В поиске актуальных и эффективных подходов к построению технологической независимости российское государство очень быстро и очень больно споткнулось о закостенелость и неповоротливость в работе собственных институтов. У чиновников возник закономерный вопрос: чем заняты научные центры? Они должны были первыми вступить в борьбу за технологический суверенитет государства, на деньги которого существуют. Способны ли те научные исследования и разработки, которые ведутся в секторе официальной научной мысли за бюджетные деньги, стать фундаментом для развития экономики, большой вопрос. На форуме «Открытые инновации» его заострили еще больше: а способны ли наши научные умы, исследователи, ученые, выполнять индустриальные задания на таком уровне, чтобы бизнес мог коммерциализировать полученный НИОКР?
Отнюдь не весь российский бизнес сидел сложа руки в ожидании «волшебного пинка». Многие активно развивали высокие технологии задолго до прилета стаи «черных лебедей», накрывшей нас в связи с известными событиями. Инвестировали, разрабатывали на свои в надежде, что потраченные на НИКОР деньги вернутся вместе с прибылью от продажи инновационного продукта. Так что система взаимодействия бизнеса с исследователями и инженерами в режиме «заказчик – подрядчик» функционировала, хотя дело шло туго. Если компании удавалось найти понимающего разработчика, способного выдать за адекватные деньги в реальные сроки нужный результат, значит, повезло. Чаще всего к этому вел болезненный и мучительный путь сложных притирок и приземления научной мысли к реалиям индустриального мира.
Заслуженное доверие
Предприятия, которые активно ведут собственные разработки, уже знают, в каких вузах и НИИ страны можно найти нужных людей и компетенции. Передовые образовательные и научные центры сумели завоевать репутацию и доверие производственников и существенно пополняют за их счет собственные бюджеты. Нынешний вице-президент РАН Степан Калмыков рассказывает, что половину своей научной деятельности работал на химическом факультете МГУ, 60–70% годового бюджета здесь составляют деньги индустриальных заказчиков, а это совсем немало: в среднем по году выходит около двух миллиардов рублей. «Когда я был деканом, я прекрасно знал, какие именно коллективы способны выполнить ту или иную работу, и мое мнение всегда основывалось на репутации конкретного руководителя группы.
Важно не ошибиться, не переоценить людей, — говорит Калмыков. — Научная репутация завоевывается тяжело, в фундаментальной науке многие вещи могут не получиться. Вероятность не достичь желаемого результата есть всегда, и она весьма значительная: не потому что ученые плохо работали, гипотеза может быть ошибочной, несостоятельной».
Кто за что заплатит?
Все участники процесса, заказчики и, в первую очередь, сами ученые, отдают себе отчет, что фундаментальные научные исследования могут занимать годы и рассчитаны на создание технологий будущего. И эти задачи тоже надо держать в уме, а лучше на бумаге и в госпрограммах, где будут описаны и просчитаны реальные экономические эффекты. К сожалению, долгие годы система была устроена по-другому, и потому работала неэффективно. И тот же Калмыков об этом прямо говорит с трибуны форума «Открытые инновации» — ему ли не знать, как писались и выполнялись планы научных исследований: «Руководители исследовательских групп сами себе придумывали работу, не задаваясь вопросом, кому она вообще нужна. Они пребывали в зоне комфорта, наука выполняла, по сути, социальную функцию: люди при деле, у них есть зарплата, что еще надо». Сегодня в оплоте российской научной мысли, РАН, предлагают взять за правило другой подход. Да, в его основе останется госзадание для научных институтов, под его выполнение будет выделяться госфинансирование, но заказ этот должен стать квалифицированным, а формировать его будут собственно сами производители при участии институтов поддержки и экспертной оценке научного сообщества.
Что там за горизонтом, кроме рисков?
По мнению Калмыкова, это должны быть комплексные проекты в области поисковой науки, нечто загоризонтное. Риски неуспеха в них крайне высоки, поэтому частный бизнес не может себе позволить финансировать. Впрочем, и государственных денег на все не хватит, поэтому в Академии наук предлагают организовать экспертизу, способную определить перспективность технологии для экономики страны. Стадия крайне важная и даже решающая, ведь оценивать будущее непросто, да и горизонты планирования у всех разные. В той же нефтепереработке заглядывают как можно дальше, чтобы успеть как можно больше и оказаться впереди. В ряде секторов именно технологии отдаленного будущего определяют экономику, лидерство и формируют образ завтрашнего дня. Конечно, неплохо было бы, чтобы план научных разработок и исследований был у большинства производителей, он в некотором смысле стимулировал бы их к стратегическому планированию. Пока же большинство производственных компаний решают текущие или среднесрочные задачи, что определяет более короткий временной задел для поиска оптимальных технологических решений.
Доращивание компетенций
Неудивительно, что бизнес всегда стремится переложить эти расходы на чьи-нибудь плечи, и государственные институты поддержки не против, если все складывается, то есть когда понятно, кто тот самый квалифицированный функциональный заказчик, способный внятно объяснить потребность и грамотно сформировать ТЗ. В московском департаменте предпринимательства и инновационного развития подобные механизмы как раз и отрабатывают, и чаще всего начинать приходится с банального поиска реальных исполнителей. Кристина Кострома, руководитель ведомства, говорит, что зачастую это тот еще «челендж», поэтому в ее департаменте усиленно работают над повышением видимости российских разработок. При этом важно понимать, что успех взаимодействия науки и промсектора напрямую зависит от компетенций обеих сторон, в том числе и их наличия у компаний-заказчиков: зачастую они либо отсутствуют, либо нуждаются в доращивании.
А есть ли шанс?
Вряд ли стоит ждать от науки тотальной коммерциализации, у нее принципиально иное назначение. Также не стоит даже предполагать, что вузы и научные центры превратятся в супермаркет готовых технологий. Но дадут ли российские производители реальный шанс разработчикам внести свой вклад в технологическую боеспособность страны, или они скорее потянутся руками к полочке, на которой лежат готовые коробочные решения, только на этот раз от дружественных производителей? Есть ведь и третий вариант — так называемый инхаус, когда компания создает собственные научные центры. Позволить себе такое удовольствие могут только очень крупные игроки. Большинство среди них — корпорации с госучастием, а СБЕР — один из лидеров в этом направлении. Совсем недавно крупнейшая в стране экосистема открыла собственный Квантовый центр. Как сказал на полях форума «Отрытые инновации» вице-президент, директор управления исследований и инноваций СБЕР Альберт Ефимов, внутри компании трудятся 40 тысяч инженеров-разработчиков, с помощью этого ресурса СБЕР решает посильные и понятные ему самому задачи.
Где ходят люди
Квантовый центр внутри структуры появился тоже неслучайно. «Мы проанализировали наш бизнес, посмотрели, какие задачи можно решить с помощью квантов, и это не хайп, а реальная цель, пусть она сейчас и выглядит как сверхрисковая, но мы уверены, что сможем ее достичь, и знаем, какой эффект получим», — говорит Ефимов. Он уверен, что в этом и есть цель инхаус-исследований — решать конкретные задачи конкретного бизнеса, не подменяя функций и понятий, кто и чем должен заниматься, не строя воздушных замков. Одним словом, в СБЕРЕ действуют «по-курчатовски». Когда знаменитый ученый только создавал институт, его спросили, где прокладывать дорожки к зданию. Курчатов ответил: посмотрите, где ходят люди.
Матрица проста и понятна: если сформирован заказ и просчитана бизнес-модель, если это можно сделать самим, значит, СБЕР делает собственными силами. Если пока непонятно, как заработать на технологии, таким проектом должен заниматься стартап, и, как говорит Ефимов, «упаси Бог корпорации браться за это». Если есть только гипотеза, доводить ее до стадии разработки должна наука. В самом СБЕРЕ активно развивают именно те технологии, у которых понятное и осязаемое будущее: искусственный интеллект, робототехника, нейросети, а теперь и кванты обеспечивают коммерческий успех всей экосистеме и являются фундаментом многих лидерских продуктов. Для этого СБЕРУ и нужна своя разработческая империя. С внешними исполнителями здесь тоже взаимодействуют, но только в тех случаях, когда у самих справиться не получается. И важная оговорка: лично Герман Греф и многие топ-менеджеры в его команде по-прежнему готовы оглядываться лишь на визионеров, они одни способны угадывать будущее.
Доращивать под себя
Будущее уже сегодня создают Российские железные дороги. Главный инженер РЖД Анатолий Храмцов говорит, что сегодня в России функционирует самая современная система управления железнодорожным движением. В прошлом году на рельсы встала полностью импортозамещенная «Ласточка». У корпорации повышенные требования ко всем исполнителями, поскольку речь идет о безопасности и надежности. Храмцов особо подчеркивает, что неслучайно так сложилось, что ключевые поставщики корпорации — выходцы из самой системы железных дорог, и таких по стране уже немало. Сегодня корпорация многие проекты поручает региональным исполнителям, например, «Ласточку» производят на Урале. В итоге географический фактор работает на корпорацию, как и время. Ту же программу импортозамещения РЖД реализует с 2015 года, за десять лет удалось «вырастить» многих поставщиков, которые сегодня способны соответствовать заданной технологической рамке.
Актуализировать и пересмотреть
Заместитель генерального директора Центра макроэкономического анализа и краткосрочного прогнозирования Дмитрий Белоусов называет подобный процесс «акселерацией национальных чемпионов». Этим сегодня и должны озадачиться корпорации и государство. Если ученых и разработчиков посылать «туда — не знаю куда», то принесут они «то — не знаю что». Белоусов говорит, что сегодня просто необходимо понимать, какие эффекты нужны заказчику, чего он ждет от технологий. Чаще всего он не понимает, каким будет этот инструмент, он лишь формулирует цель. Есть и системные задачи, которые позволят индустриям определять контур собственного технологического развития. Невозможно планировать без прогнозов и оценки долгосрочных перспектив для отдельных рынков, отраслей и технологий. Только выявив опорные точки будущего, можно провести актуальный технологический форсайт, способный определить научные цели для исследователей. На его результаты и должна переориентироваться наука. И все это невозможно без смены логики госполитики, которая пока направлена на решение узких текущих задач, а не на создание экосистемы, способной сформировать и развивать технологический потенциал РФ на максимально длинной дистанции.
