русскоязычный россиефоб – это часть нашей геополитической реальности даже внутри России. Внеэкономически-упрощенческая модель т.н. «русского мира» на Украине нежизнеспособна и в социально-политическом плане деструктивна (как и внутри России, других странах постсоветского пространства, не говоря уже о дальнем зарубежье - эффективность предложения украинцам, чеченцам, татарам, казахам или бурятам вместе строить русский мир примерно такая же, как у предложения всем русским начинать строить украинский, чеченский, татарский, казахский или бурятский мир).
Водораздел в отношении населения Украины к России проходит не по признаку языка или этнической культуры. Все тут сложнее, многофакторнее и более завязано на ощущение личных хозяйственно-экономических перспектив. В частности, в немалой степени этот водораздел проходит по поколениям даже внутри одной семьи: ориентация на Россию куда более характерна для пенсионеров, чем для молодежи (это конечно, выгодный для проведения разового пророссийского референдума фактор, но в экономическом плане для России важнее долгосрочная лояльность населения в трудоспособном возрасте).
Лозунг «Своих не бросаем!», конечно, удобен для наших госпиаровцев, привыкших осваивать российский бюджет. Но возникают, по крайне мере, три сугубо практических вопроса:
- сколько этих «своих для России» сейчас по ту сторону фронта?
- в каких регионах Украины доля этих «своих для России» в местном населении достаточно значима, чтобы идти защищать их российскими войсками на долговременной основе?
- в каких регионах Украины эти «свои для России» слишком разрознены на местах в политико-организационном смысле для того, чтобы не идти защищать их российскими войсками на долговременной основе?
Проведение полномасштабных социологических исследований для ответов на эти три вопроса сейчас невозможно. Но на уровне «ощущений экспертного сообщества, исходя из общих соображений» можно более-менее уверенно утверждать следующее:
- Россия через создание своих новых регионов и миграцию в старые регионы страны уже «не бросила» более 2/3 лояльных России граждан Украины;
- доля «своих для России» среди населения Одесской, Николаевской, Днепропетровской и Харьковской области сейчас однозначно ниже 35% в каждом из этих регионов.
- самый высокий уровень условной лояльности России, видимо, среди населения Одесской области (особенно в свете налоговых мечтаний о том, что Одесса снова, как в 1817-1858 годах, станет зоной режима «порто-франко»).
- самый высокий уровень россиефобии, видимо, в Днепропетровской области (в связи с тем, что Днепр/Днепропетровск является столицей еврейской диаспоры Украины – говорить о сколько-нибудь значимой доле лояльных России среди членов диаспоры вообще не приходится);
- на территории, подконтрольной ВСУ находится что-то около миллиона «своих для России» (от силы полтора миллиона), но они «атомизированы» в политико-организационном смысле и находятся в меньшинстве среди населения своего региона;
- говорить о сколько-нибудь значимой доле «своих для России» в украиноязычных регионах на период проведения СВО и еще 5-10 лет после этого не приходится;
- ситуация с уровнем лояльности Украине населения территорий, ныне находящихся под контролем ВСУ, после окончания СВО будет меняться в зависимости от текущего уровня экономико-хозяйственного неблагополучия «Украины 2.0» (в каком-то отдаленном будущем в некоторых даже украиноязычных областях не исключен разворот в сторону вхождения в состав России – но этот сюжет точно не про ближайшие годы).
Какой политический вывод напрашивается из этого расклада?
Если Россия не хочет оказаться в роли нежелаемого большинством местного населения «оккупанта», то она может обеспечить себе устойчивую лояльность населения тех русскоязычных территорий, которые сейчас находятся под контролем ВСУ, только поощряя массовую эвакуацию/миграцию нелояльных России граждан на остаточную территорию Украины и встречный поток из остатков Украины нелояльных Украине граждан.
Этот вывод касается не только тех территорий, которые могут стать следующими «новыми регионами» России, но и тех территорий, население которых выскажется на региональном референдуме за то, чтобы не входить ни в Россию, ни в Украину в формате «народных республик». Лояльные «Украине 2.0» должны концентрироваться на территории «Украины 2.0» Лояльные России должны концентрироваться на территории новых регионов России. Лояльные своему региону, высказавшемуся на референдуме за невхождение как в Россию, так и в Украину, остаются на месте.
В предлагаемом подходе (его можно назвать «мембранно-пограничном») нет ничего противоречащего общемировой «поствоенной» практике: по территориальным итогам каждой войны всегда происходит не только создание новых межгосударственных границ, но и массовая миграция населения в сторону своей этнополитической идентичности.