Следующая глава здесь.
Предыдущая глава здесь.
Я проснулся от звонкой пощёчины, заставившей меня вскочить и спросонья схватить обидчика за плечи.
– Мне больно! – завопила начальница и недовольно свела брови.
– Всё–таки ударили? – я сел на диван, пытаясь размять затёкшую за ночь шею.
– Ты вчера оскорбил меня, а потому заслужил!
– Чем же я Вас оскорбил? Это Вы назвали меня мразью!
– Эта твоя девица-мечта, она красивая?
– Что? Вы что, шутите? Какая Вам разница?
– Красивая или нет?
– Красивая!
– Знаешь что, лейтенант? За дверьми кинологического центра можешь мечтать о ком угодно, но в этих стенах ты только мой и только я – твоя мечта! Это понятно?
– Понятней некуда! – равнодушно ляпнул я, чтобы закончить этот лишенный смысла разговор.
– Кофе свари и приведи себя в порядок! А то видок, словно ты спал на диване! – насмешливо сказала она.
– У вас не лучше! – свредничал я в ответ.
– Вот и хорошо! Пусть думают, что мы с тобой делили этот диван всю ночь и вовсе не для того, чтоб спать! – саркастично захохотала она и ушла в свой кабинет.
«Вот же спесивая и неотступная!» – подумал я и пошёл выполнять её приказ.
Я так и не ушёл вчера домой, волнуясь, что она сотворит что–то глупое под действием алкоголя и женских эмоций, которые явно послужили причиной её вечернего возвращения в центр. Я не был обязан, просто захотел так сам.
Для отслужившего парня рутина поутру очень важна, так как она помогает быть сконцентрированным на своих задачах и оставаться ответственным и организованным. К тому же рутинная дисциплина – отличный способ привыкнуть к гражданке, где всё поначалу кажется погружённым в хаос и неразбериху. Сегодняшнее утро выдалось иным, не рутинным, и это вводило меня в раздражение. Мне казалось, что я что–то недоделал и что я выгляжу неопрятным. Даже помятый костюм, в котором я вынужденно спал, хотелось сбросить с себя и сжечь. Надо было как-то отвлечься. Я вышел во внутренний двор на быстрый перекур. От утренней прохлады мурашки бегали по коже. Я нервно сглотнул: «Ну что, позвонить? Может сегодня, раз всё этим утром иначе, она поднимет трубку?!». Я набрал номер далёкой возлюбленной и волнительно прислонил мобильный к уху. Гудки… гудки…
– Алло! – ответил мне женский голос.
Утерявший веру, что это когда-нибудь произойдёт, я неуклюже выронил из пальцев сигарету, что падая, успела пару раз меня обжечь.
– Алло! Говорите! Кто это? – повторили в трубке. В этот раз я успел расслышать тембр голоса и понять, что это не она. Со мной говорила её мама. Я представился, рассказал о намерениях и попросил позвать дочку к телефону.
– Я знаю о тебе и знаю, кто ты! Она рассказала мне о вашей встрече на Ближнем Востоке, когда ты спас её от вражеских пуль. Как мать я тебе безмерно благодарна, но только моя дочь тебе не пара! Она учится на репортёра, и перед ней открыт весь мир, светлый и полный надежд. Ты славный парень, но ты напоминаешь ей о боли и войне, а брак с тобой принесёт в её жизнь ограничения и мрак. Мне грустно это говорить, но она слишком молода, чтобы понять, что жалость – не любовь! И если ты действительно её любишь, то больше к нам не позвонишь!
Она положила трубку, а я стоял там, слушая отбойные гудки, будто обдатый кипятком и тут же охлаждённый ледяной водой, и получивший нож прямо под сердце. Я был шокирован, растоптан и убит. И только лишь тогда я осознал, что обижался зря на безответные звонки, ведь они были той спасительной надеждой, которая была мне так нужна. Сейчас же и надежды нет, и цели нет, и всё разбито. Чувство отчаянья, смешанное с болью и злобой за отказ, настолько переполнило меня, что, зарычав, я бросил телефон о стенку. Разлетевшийся на несколько деталей, он с треском рухнул на асфальт и напугал собак, сидевших по вольерам. Услышавшие шум и учуявшие моё горе, они громко залаяли, и отчего-то мне стало их жаль:
– Простите! – сказал я питомцам унылым тихим голосом, и полностью опустошённый вернулся в приёмную.
– У тебя всё в порядке? – вышла ко мне из кабинета майор.
– Да! – ответил я коротко и раздражённо, чувствуя, что люди, работа, абсолютно всё нечаянно бесят меня. И если раньше я бы мог сдержаться, то в данный момент ко мне было лучше не лезть.
– Зачем ты разбил телефон? Я видела в окно! – продолжила она расспрос.
– Послушайте, это личное! – мои оголённые нервы задело разрядом.
– Личным это будет дома, а здесь ты мне стенки центра портишь!
Не выдержав, я схватил её за руки и притянул к себе:
– Какие стенки? Зачем Вы выводите меня из себя? Что вы хотите?
– Отпусти! – испуганно сказала она.
– А то что? Вы же напрашиваетесь на это! На то, чтобы я взял Вас грубо, по-мужицки, разве нет?
Я развернул её спиной к себе и наклонил на стол. В порыве гнева, слитого со страстью, я схватил её за волосы, и жемчужный гребень с грохотом упал на стол.
– Нет! Не сейчас! – ударила майор ладонью по столу.
– Простите, а мне можно пойти уже к себе? – взволнованно выкрикнул кто-то из–за распахнутой двери её кабинета.
– Там что кто-то есть? – ошарашенно спросил я.
– Я же сказала, чтобы ты личные эмоции держал за дверьми работы! – она торопливо закрепила гребень в волосах и оправила одежду.
Неожиданным гостем начальницы оказался айтишник, который, судя по бумагам в руках, что-то с ней обсуждал, пока на своё рабочее место не вернулся я. Покрасневший от неловкости, он нерешительно кивнул мне головой и убежал из приёмной по лестнице вниз.
– Я поговорю с ним! Он ничего не скажет! – пообещал я начальнице.
– Уже как есть! А темпераментный настрой оставь на вечер! Я, ты и этот наш IT-специалист идём на встречу.
– Вечером? Во внеурочное время?
– Ну, ты же спрашивал меня, за что ты получаешь сверх оклада? Сегодня и узнаешь! А пока что вот учи! – она швырнула мне в грудь пару листков бумаги, на которых были написаны несложные фразы на итальянском языке. – Горячая ты штучка, лейтенант!
Она ушла в свой кабинет, а я уселся за рабочий стол и, утерев холодный пот с лица, хотел было помучаться стыдом за то, что чуть не сотворил. Но только озлобленность на всех и всё затмила остальные чувства. «Вот как выходит? Она жалеет меня! Какой же я глупец! И изначально безответные звонки я всё же правильно истолковал! Жалеет, не любит, и боится ответить, чтоб не сделать больно!» – думал я об утерянной возлюбленной.
Часами я смотрел на итальянские слова, и мне всё было невдомёк, зачем нам этот иностранный язык, который мы ни разу не использовали на работе. Я всматривался в строчки на листах, но разум, занятый иными мыслями, отказывался что-то заучить. Я глянул на часы: обед!
Спустившись на кухню, я поставил в микроволновую печь свой подсохший бутерброд, что чудом сохранился ещё со вчерашнего дня.
– Ну так что, поедешь с нами на встречу? – спросил меня, занявший очередь на подогрев еды, айтишник.
– Поеду! Только я не знаю, что за встреча.
– Раз твоя Госпожа, или секс-рабыня, кем бы она ни была в ваших играх, не посвятила тебя в детали, то и я не стану! Однако скажу, что, похоже, ты лучший любовник, чем бывший секретарь, ведь его на встречи она не брала и даже держала их в тайне.
– Послушай, ты мне нравишься, но раз и навсегда: я не обсуждаю отношений с майором с тобой, а ты не обсуждаешь свою начальницу с другими!
– И всё же мне интересно, что такой правильный парень, как ты, забыл в нашем Содом и Гоморра? – дружелюбно ответил он мне и поставил обед в микрушку.
Я сел за стол, но есть не смог. На часах было 11:45, и старший инспектор-кинолог предложил перекурить. Я оставил бутерброд и отправился во внутренний двор за ним.
– Держи! – протянул он мне перетянутый изоляционный лентой телефон, который утром я разбил о стену, – Я обнаружил его на земле, когда вышел кормить собак. Собрал, и, кажется, он ещё «пашет»!
– Спасибо! – растерянно промолвил я.
– Я был на собачьей кухне, когда ты бушевал, и видел твой срыв через окно. Расскажешь, что случилось?
– Когда я служил на Ближнем Востоке, я встретил девушку из другой части света, снимавшую там репортаж о неурядицах войны. Так случилось, что террор-группировка, над зачисткой которой мы работали, начала наступать, и мы попали под обстрел. Я сумел обеспечить ей безопасность, но сам оказался в краткосрочном плену. Всё, что у меня осталось с тех пор – её телефонный номер, на который я звонил день ото дня и не получал ответа. Я хотел поехать в её страну, жениться и забрать к себе. Сегодня мать возлюбленной отказала мне в надежде на брак, сказав, что своим тёмным прошлым я сломаю светлое будущее её дочери и уведу от той благополучной жизни, которой она должна жить.
– Сколько тебе лет, сынок?
– Мне скоро 21! – ответил я.
– Мне вдвое больше, и вот что я тебе скажу: мы, мужчины, видим в женщинах хранительниц домашнего очага, а матери видят в дочках завоевательниц сердец и мировых вершин! Тут вопрос совсем в другом: какой себя видит она, а не её мать! – он затушил бычок, и похлопал меня по плечу, – Продолжай звонить!
Я задумался над словами кинолога. С одной стороны он был прав, а с другой, вдруг и мама права, и вместо любви в её сердце лишь жалость, а выйдя за меня, она станет несчастна. Но, несмотря на новую дилемму, в моё сердце вернулась надежда и воодушевлённый ею, слегка улыбнувшись себя, я вернулся в приёмную учить итальянские фразы.