В мае 1964 года Марлен Дитрих, мировая звезда кино и эстрады, приехала на гастроли в Москву. Накануне в интервью журналисту «Литературной газеты» в Париже она сказала: «Этой встречи я ждала много лет. Скажите вашим читателям, что я люблю русскую литературу. Я воспитана на русских классиках. Мне нравится ваше кино. Но самое главное: я люблю русскую душу».
И это не были дежурные слова вежливости. Об этом же знаменитая актриса и певица писала позднее в своей автобиографии (книга вышла в 1979-ом, через три года после того, как Дитрих навсегда ушла в добровольное заточение в своей парижской квартире. Где и умерла 6 мая 1992 г.)
«О большой любви к артистам... Тут я думаю о России. Русские умеют любить, петь, пить, как никто другой в мире. После первой мировой войны Берлин кишел русскими, покинувшими свою родину после революции. Если у них не было больше ценных вещей, они открывали лавки-магазины, женщины делали шляпы, и мы, девчонки, были заворожены их мастерством, их романтическим и немного странным для нас отношением к жизни.
Сентиментальная по натуре, я была в близком контакте с русскими, которых знала, пела их песни, научилась немного их языку, который очень трудный.
Со многими я подружилась. Позднее мой муж, говоривший довольно бегло по-русски, усилил мою «русоманию», как он выражался».
Её муж Рудольф (Руди) Зибер был родом из Чехословакии, работал ассистентом режиссёров, подбирая актёров для их фильмов. Он очень нравился Марлен: симпатичный мужчина, кроме того, он мог бы полезен для её карьеры. Она крепко за него ухватилась, и в 1923-м они поженились: ей 21 год, ему 26. Через год у них родилась дочь, и их брак — несмотря на многочисленные аферы Марлен - продержался более 50 лет, до самой смерти Руди в 1976 году в Америке.
Наверняка на кинозвезде сказался и длинный «русский след» эмигрантки Тамары Матул, которая была гувернанткой её дочери, подругой Руди и почти сорок лет членом семьи Дитрих. (Немецкие историки считают, что она из дворянской семьи рода Николаевых-Звягинцевых. А по словам писателя Романа Гуля, якобы знакомого с ней, Тамара была дочерью московского купца немецкого происхождения и начинала танцовщицей кордебалета в Париже). Марлен познакомилась с ней скорее всего при совместных выступлениях на сценах берлинских кабаре и ревю. Они почти подружилась, и она взяла Таmi под свою опеку, А Руди Зибер впервые увидел её на съёмках одного фильма, где Дитрих была статисткой в танцевальных сценах.
Вскоре их пути вновь пересеклись, когда его жена получила главную роль в популярном мюзикле, а Тамара оставалась просто девушкой из шоу. Она проводила время за кулисами, болтая с Руди, а Марлен на сцене зарабатывала славу звезды.
Мария, дочь Дитрих, так писала о своей гувернантке: «Высокие, славянские скулы, стройное тело танцовщицы, длинные каштановые волосы, тёмные глаза, как у пугливой серны.Фантазируя, я видела красивую русскую аристократку, в отчаянии убегающую по сибирскому льду от волков. Родители звали её Tami, но если злились на неё, то TАmАrA, с ударением на каждую А.
Её мягкое немецкое произношение с русским акцентом звучало как довольное
мурлыкание кошечки. Я находила её просто чудесной. А ещё больше — её искренность. Тами никогда не лицемерила, не лгала, не притворялась или симулировала что-то. В детские годы она была моей подругой, человеком, которого я больше всех любила. Я знала, что мой отец её тоже любил. Но что эта любовь будет стоить ей жизни, не могла знать. Иначе я сумела бы, возможно, спасти Тами. Эта мысль всё ещё преследует меня».
К счастью, до этой драмы ещё очень далеко, её мать мечтает лишь об артистической карьере. Стараясь не забывать и о первоначальном большом желании быть хорошей женой-хозяйкой и любящей матерью. Но молодая женщина быстро поняла: славы не добьёшься, сидя у колыбели. И уже через три месяца она снова в поисках работы, оставив малышку на попечение бабушки. Играет в театре, выступает в ревю, снимается в немых фильмах... Пока судьба не сводит её с режиссёром Джозефом фон Штернбергом, благодаря которому (и звуковому кино) засверкали многие её таланты. А их фильм «Голубой ангел» (1930 г.) стал для Дитрих трамплином для прыжка в Голливуд.
Руди к тому времени уже смирился с её аферами, в том числе и с Штернбергом.
Да и сам он не был ангелом: у него уже давно роман с Тамарой, и та из-за любви к нему была готова на всё. Дитрих эту связь даже поощряла, поскольку с рождением дочери их интимные отношения пошли на убыль. Зато семью, членом которой в качестве гувернантки и домработницы стала Тамара, она решила сохранить. Мужа держала всё же под контролем, но доверяла ему как своему советнику, другу и помощнику.
Тот, со своей стороны, старался достойно выглядеть в глазах любовников жены, от финансовой поддержки которой он зависел почти всю жизнь.
И все пока наслаждались семейной идилией. Иногда вечером, если мать уходила в театр, отец, попивая воду, приводил в порядок её бухгалтерию.Тами вышивала на салфетках чудесные русские узоры и учила Марию играть в подкидного.
Ужинали, потом читали, а когда приходило время, шли спать. «Мы жили как семья, какую я как-то видела в одном фильме», - вспоминает дочь Дитрих.
Когда Марлен была в США, они втроём ездили в Чехию к родителям Руди.
Тами готовила им очень вкусные русские блюда и наполняла своим счастливым смехом квартиру. Когда (богатая) Дитрих вернулась в Париж (Зибер переехал туда и работал на американской студии Paramount), все вместе путешествовали по Франции, Швейцарии, Австрии, Италии, несколько недель провели на Ривьере.
Комната Тамары была обычно рядом с Марлен, напротив комнаты Руди (Мария не помнит, чтобы её родители когда-либо вместе спали.) И вечером она украдкой шмыгала в его номер или спальню.
Пожертвовав карьерой из-за любви, она неплохо справлялась со всеми своими обязанностями в семье и после их переезда в США (1939 г.). (Правда, «мами» Марлен была скупа на похвалу, зато позволяла ей донашивать свои платья). Но Тами очень страдала, поскольку ей категорически запрещалось иметь детей. Многие аборты, которые заставляли её сделать, чтобы не запачкать скандалом чистый брак Дитрих, потребовали свою цену — у Тамары началось душевное расстройство...
Когда Мария жила у родителей в Нью-Йорке, она заботилась о Тами — её состояние сильно ухудшилось. Отец, разумеется, с одобрения матери, возил её от одного психиатра к другому. Одни их них диагностировали у неё шизофрению, другие — невротическую депрессию, паранойю, истерию или — из-за отсутствия конкретного диагноза - называли прочие спецтермины. Дитрих, в глазах которой психиатрия лишь для слабых и тупых сего мира, качала неодобрительно головой при этом, оплачивала счета врачей и рассказывала каждому, какое это для неё бремя, что она должна заботиться «о бедном папи и больной Тами».
Дочь пыталась говорить с отцом о её «лечении». Критиковала врачей, которых мать привлекала с указанием «позаботиться о том, чтобы моя подруга мисс Матул вела себя нормально». Но отец отказывался от разговора об этом и намекнул дочери поискать другую квартиру, если она и дальше будет ставить под сомнение профессиональную компетентность врачей, которых её мать в своей «большой доброте» нашла и оплатила.
«Мои родители по-прежнему считали, что она сама виновата в «шокирующих
последствиях» её любви к моему отцу, и укоряли её за безответственное поведение.
И безропотная Тами, жертва независимых от неё обстоятельств, соглашалась с этим и начинала себя казнить. Её настроение менялось, она теряла контроль над своими ощущениями радости и огорчений, у неё развилась непреодолимая потребность в таблетках. Они нужны были ей, чтобы уйти от кошмаров её собственной реальности».
Поиск стимуляторов определял её ежедневные будни. Она прочёсывала улицы Нью-Йорка, неслась от одного дрогериста к другому, покупала амфетамин. Мария бежала за ней, догоняла и уговаривала вернуться домой, надеясь успеть, пока придёт отец и снова накажет за то, что она, вопреки его строгому запрету, без разрешения покинула квартиру.
Тамара же всё больше внимала потусторонним голосам, которые слышала только она. Если они говорили, она не должна спать, то она днями свечкой сидела неподвижно и уставившись перед собой.А когда голоса велели ей вскрыть вены, и она послушалась, её поместили в психиатрическую лечебницу в Калифорнии.
«Наконец-то она по-настоящему сошла с ума и её увезли.Теперь у папи наконец-то будет покой», - сказала Дитрих.
Это был «конец длинной одиссеи» Тамары Матул: она погибла там в 1965 году от руки невменяемой пациентки. Мария первой узнала о её смерти — отец позвонил из Америки, когда Дитрих лежала в больнице с раком матки. Услышав от заплаканной дочери эту печальную новость, помолчала немного, вздохнула и сказала: «Бедный папи! Хорошо, что ещё у него есть симпатяга Дарнелл, так он хоть не один».
(Актриса Linda Darnell была некоторое время любовницей Зибера. ВК)
«Такой была надгробная речь для Тами от женщины, которая разрушила её жизнь», - так написала Мария Рива в своих воспоминаниях о матери.
Сам Руди умер в 1976 году, в своём доме (подарок жены), где прежде с ним жила и Тамара. Его похоронили на кладбище Hollywood Memorial Park в сотне метров от того места, где предали земле также её прах. Марлен не удалось проститься с мужем.
В те дни она долечивала в Париже сломанное бедро, соблюдая постельный режим, и врачи запретили ехать на похороны.
Конечно, его смерть потрясла Дитрих. Она всегда заявляла, что работает ради дочери и внуков и будет продожать, пока не свалится.Но после кончины Руди сказала «больше я не смогу» и перестала выступать и сниматься. (Если не считать её неудачого фильма «Просто жиголо» (1978 г.) и документальной ленты Максимилиана Шелля о ней (1983 г.).
Между прочим, воспоминания Марии Рива (890 страниц !) вышли ещё при жизни Дитрих, сначала на английском, затем на немецком и получили неоднозначную оценку критиков. Многие в Германии посчитали эту книгу истеричной, мстительной и даже пошлой. В ней кумир многих миллионов описан как эгоцентричный, зависимый от таблеток и любви человек. «Роковая женщина» на экране, эстраде и в жизни предстаёт на бытовом уровне почти чудовищем.
«Я не любила Марлен, - признаётся дочь, называя её в основном по фамилии, но уважала её как актрису, тут она была великолепна, очаровательна, и поэтому я оплакиваю её.» Мария всегда преклонялась перед ней как женщиной, которая устояла перед соблазнительными предложениями нацистов вернуться на родину,перед певицей, которая выступала перед союзниками на фронте. Но никогда как перед матерью. (Поэтому ей не понравилось название немецкого издания книги Meine Mutter Marlene). „У меня не было матери.У меня не было детства. Я всё время была среди взрослых. (В самом деле, что это за детство, если её друзьями были любовники матери?)
И Мария не раз говорила, что давая неприкрашенный портрет матери, она написала правду. Как просила об этом сама Дитрих, хотя и с условием «но только после моей смерти». (Мать, конечно, раздумала подавать иск против дочери).
Кстати, её гастроли в 1964-м в Москве прошли успшно.Она исполняла в основном народные мелодии и песни на четырёх языках. Как писал тогда один журнал в США, публика принимала её очень тепло, как «желанного гостя». (Да и сама она не осталась в долгу: на концерте в Доме литераторов опустилась на колени перед писателем Константином Паустовским, «чтобы выразить ему моё восхищение».
Его рассказ «Телеграмма» когда-то потряс её и оставил большое впечатление
на всю жизнь). А одно из своих последних выступлений в СССР Дитрих закончила такими словами к зрителю: «Я не умею говорить по-русски, о чём очень сожалею. Но могу сказать вам, что я вас всегда любила. Любила за ваших писателей, поэтов, композиторов и русскую душу. Поэтому я стану учить русский язык, приеду снова и буду петь по-русски».
В её симпатиях к России, вне сомнения, была и немалая заслуга Тамары Матул.
Владимир Костин